– Отдайте мне лапоточек, дяденька! – пропищал мальчик протягивая руку.

Я опасливо протянул мальцу обувку, ожидая, что ребенок превратится в какую-нибудь огнедышащую мерзость, но нет, Лутонюшка сел на кочку, достал тряпку и принялся деловито заматывать босую ногу.

– Я по белу свету хожу, долго хожу. Мне без лаптей никак.

– Зачем же ты ходишь по белу свету? – вступил в беседу Ратон и, взглянув на меня, быстро приложил палец к губам – я понял и заткнулся.

– Ищу кого-то, кто глупее, чем моя матушка!

– Чем же твоя матушка так глупа?

– Устал я от нее, – с неожиданно взрослой интонацией сказал Лутонюшка, кончив вязать обмотку и натягивая на нее лапоть. – Сегодня она с утра курицу зажарила, я во дворе чурочками игрался. Тут она пошла к корове, возвращается, а потом хвать хворостину и давай меня лупцевать! Ты, говорит, паскудник, пробрался к печи, да две курьи ноги из горшка уел! Я ору, что ничего не уедал. Только две ноги остались, – матушка говорит, – где еще две?! Всем, кричит, известно, что у куры, как у всякой твари – четыре ноги! Вот я и ушел из дому. Поклялся, что не вернусь, пока не найду кого-то, кто глупее ее.

– Это будет трудно, – сказал Ратон, – твоя мать, и правда, глупа. Всем известно, что у курицы – восемь ног!

– Да что вы такое несете, дяденька? Какие восемь? – возмутился Лутонюшка. – Две ноги у куры, было, есть и будет!

– Восемь! – весело сказал Ратон, – сколько же ног ты куриных съел, как только не лопнул!

– Да не ел я ничего! Только палец в подливку засунул и облизал!

– Ел, ел! Еще и мать ругаешь! Восемь ног!

– Две!

– Восемь!

– Двееееее!!!!

Лутонюшка перешел на такой ультразвуковой визг, что мне захотелось уши зажать. В ответ на этот вопль из-за елей послышалось громовое кудахтанье, из хвои выставилась огромная голова с красной мясистой бородкой и гребешком, свешенным на один глаз. .

– КО-КО! – прогудела голова басом, от которого заколыхался пырей. – КО-КО!

На поляну вышел петух. Это был всем петухам петух, ростом с дом, с рыжей шеей, с черно-зеленым роскошным хвостом и желтыми блестящими ногами. Четырьмя.

– Пригнись! – крикнул мне Ратон, и я рухнул в траву. Рядом со мной завалился и Лутонюшка, ткнул мне в лицо лапотком, пахнущим свежим деревом.

Над нашими головами разлилось фиолетовое облако, которое приобрело форму бугристого столпа, из которого вылупились два сияющих черным пламенем глаза. Создание хаоса оглянулось и поплыло к петуху. Птичка нанесла хаотику удар клювом, вырвавший из клубящегося тела приличный кусок дыма. Ратон вытащил охапку свитков и быстро зачитывал их один за другим, в петуха летели огненные стрелы, сосульки и искры. Потом , отбросив опустевшие свитки, варлок поднял руки – в каждой из них было зажато по жезлу – и принялся осыпать петуха, все еще гоняющегося за хаотиком, мерцающими снарядами хаоса.

– Кинь в него тоже чем-нибудь, поучаствуй в бою, чтобы достижение засчиталось!

Я повесил на петуха сглаз, с куколками же и зельями решил не рисковать, не хотелось бы, чтобы петух потерял интерес к хаотику и переключился на меня. Поэтому я просто набрал комков земли и принялся кидать ими в птицу. Не то, чтобы это приносило ей какой-то вред, но, надеюсь, мой порыв будет засчитан.

Хаотик, безостановочно раздираемый клювом, был уже с небольшую подушку размером, когда последняя очередь жезла выбила из петуха оставшиеся очки жизней – глаза птицы помутнели, ноги сложились, петух клюнул истоптанную траву, дернулся и застыл, после чего истаял, словно и не было.

«Получено достижение «Истребитель кошмаров»

– Четыре ноги!– обрел голос Лутонюшка. – У этой курицы – четыре ноги! Не такая уж моя маманя дура, пойду, повинюсь перед ней, она меня пирожком угостит!

И прыснул по траве, только лапоточки желтеют.

– Мне вот интересно, – сказал я. – При каких обстоятельствах игроки могли открыть тайну этого чудесного скрытого квеста, чтобы догадаться начать нести бред про восемь куриных ног?

