Сквозь шум, сильно смахивавший на гул прибоя на берегу штормового моря, которым словно ватой были забиты уши, донесся невнятный шорох шагов двух пар ботинок. Захрустели дробно мелкие камешки под подошвой берцев, прошуршал неприятно крупный песок под весом человеческого тела, заскрипели лямки разгрузок или рюкзаков, бряцнуло металлом оружие, после чего неизвестные остановились где-то прямо возле него. Собирая все оставшиеся силы, Токсин постарался вынырнуть из пучины бессознательного состояния и сфокусироваться на реальном мире. Видеть приблизившихся людей он не мог — глаза утратили свой функционал, залив глазницы и лицо студенистым содержимым. Так что, ориентироваться СОБРовец мог лишь полагаясь на собственный слух. Благо барабанные перепонки пережили взрыв, пусть и не без последствий. Одним из которых и стал тот самый шум «прибоя», который забивал голову раненого. Впрочем, все тело тоже находилось в каком-то желе — слабость навалилась неподъемным грузом, сил не было даже на то, чтобы пошевелить пальцем. Токсин сейчас находился словно отдельно от своего тела, и оно ему совершенно не подчинялось.

— Фу, ну и вонища. О, гля, какой тут цыплёнок табака лежит! И трава вокруг опалена. Фигня какая-то.

Голос у неизвестного человека был хриплый и очень низкий, словно тот недавно перенес жесткую ангину, и его горло еще не вполне оправилось после этого. Он присел рядом на корточки и потыкал чем-то твердым и круглым (возможно стволом оружия) ему в плечо. Оставалось лишь поблагодарить спек за его убойные эффекты — боли сейчас Токсин почти не чувствовал. Она была где-то там, на глубинном уровне, блокировалась действием стимулятора. Но даже плававший в дымке дурмана мозг был в состоянии осознать простой факт — как только спек прекратить действовать, Токсину хана. С такими ожогами даже Улью будет не справиться. Будь на его месте матерый ветеран, возможно у него имелась возможность, нимфа говорила, что местные старожилы способны выкарабкаться чуть ли не с того света, рассказывала истории как человек, превращенный в кровоточащий обрубок успешно выживал и вновь вставал на ноги. Но насчет себя спецназовец не питал иллюзий — шансы пережить удачное попадание ПТУРа по «коробочке» у него так себе, пережить такие ожоги и повреждения задачка та еще.

Второй неизвестный сделал пару шагов сторону, вновь захрустев гравием.

— Ага, тут еще один клиент лежит. И тоже вокруг кусты обгорели. Причем сам целехонький. Хотя нет, вру — тоже в подпаленный, разве что ожоги не свежие, видно, что уже заживать начали. Странное дело.

— Давай вокруг осмотримся, может что интересное найдем. Не с неба же они сюда свалились!

Голос у второго неизвестного был в противовес его напарнику высокий и скрипучий. Токсин прямо представил себе, как гуляет острый и сильно выступающий кадык под кожей, пока тот разговаривает. Тот, тем временем, судя по скрипу амуниции и лязгу оружия, зацепившегося за пряжку рюкзака, присел на корточки.

— Слушай, а этот вроде дышит еще. Только квелый совсем, того и гляди скопытится.

Над головой Токсина тоже раздался шорох.

— Погоди-ка!

К онемевшей и ломкой обугленной коже на шее, болезненно надавив на нее, прикоснулись чьи-то пальцы.

— Охренеть, этот кусок шашлыка тоже еще живой каким-то чудом жив! Да уж, неисповедимы пути Стикса!

Обладатель низкого голоса хмыкнул с неподдельным изумлением. Тут вновь отозвался носитель дребезжащего фальцета

— Чего делать будем? Брать с этих голожопых нечего, что было, сплавилось и сгорело. Добьем?

Первый некоторое время молчал, сохраняя неподвижность. После с узнаваемым звуком поправил лямку ремня автомата на плече.

— Нет! То, что они выжили — не просто так. Стикс так захотел! Доставим старейшине, пусть она решает, что с ними делать.

Низкий и хриплый баритон еще что-то обсуждал с носителем фальцета, но сознание Токсина утратило концентрацию и снова соскользнуло в пучину бессознанки, утратив связь со временем и реальностью.

