Мы стояли во дворе Шоанской тюрьмы, который потихоньку заполнялся охочей до подобных зрелищ публикой.

– Хватит трястись, быстрее иди подавай заявку, пока другие желающие не опередили.

Я собрал в кулак всю силу воли, судорожно вздохнул и пошел к группе судейских, занимавших места у эшафота.

– Чью участь вы готовы взять на себя? – спросил меня судейский секретарь, протягивая лист, на котором значилось несколько имен.

«…малолетний, слабосильный, престарелая, снова малолетний…»

– Вот, – сказал я, ткнув пальцем в «престарелую» и надеясь, что дряхлая старушка не могла так уж сильно накосячить.

Почему они не пишут количество плетей? Согласно милосерднейшим законам Шоана преступник, приговоренный к телесному наказанию, но неспособный вынести его по слабости здоровья и немощи, мог быть, если найдется доброволец, заменен на эшафоте своим чемпионом, защитником. Совершенно прекрасный обычай, и совершенно не прекрасно, что я вынужден в нем участвовать. Как сказал Ратон, очко благородства можно было получить таким образом только один раз, поэтому большинство слабосильных и малолетних исправно знакомятся-таки с плетьми, но некоторым, вот, везет.

К счастью, сразу после того, как я расписался в своем благородстве на этом листке, меня увели в помещение внутри тюрьмы, и я был избавлен от зрелища, разворачивающегося на эшафоте. Моя престарелая, которая тут же обслюнявила мне руки благодарными поцелуями, оказалась вполне крепкой бабуленцией самого плутовского вида, обвинялась она в мошенничестве, так как была поймана на том, что продавала вместо зелий лечения – подкрашенную воду.

Я очень боялся, что увижу сейчас в камере маленьких плачущих детей, которые будут в ужасе трястись на скамейках, но «малолетние» оказались все как один – истыми сынами улицы, достойные наследники воровских родов во многих поколениях. Они пихались, плевались, дергали друг друга за вихры, гоготали и хорохорились, и притихли только раз, когда из-за стены вдруг послышались отчаянные вопли, грохот и звон металла.

– Смертнички там, – сказала мне бабулька. – Душегубы, их отдельно вешать поведут.

Малолетние тут же начали изображать, как будут вести себя повешенные в петлях, они дрыгали ногами, высовывали язык чуть не груди и делали страшные рожи -веселились вовсю. Возвращаясь по очереди с процедуры на эшафоте они, правда, выглядели довольно заплаканными, но тут же ободрялись и принимались усиленно насмехаться над собратьями, которым еще предстояла встреча с палачом.

По-настоящему испуганным мне показался только один пацан – малость поприличнее прочих, он тоже пытался ругаться и выглядеть сорви-головой, но что-то в его глазах выдавало истинный ужас. Жалко он выглядел, я вам скажу, а потому чаще всего становился жертвой оскорбительных шуток своих товарищей. Когда его вызвали, он побледнел, поднимаясь со скамейки. Мне стало нестерпимо его жалко.

Я поймал оборвыша за руку и вложил ему в ладонь шарик пилюли.

– Снимает боль на две минуты, – шепнул я.

В конце концов у меня выносливость и терпеливость прекрасно развиты, мне ли, которого жрали, рвали, жгли и расчленяли множество раз – бояться пары десятков плетей? Да это просто смешно!

Благородство +1

Вон оно как, значит… Что же, будет лишнее очко, все равно отсюда уже не выйдешь, да и перед бабулькой было бы неловко – она до сих пор благодарно и фальшиво причитает.

Рубашку я снял заранее и спрятал в инвентарь, знаем мы, как здешние палачи с рубашками обращаются.

Когда за мной пришли я даже удивился, насколько я ничего не боюсь.

– Чемпион престарелой Хилды Бубер, известной по прозвищу «Туфля» благородно вызывался потерпеть за нее! Двадцать плетей согласно приговору Герцогского Суда за подделку лекарств и вредоносное колдовство!

С позорными столбами тут не возились, видимо, время экономили, оперативно прикрутили меня к столбу. Очень хотелось бы вытерпеть экзекуцию молча, но пару раз я все же взвыл, когда по одному и тому же месту попадали. Ладно, это хуже, чем учительская указка, но лучше, чем в горе застрять.

