Ингрид подошла к Титову. Она спокойна ждала, пока тот наконец закончит разговор с генералом Ли, а пока присматривалась к дочери и Сибиряку. Те о чем-то беседовали, и у Ингрид заныло сердце. На секунду она вспомнила себя в девятнадцать лет. Казалось, что прошла целая вечность и несколько жизней в придачу.

В последнее время она мало думала о судьбе дочери, мало интересовалась ею. Проект по вживлению биосинтетического мозга занимал все мысли Ингрид, и в какой-то момент Леда стала для нее просто данностью, самостоятельной личностью, за которую можно не волноваться. Но разве так поступает мать? Ингрид опустила глаза, разглядывая траву под ногами. Возможно, как мать она дала маху, но прежде всего Ингрид — ученый, и занята своим делом. Будет лучше, если она станет для дочери примером для подражания, даже если они уже не будут близки, как раньше.

— Прекрасно выглядишь. — Закончив разговор с Донгом Ли, Титов повернулся к ней. — А Леда просто очаровательна.

Ингрид кивнула.

— Я хотела сказать тебе кое-что.

— Прямо сейчас? — удивился Титов. — Что-то про киборгов?

— Нет, Виктор, я не о работе, — Ингрид покачала головой. — Просто… После пожара в подземном городе я многое поняла. Когда я чуть не погибла, я решила, что должна сказать тебе одну важную вещь.

Титов подошел ближе к ней, но люди вокруг уже засуетились, а Антон Лебедев занял свое место в ожидании невесты.

— Я слушаю, Ингрид, ты можешь… — начал Титов, но не успел договорить.

Все обернулись к импровизированному проходу, оставленному гостями для невесты.

Антон застыл от удивления. Белое облако, как те, что появляются вдали на горизонте, плотные и невесомые одновременно, летело к нему навстречу. Словно ангел, о котором он молился столько лет, из пышного зефира на него смотрела Туяра. Ее глаза не отрывались от глаз Антона. Казалось, облачное платье Туяры заволокло собой все небо, даже солнце на миг скрылось за дымкой ее подола. Фата уходила в бесконечность. Платье это, отчасти рожденное магическим светом станции виртуальной реальности, было необъятным, как сама планета.

Таких тканей нет и не может быть на свете. Белая, покорная ветру, она раздувалась, касаясь лиц и рук стоявших по краям прохода гостей. Коснувшись кожи, ткань мягко гладила и ласкала, казалась туманом — потрогай ее, и на пальцах ощутишь прохладу.

Поднялся ветер, он вознес фату высоко-высоко, и кроме фаты и платья не осталось ничего вокруг. Только Туяра и ее нежное облако, на которое она забрала с собой всех, кто пришел сюда в самый важный день ее жизни.

В руках Туяры был такой же букетик ландышей, как и у подружек невесты. Благоухающие перевернутые котелки, они дышали и качались, напоминая о цветущей весне, которая пришла на Север. И никакие катастрофы не в силах ее остановить: ни пожары, ни землетрясения, ни наводнения, ни цунами. Весна приходит все равно, неизбежно, как приходит любовь к каждому из нас, хотя бы раз в жизни.

Дымка от платья рассеялась. Освещенные солнцем, Туяра и Антон стояли друг напротив друга. Шлейф из реальной ткани протянулся по всему проходу. Виртуальная станция, до того превратившая платье в необъятное облако, прекратила трансляцию. Теперь осталось только настоящее, прекрасное белое полотно, накинутое на самую счастливую женщину в мире.

Прошло время иллюзий, настало время истины. Больше никакого обмана, никаких проекций, никакой лжи — настал момент давать клятвы и обещания.

Любовь долготерпит: Антон и Туяра ждали этого дня десять лет.

Любовь не предает: Туяра готова была пожертвовать жизнью ради Антона во время вылета на Москву.

Любовь не мыслит зла: оба они, соединяясь в одно целое, подчинялись единственной цели — служить своей стране и защищать ее до последнего вздоха.

Любовь всему верит, всего надеется, все переносит: а испытания ждут их впереди. Ведь их путь только начался. По крайней мере так им казалось.

Сегодня все предыдущие десять лет, проведенные вместе, сошлись в одно драгоценное мгновение, на бескрайнем поле в весенний день в городе Мирный.

