— А откуда вы знаете, что он хочет пробраться в нашу зону?

— Он говорил об этом Лонгу, а тетушка Тин услышала и рассказала мне. Вроде решил даже, если не найдет проводника, идти наобум, пока партизаны сами не схватят его. Увидитесь с тетушкой Тин, сразу во всем разберетесь.

— Ну вот, послушал вас, и ждать стало невтерпеж.

— Завтра вечером.

— Точно, завтра вечером? — радостно переспросил я.

— Точно. Мы обо всем договорились, завтра вечером она придет в условленное место и отведет меня в поселение. А Ут До — Младший До, помощник командира партизанского отряда общины, проводит вас. Все, что касается стратегического поселения, спрашивайте у тетушки Тин, а уж про партизанские дела расскажет вам Ут До.

— Ут До? Это не он ли вчера обнял Нам Бо и поднял в воздух?

— Верно. Он большой весельчак.

Ут До вывел меня из сада, где несколько партизанок собирали плоды манго.

Хотя на мне были резиновые сандалии, подошвы мои, едва я ступил на дорогу, словно бы ощутили прохладную землю. Грунтовая дорога! Впервые после двадцати долгих лет я снова шагаю по ней, такой знакомой и родной с детских лет. Широкая грунтовая дорога, идущая вдоль берега канала мимо нашего дома. По ней свободно проезжали повозки, и в любое время дня слышался размеренный стук копыт да перезвон колокольцев… И в деревнях у поселка за каждым домом мостки на канале, причал с шалашом для рыбаков и челноком. Теперь весь деревенский люд отсюда угнали, на дороге ни души, и она тянется вдаль длинная и тоскливая. Ее во всю ширь устилают палые листья. На мостках и причалах вдоль берега канала никто не черпает воду, не стирает, не моет голову — кругом запустение и тишина. Лишь кое-где на жердях у мостков висят еще черпаки из скорлупы кокосов с длиннющими ручками.

Мы шагаем вдвоем по пустынной дороге мимо обвалившихся домов, выжженных садов, идем против течения, а в канал прибывает большая утренняя вода с Меконга, мутная от ила.

Печаль и тоска постепенно овладевают мною, и, чтобы избавиться от них, я завожу разговор с моим спутником.

— Скажите, Ут До, у вас есть жена, дети? — спрашиваю я, косясь на фотографию девушки, качающуюся в сделанном из бутылки колпаке коптилки — Ут До нес ее в руке.

— Эх, не будь этих ряженых янки, я б уже свадьбу сыграл!

— Что вы говорите? — Я поворачиваюсь к нему — шутит этот вечно веселый парень или говорит всерьез? Янки они и есть янки, но ряженые шуты? Мы по-прежнему шагаем плечом к плечу по безлюдной дороге.

— А вы у себя, в джунглях, не слыхали разве про двух американских ряженых шутов в наших краях?

— Да уж про американцев все мы чего только не наслушались, но вот о ряженых — нет, не слыхал. Даже Нам Бо ничего мне о них не говорил.

— Так они ведь и объявились-то два года назад, когда Нама уже забрали «наверх».

— Но почему вдруг «ряженые»? — Я снова поворачиваюсь к Ут До.

— Вот в том-то и суть!

— Та-ак. Ну расскажите же.

— После всеобщего наступления шестьдесят восьмого года объявились здесь, у нас, двое ряженых янки…

Я опять оборачиваюсь к Ут До — всерьез это все или в шутку?

Вот уж который день, как пришли мы в эту деревню, а я по-прежнему не в своей тарелке. Все — и природа, окружающая меня, и люди, и даже такие вроде бы мелочи, как свежая рыба во или сушеная рыбешка шат, зеленые или спелые плоды манго, когда-то такие привычные, а теперь открытые заново, — все, все трогает, бередит мне душу. Даже партизанки замечали, что я иногда становлюсь как бы сам не свой. А сегодня утром, прежде чем идти на собрание, Ут Чам — Младшая Чам, самая молодая из партизанок — небось по чьему-нибудь наущенью вдруг ни с того ни с сего подбежала ко мне, сунула мне в руку свежий плод арековой пальмы и сказала:

— Ешьте, Тханг, ешьте, такая вкуснятина!

И не успел я понять, что к чему, как другая девушка, Тхань, добавила:

— Ешьте, но только, как доедите, не стреляйте в нас, ладно?

И девушки, все как одна, уставились на меня, а я, наверно, выглядел таким растерянным, что они прямо покатились со смеху; смеялись они долго, колотя друг дружку по спине, даже лица и уши раскраснелись.