Благородство +1

«Браво!» – орали на площади. Когда меня отвязали от столба, на помост полетели цветы, не шучу. Одну веточку с красными растопырками я даже поймал и эффектно поцеловал – толпа аж взвыла от восторга.

Ну что же, не так плохо, как я ожидал.

Так как отсиживать положенный арест «престарелая» должна была самостоятельно, то меня не стали возвращать в камеру, но проводили в караульню, дали одеться и пропустили через боковые ворота – видимо, чтобы избавить от внимания поклонников. Ратон уже ждал меня там.

– Не хочешь остаться досмотреть? Сейчас уже серьезных преступников карать будут, в программе два отрубания рук, несколько повешений и даже колесование под конец.

– Нет, спасибо. Знаю, что дух так качается, но я лучше бездуховным останусь, если можно.

– Зрелище, конечно, на любителя – но это же все ненастоящее, это же неписи, не живые люди.

– Ага. Но нет, не хочу.

На следующее утро мы с Ратоном завтракали в той же таверне, где и встретились впервые, похоже, он был поклонником местной кулинарии. Я только молоко пил – проснулся совсем без аппетита. Молоко у них было хорошее, свежее.

– Зря не ешь, -сказал Ратон. – День у нас будет насыщенный, сплошные приключения, лучше подкрепиться.

– Некоторые приключения я бы предпочел переживать на пустой желудок.

– Тоже верно. Захвачу тут сарделек с собой и свиных ножек все же. И вот еще буханочку… Кстати, интересный факт, вроде бы в инвентаре ничего не меняется, не портится, только температура выравнивается, а поди ж ты, все равно через час-другой сухпаек получается, не тот вкус совсем.

– Вообще это просто – программируешь, что вкус еды зависит от времени последнего контакта с поваром, и все. Чем больше времени прошло, тем хуже еда.

– И зачем же такую гадость программировать?

– Чтобы ближе к реальности было. И чтобы поддерживать здешний ресторанный бизнес.

–Соображаешь, – кивнул Ратон.

– А ты меня проверял что ли? Не гожусь ли я в ваш аналитический отдел?

– В наш аналитический отдел даже я не гожусь, – сообщил Ратон, щедро намазывая маслом булочку.

– Значит, ты в боевом крыле?

– Да не.. так, туда-сюда, на подхвате.

– Интересно варлоком пути играть?

– Иногда даже слишком.

Шагнув в портал по приглашающему жесту Ратона, я не удержался от восклицания. Круглая деревенская площадь, соломенные торговцы с тряпочными кляпами, дом старосты. Если пройти назад несколько шагов, то за переулком виднеются и мостки, на которых когда-то Срджа рыбу ловил.

У меня возникло ощущение, что я приехал в город детства после многолетней разлуки, хотя провел я в Разборихе всего пару недель, а покинул ее лишь год с небольшим назад.

– Пошли достижение делать. Кстати, у меня его тоже нет, а тут число участников мероприятия не ограничено.

Мы обогнули озеро, прошли лесными тропками, причем Ратон то и дело останавливался, чтобы свериться со своей панелью карт. Минут через двадцать мы вышли на совсем небольшую лужайку, разместившуюся веселым зеленым пятном между высоких темных елей.

– Ты знаешь, что такое «лапоть»?

– Да, я знаю что такое лапоть.

– Тогда ищи в траве – где-то тут должен быть маленький лапоть.

– Насколько маленький? – поинтересовался я, оглядывая заросли пырея. – Если маленький, как ноготь, скажем, то это мы и до зимы можем искать.

– Не знаю. В сводке от аналитиков «найти маленький лапоть», без комментариев.

Нашел я лапоть минут через десять – не такой уж он был и маленький, с половину ладони где-то. Валялся себе под мухомором.

– Дяденька, дяденька, это вы мой лапоточек нашли?! – послышался детский голос. По траве к нам, смешно переваливаясь, бежал маленький толстенький мальчик с волосами белыми, как молоко.

Я моргнул. «Лутонюшка».