Меня переодели в серую больничную рубаху, грубую, но сухую, отвели в палату, уложили на койку и напоили зловоннейшим отваром, сделанным, по моим ощущением, из перца, чеснока, меда и тухлой собачатины.

Висевшее на голой растресканной стене изображение Амалеи смотрело на меня печально. Богиня сложила ладони в своем знаке, склонила голову.

– Вот как-то так, подруга! – сказал я ей.

Амалея блеснула глазом, оскалилась и подмигнула мне со страшно знакомой улыбкой.

– Неет, – простонал я… – Только не ты! Я сейчас не готов к тому, чтобы тебе служить…

– Не хочешь сказать мне спасибо за замок, будущий дворянин?

– Оно тебе нужно, мое «спасибо»?

– Оно нужно тебе! Это правильно для смертных – испытывать благодарность к тем, кто создает их судьбу.

– Хорошо, – устало согласился я. – Я тебе ужасно благодарен. За все. И за эту койку тоже, и за кашель, и за то, что у меня в животе сейчас дикобразы дерутся…

– Тут я не при чем, ты сам полез в Озеро Чистой Смерти.

– А ты за мной следишь, значит?

– Скажем так, присматриваю. Иногда. От скуки. Но ты не переживай, скоро выздоровеешь, раз уж начался бред, то, значит, на поправку идешь!

– А я брежу?

– Ну, а сам—то как считаешь? – хохотнула Злая Девка.

Благостная, дарующая жизнь Амалея с состраданием смотрела на меня, сложив руки в вечной молитве самой себе. Ее старательно нарисованное неизвестным художником лицо было прекрасно и неподвижно. Гроза закончилась.

Вечер я не помню, ночь прошла относительно ужасно – пару раз меня еще поили из чайника с жестяным носиком чем-то исключительно отвратным, а потом я все же забылся сном и проснулся , когда солнце стояло уже высоко. Чувствовал я себя хорошо, травм не было, работает все же местная медицина. Вернув рубаху кастеляну, я вышел на улицу. Нужно было бы написать Ратону, что я готов к дальнейшим подвигам, но что-то я подустал от этой свистопляски – надо будет, сам напишет. Хотелось спокойно позавтракать, погулять по любимому городу, круто было бы и порыбачить, но не люблю я увлекаться делом, когда тебя в любую секунду могут от него оторвать. Первым делом я навестил в городской конюшне Чучарелло, ослик меня не забыл, тыкал бархатным носом, улыбался, хрумкал морковью.

– Ничего, – сказал я ему, – когда-нибудь вся это катавасия закончится, мы всех вас отсюда заберем, поселимся в доме с большой конюшней, будем с тобою рыбу развозить, да?

И осел стриганул ушами, словно отвечал: ну да, конечно, а как иначе?

Завтракать я устроился в маленьком кафе с названием «Веселые палочки в полоску». Так как основным блюдом меню были всевозможные сладкие хлебные палочки с корицей и палочки с изюмом, действительно полосатые и совершенно одуряюще пахнущие, приходилось признать, что владелец заведения долго над названием не думал. Интересно кто он, игрок или непись? В таких случаях не разберешь. Еще до завтрака я успел заглянуть в лавку писчебумажных принадлежностей, где и купил сверток писчей бумаги, стальное перо (у гусиных есть гадкая привычка пружинить при письме, разбрызгивая чернила во все стороны) и маленький пузырек чернил, заткнутый пробкой. Я хрустел палочками, пил чай и писал Еве – рапортовал ей в подробностях, как текут мои дни. От Евы я получил пока лишь пару писем – коротеньких, в которых она сообщала, что у них все нормально, жить можно, приедешь – увидишь. Эх, нужно было себе Лукася в основные корреспонденты выбрать, он большой поклонник эпистолярного жанра. Но все-таки Ева как казначей клана и мой заместитель имела право первой получать информацию от своего клан-лидера. А писать по два письма я был пока не готов: и это-то уже на половине страницы стало трудночитаемым из-за клякс: стальное перо не гнулось, зато царапало и рвало бумагу, что тоже приводило к распространению чернил во всякие неположенные места. Нет уж, пока не научусь писать прилично, не буду подрывать уважение к себе со стороны соклановцев, это с Евой мне все равно терять давно нечего.