Потом его куда-то несли, потом везли на трясской машине, отчего боль от изуродованной огнем и пропечённой до мышц и костей кожи на ухабах пробивала даже сквозь наркотик. В конце концов он вырубился и погрузился в уютную темноту.

Сколько прошло времени сказать было сложно. Когда действие спека прекратилось окончательно, он провалился в горячечный бред, где видения мешались с реальностью, а общим фоном ко всему происходящему была жуткая боль во всем теле. Особенно больно было в районе спины, ягодиц и ног — там, где тело соприкасалось с сухими и жесткими словно наждак простынями. Ожоги раздирали плоть, проникая внутрь, словно раскаленные рыболовные крючья, которые то и дело кто-то безжалостный с садистским удовольствием вырывал из тела прямо с мясом. Хуже всего приходилось глазам. Хотя, правильнее будет сказать — глазницам, потому что глаз у него больше не было. Или, если точнее, пока что не было. Чьи-то заботливые руки, нашептывая мелодичным девичьим голосом нечто убаюкивающее и успокоительное обработали обожженное и изуродованное тело прохладной мазью, запаха которой он не ощущал — обоняние пострадало наравне со зрением, перебинтовали ему сначала голову, а потом и все прочие пострадавшие части тела. И теперь под повязкой глазницы пекло так, словно их выжигали газовой горелкой. Этот жар плавил мозг и без того пребывавший не в лучшей своей форме и на Токсина волнами накатывали волны горячки и бредовых видений, перемежавшихся с моментами полной отключки.

Время, казалось, остановилось, превратившись в густую древесную смолу. А он, словно доисторическое насекомое, застрял в нем, готовясь стать вековечным украшением кусочка окаменевшего янтаря, которое спустя эпохи неизвестный археолог выкопает из наносных слоев почвы.

Он совершенно утратил представление, сколько минут, часов, недель или месяцев прошло с того момента, как вражеский ПТУР прожег кумулятивной струей направленного взрыва броню БМП, в десантном отсеке которой он находился. Счет времени теперь велся сменой повязок, промокших от гноя и сукровицы, что выделяла его потрескавшаяся и изуродованная плоть. Неизвестная (судя по голосу это была довольно молодая девушка) приходила, осторожно и заботливо выполняла свои сестринские функции, что-то сострадательно говоря ему в процессе медицинских манипуляций, а потом вновь оставляла наедине с его персональным адом, палаческой дыбой, в которую превратилась клетка его изувеченного тела, что словно плетью-семихвосткой терзала болью измученный дух.

Циклы повторялись, сменяя друг друга — часы тяжких страданий перемежающихся с краткими мгновениями облегчения, когда заботливые девичьи руки осторожно поили его терпким травяным настоем, который на некоторое время облегчал боль, загоняя ее куда-то глубоко на подкорку, позволяя хотя бы в эти минуты относительно трезво мыслить, вслушиваясь в мелодичные интонации голоса неизвестной девушки, ставшей его персональной сиделкой. Ему начинало казаться даже что сами эти осторожные прикосновения облегчают боль. В такие мгновения Токсин пытался представить себе, как она выглядит. Судя по голосу, девушка должна была быть очень красивой. По-крайней мере, именно такой она ему и виделась — словно сошедший с небес ангел, что пришел, чтобы избавить его от мучений.

Но следом за этими приятными мыслями приходили мысли иные. Он вспоминал последний дикий крик Ви, что все еще звучал у него в ушах. Токсин так и не понял, как именно он смог спастись, причем, судя по тому, что он успел запомнить и услышать, сделал это он не в одиночку, а прихватив с собой бесчувственное тело трейсера, спасенного Дикарем из подземелий атомитов. И больше всего его совесть мучила мысль о том, что, если бы он не отвлекся на раненного именно в тот момент, когда противник выстрелил по их «коробочке» управляемой ракетой, Ви могла бы выжить — ведь они почти все время поездки находились на расстоянии вытянутой руки. Но роковая случайность или неведомая высшая сила разъединила их на краткий миг — и тут же пришла смерть. И это давило на Токсина покруче многотонной могильной плиты.