Так ничего и не поняв, я тоже рассмеялся, тут партизанки захохотали еще громче. У Младшей Чам из глаз полились слезы. Малышка Ба вся прямо зарделась — так ей было стыдно передо мной. А Шау Линь отвернулась, скрывая улыбку. Только потом мне объяснили. Когда американские части высадились в Биньдыке, янки стали патрулировать по Меконгу. Этим заморским воякам, что ни увидят, все здесь было в диковину. Как-то двое американцев — один молодой, другой постарше, — плывшие в моторной лодке, увидели на реке женщину — она везла на базар плоды арековой пальмы. Сбавили они скорость, подошли к ее лодке, потом перегнулись за борт и ухватили каждый по целой грозди плодов. Глаза горят, а сами точно утки крякают: «О’кэй, о’кэй!» Догадавшись, что они хотят купить обе грозди, женщина сказала:

— Арек жуют только с бетелем, так его не едят.

Солдаты, ясное дело, ничего не поняли, показывают ей три пальца — мол, платим три пиастра. Женщина покачала головой:

— Это с бетелем жуют, не едят, зачем покупать?

Но солдаты, опять ничего не поняв, переглянулись и пять пальцев показывают. Хозяйка снова давай головой мотать и объяснять им словами и жестами:

— Эту штуку жуют с бетелем, так просто не едят… Очень терпко, вяжет во рту… Нет, не продам даже за доллар. — Уже не говорит, а криком кричит, как будто так эти двое скорее ее поймут. Только они ведь не глухие, просто болваны. Решили: хозяйка говорит им — слишком мало даете. Переглянулись, пошептались, потом молодой поднял обе руки — десять пальцев.

— Да поймите вы, это арек, не манго! Ни к чему покупать!

Тот, что постарше, вытаращил на нее свои мутные зенки. Молодой достал бумажник, вынул деньги, швырнул их женщине в лодку, и они — каждый с гроздью ареков в руке — оттолкнули свою лодку, включили мотор и через мгновение были уже на середине реки. Понимая, что солдаты ошиблись, женщина испугалась не на шутку. К счастью, лодка ее как раз подошла к устью канала, и она, изо всех сил загребая веслом, свернула туда.

А те двое на середине реки решили полакомиться фруктами и сразу поняли, что купили не то. Разозлились и выстрелили женщине вслед…

— Ясно, утром меня разыграли с плодами арека, теперь новый номер — ряженые янки. Не так ли? — спросил я.

— Да нет, я правду говорю. Что я, девчонка, чтобы разыгрывать вас?

— Ну если правду — рассказывайте.

— А дело было вот как. После всеобщего наступления в год Земли и Обезьяны, по-новому — в шестьдесят восьмом, американский командующий базой Биньдык заявил: «Раз ви-си ведут партизанскую войну, Америка тоже начнет партизанские действия». Переводчики сказали об этом всем местным жителям, а они передали нам. С тех пор каждый день ни свет ни заря, в четыре-пять часов утра, три вертолета, мигая огнями на хвосте, прилетали из Биньдыка сюда, к нам, потом улетали дальше, высматривали, рыскали, кружили то тут, то там. И один из таких трех вертолетов всегда опускался и высаживал двух янки. Попробуйте их углядеть. Одеты были оба в зеленые маскировочные костюмы, даже лица вымазаны зеленой краской. Спрыгнут с вертолета, юркнут сразу в тростник, в камыши или в траву, а то и на поле, где рис стоит, или в сад, и «партизанят» против нас.

— Но почему вы назвали их ряжеными янки?

— Да ведь личина-то у них вся заляпана краской, как у ряженых или шутов.

— Так, теперь понятно.

— Их хоть и было только двое, а покоя они не давали всей округе. Залягут где-нибудь в засаде, выстрелят вдруг, убьют человека и смоются. Одежда и лица их прямо сливались с зеленью, никому не удавалось их выследить. Стреляли в кого попало, без разбора: наш ли это боец, старик или ребенок. Такое уж было у них задание — убивать людей в освобожденной зоне, сеять страх и панику. Много они не стреляли. Пальнут из карабина, уложат одним патроном человека — и сматывают удочки. Стреляли в людей, что косили сыть на циновки, пахали в поле, собирали хворост в саду или плыли в лодке по каналу. Сегодня они в одной деревне, завтра в другой, то далеко устроят засаду, то близко, в поле укроются или в саду… Их и было-то только двое, а казалось — они везде и всюду. От Биньдыка до наших мест что ни день гибли люди от рук этих проклятых янки. Вообще-то они не решались стрелять в бойцов Освободительной армии, избегали партизан, все больше страдал от них простой народ. Боялись этих чертовых ряженых даже больше, чем «шлюхиной пушки». Вы хоть знаете, что это такое?.. Бывает, шлюхи явятся «обслужить» вражескую часть и надумают развлечься — из пушек пострелять. Ну, у этих «пушкарей» нет ни законов войны, ни правил — палят и днем и ночью, куда душа пожелает. Попробуй от ихнего огня укрыться…