Каллиграфия +1

Я вспомнил, что многие начинающие каллиграфы развивают навык тем, что ведут свои дневники. А что, это идея, в дневнике не нужно думать о чем пишешь, это тебе не письмо живому человеку. К тому же эти дневники тут потом, вроде, неплохо продаются, если в них будет что-то интересное. В моем-то точно будет! Я еще раз сбегал за угол в лавку и купил самую дешевую книжечку для дневников. Серенькая обложка из картонки и несколько десятков листков рыхловато-коричневатой бумаги. Долго размышлял с чего начать. Потом вспомнил, что обычно дневники описывают приключения в какой-то локации – что же, напишу про подземелье Шоана. Там столько всего было – народ просто расхватывать копии дневника будет.

На обложке постарался красиво вывести «Приключения в Шоанских недрах», но поставил жирнейшую кляксу на букве «н» в слов «недрах», теперь и не разобрать, что написано «недрах» или «кедрах». Ничего, читатели догадаются. Какие там кедры, в Шоане-то. С чего бы начать? Все эти долгие предыстории читать очень скучно, лучше в начало сразу поставить сцену какого-нибудь сражения.

«В Шоанских пещерах живет зверь соплозух. У него большие зубы»

Тут я задумался. Вообще Ева не снимала с нас клятвы не рассказывать никому про драконью пиявку. А, значит, мне нельзя писать о том, как именно я победил соплозуха. Мда… непросто быть писателем. Зря я вообще про соплозуха начал, нужно было кого-то другого выбрать. Но раз начал, нужно заканчивать.

«У него большие зубы. Он кусается. Не подходите к нему.»

Ладно, на сегодня литературы хватит, тем более, вон, уведомление о письме пришло. Вряд ли Ева так быстро ответила, стопудово Ратон меня ищет.

«Привет, ты где? Я в больнице, тебя здесь нет.»

Я не стал возится с перьями и чернилами, продиктовал голубю.

«Буду у входа через десять минут»

***

В этот раз пленка инстанса светилась голубоватым. Особенно странно она смотрелась потому, что висела в чистом поле, сама по себе. Ни ворот, ни входа пещеру, ничего такого – просто искрящийся овал посреди пейзажа. Я шагнул вслед за Ратоном.

– Ух-ты! А почему здесь ночь?

– Здесь всегда ночь.

В свете лун целое поле спелой пшеницы смотрелось потрясающе. Тяжелые колосья словно сами отливали лунным серебром. Стоящие стеной стебли выглядели совершенно инопланетной растительностью в окружении бархата неба. По полю, извиваясь, шла черная тропинка, по которой мы и направились.

– Инстанс «Старая мельница», на пятидесятые уровни, – быстро говорил Ратон, – мельница заселена нежитью, главный босс – переродившийся мельник.

– Слушай, – сказал я, – тут такая проблема, что с нежитью могут быть сложности. У меня с ментальным сопротивлением… кхм, не очень.

– Ааа… не, менталики – это личи обычно всякие и некоторые призраки, а тут менталиков нет, честные зомбаки и скелеты. Физика, страх, максимум тьма. Ну, от зомбаков еще могильным лишаем можно заразиться, но он прямо тут лечится, грибами. Твоя задача, как до главного дойдем, и он свою мельницу запустит, – залезть на нее, уцепиться за крыло и сделать полный круг – удержишься?

– Не знаю, – сказал я. – У меня с силой – тоже не очень.

– Да не нужна там сила, найдешь какие-нибудь дырки в лопастях, обовьешься вокруг, как змея, и катайся себе, только учти – тебе будет очень страшно, босс ауру ужаса использовать будет, мне по барабану, а ты все же совсем мелкий. Просто забей себе в голову мысль, что ты больше всего боишься с мельницы сорваться и тебе нужно изо всех сил руками-ногами держаться – и повторяй все время это про себя.

– Хорошо, я попробую. А сейчас мне что нужно делать?

– Идти за мной и ничего не трогать.

Раскидывал нежить Ратон, конечно, мастерски. Его крестообразный жезл рассыпал в прах как скелетов, которые с громким сопением вылезали из-под земли, словно уродливые шампиньоны, так и зомби, которые вываливались из пшеницы. Очень населенное оказалось в результате поле. Как Ратон уложил первого из боссов – я даже не заметил. Ну, большой был зомби, ну, провопил что-то, схлопотал в лоб звезду из жезла и тут же растекся в лужу слизи, как и его менее титулованные собратья. Лута и опыта я не получал, как, впрочем, и Ратон.