– Малец всякий раз разные байки рассказывает – задача с ним поспорить и до истерики довести.

– А, ну тогда понятно. Спорить и до истерики доводить много мастеров найдется.

– Титул этот много где заработать можно, тут – один из самых простых вариантов. Так, какое у тебя там сопротивление к холоду?

– За семьдесят.

– Ну, тогда тебе этого не надо, – сказал Ратон, напяливая на голову меховую шапку с волчьим хвостом и доставая из инвентаря мохнатый тулуп.

Долго мне еще тут сидеть?

Пока не получишь достижения.

Ратон в тулупчике и шапке расположился на берегу среди робких травинок, бледнеющих на прогалинах между клочков древнего грязного снега. Рядом с варлоком прыгали серые птички с длинными хвостами, умильно поглядывали на сардельки, иногда Ратон кидал им кусочек-другой.

Я торчал в крошечном озерке, куда весело струились несколько ручейков, журчавших по жирным ледяным наплывам на камнях. Со дна, пробившись сквозь лед, поднимались пузыри донных ключей. Было холодно и пальцы сводило.

– Мы тут уже час!

– Сам виноват, что так холод прокачал. Не было бы сопротивления – за десять минут достижение бы получили.

– Не было бы сопротивления – я бы давно помер!

– Несомненно. Думаешь, достижения должны даром раздаваться? Это получают только на зельях сопротивления и при наличии хорошего хилера под рукой.

Сам Ратон получать достижение отказался категорически, сидел, чавкал сарделькой. Я же стоял по шею в воде, моргал заиндевевшими ресницами, вмерзал в лед на дне, чувствуя, как великий холод постепенно проникает в самые кости, как волна его мягко касается сердца, которое бьется все медленнее, как воля и жажда жизни покидают разум и остается желание спать, спать на белом, чистом, вечном…

«Получено достижение Лиепайский морж»

«Сопротивление холоду +2»

– Прекрати уж трястись, – сказал Ратон, помогая мне попасть в рукава куртки.

– Нннне ммммоггггууу. Дебббб-баффы ггглянь.

Сильная простуда. Воспаление легких. Трясучка.

– Ох ты ж… ну ладно, меняем тогда маршрут, в принципе, это нам по большому счету без разницы. Давай, ныряй в портал, сейчас будет жарко!

Жарко не было. Было очень мокро, темно и сквозь чернейшие тучи сверкали молнии,, лупящие в громоотвод на портовой башне.

– Да что ж такое! – возмутилсся Ратон. – Южный же город, что происходит? Где солнце и жара? Закопали бы тебя в песочек на пляже, отогрели бы…

– Мммантис ссссславвится ссвоиммми гро-о-оззами.

– Ясно, придется тебя в больницу сдавать, не знаешь, где она тут?

– Центрррральная за рррынком и еще ддддва ккварталла… У теббя каррреты нет?

– Посмотри на меня, зачем мне карета? Не дергайся… ну, то есть, дергайся спокойно – если отрубишься, я тебя дотащу.

Ходить на вихляющихся ногах с подгибающими коленками было непросто, периодически я оступался и падал в воду, которая превратила мантисские улицы в каналы, и к тому моменту, когда мы дотащилис- таки до входа в «Приют Амалеи» я еще и кашлял как заведенный, зато хоть трясучка подутихла – не выдержала конкуренции, надо полагать. На пол с нас тут же натекла огромная лужа, которую вытер санитар-непись, укоризненно на меня поглядывающий. Ведро у него было прямо ужасно знакомое, и швабра тоже.

– Нет, – сказал целитель Ратону, – «быстренько наколдовать» тут ничего нельзя. И не бренчите золотом, оплатите лечение по прейскуранту, а если желаете внести пожертвование на больницу – то кружка на стене.

– Упс, – сказал мне Ратон. – Это все-таки не просто дебаффы, а травмы.

– В курсе, – сказал я, – в последней луже их статус изменился на травму на сорок восемь часов.

– Плохо! Нас время-то поджимает, мне на все про все неделю выделили. Ладно, оставайся в больнице, тут тебя, наверное, быстрее подштопают. Не знаешь, где здесь приличная гостиница есть?

– Знаю, – злорадно сказал я. – В квартале Всякой Всячины – это через площадь – «Смех удава» – недорого, отличная кухня и вышколенный персонал. Передавай сердечный привет Баро!