И снова ветер возносил фату Туяры. Подружки невесты касались белого полотна, слушали клятвы, будто молитву двух сердец, произнесенную вслух. Друзья жениха задумывались над каждым словом. Собравшиеся жмурились под лучами весеннего солнца. В эту минуту каждый вспоминал свою неповторимую историю любви, кто с радостью, кто с грустью, но вспоминал обязательно.

Лишь единицы из присутствующих здесь могли взять за руки любимых, чтобы разделить с ними мгновение. Больше было тех, кто стоял в одиночестве, что ощущалось теперь острее, чем в обычные дни. И все же, как ни тягостно одиночество, есть в нем много от света надежды. Ведь пока любящие сердца могут соединиться, значит, надежда есть.

Сибиряк протянул Леде руку. Титов стоял совсем близко к Ингрид и касался ее плеча. Генерал Макаров напечатал простое, но очень искреннее сообщение своей жене в Новороссийск. Тимофей Иванович пригладил усы и, вспомнив давнее прошлое, улыбнулся самому себе, молодому, застенчивому и влюбленному, сжимавшему в руках букет красных тюльпанов.

Генерал Ли приложил руку к груди и почувствовал биение сердца, в котором он нес единственную любовь всей жизни — своего сына. И в каждом ровном ударе он ощутил смирение и неожиданный покой. Пока память о Зихао жива, мальчик остается в этом мире, и никто не может забрать его у Донга Ли. Никто и никогда.

Василий Павлович вспоминал что-то из своего прошлого. Что именно? Никто и никогда не узнает, ведь блестящий разведчик хорошо умел скрывать тайны. Только вот от себя не скроешь ничего. Василий Павлович погрузился в бесценные воспоминания, принадлежащие лишь ему, и от этого еще более дорогие его сердцу. Возможно, он думал о ком-то, кого любил, но доподлинно это неизвестно.

Любовь все переносит и никогда не перестает.

Ведь пока вращается Земля, пока живо человечество, пока здесь останется хоть птица, хоть насекомое, хоть хищный зверь, хоть одно создание, оно будет отчаиваться и надеяться, страдать и радоваться, плакать и торжествовать. Потому что это и есть любовь.

***

После церемонии Туяра и Антон прошли к главному столу. Ткань над шатром хлопала на ветру, будто крыло огромной птицы. В тени и прохладе люди принюхивались к запахам готовящихся блюд. Гостей было так много, что один шатер не мог вместить всех. По воздуху плыли все новые столы, накрытые белыми скатертями, как приведения они кружились и опускались на землю согласно плану рассадки. Встав, стол замирал, из белой скатерти проецировалось голографическое лицо того гостя, что должен занять конкретное место. Стул подплывал туда же и вставал в ожидании. Гости расходились по полю, узнавая себя в голографических портретах.

Леда провела рукой над своей голограммой. Ее призрачное лицо, рожденное из белоснежной скатерти, исказилось, пошло рябью, как рябит гладь водоема в ветреный день. Бабочки на ее браслете взлетели — разноцветное суетливое облачко крохотных созданий. Сибиряк сел рядом. Туяра предусмотрела все: она хотела, чтобы праздник ее с Антоном любви сблизил Сибиряка и единственную девушку, которой он был не безразличен.

Виктор Титов занял место напротив Сибиряка, по правую руку от возглавлявшего стол Антона. Возле Титова проецировался портрет Егора Макарова. Егор подошел к Виктору, что-то тихо сказал ему на ухо. Титов улыбнулся и кивнул с благодарностью. Егор Макаров провел ладонью по своему голографическому портрету, подвинул его на одно место вправо, а на свое место он передвинул призрачный портрет Ингрид. Главнокомандующий смотрел на перестановки верного ему генерал-майора, и думал о том, что сегодня все они могут быть просто людьми, понимающими, сочувствующими, открытыми друг другу. Разве часто они могли позволить себе такую вольность?

К столу подошла Ингрид. Она тихонько села возле Титова, и белая скатерть, словно разгадав секрет, накрыла их сцепленные под столом руки. Все эти двадцать лет разлуки они думали, что вполне могут обойтись друг без друга, что жизнь идет своим чередом. Каждый из них старался не замечать, что беспрестанно видит тень другого, ложащуюся на всю их жизнь и на каждый их день, на каждую мысль и каждое движение.