«Трактир дяди Фоя» — так с давних пор называют здесь харчевню у деревенского рынка. Сам дядя Фой умер еще в незапамятные времена, всем невдомек, что он был, собственно, за человек. Но заведение в начале улицы по-прежнему именуется «Трактир дяди Фоя». Здесь продаются любые кушанья и напитки: манты, пышки, мясные паштеты в кульках из банановых листьев, пирожки с салом, хутиеу, кофе с молоком, со льдом. В этот час посетители из трактира разошлись и рынок уже опустел. Но Восьмой Куйен еще был здесь. Он сидел в одиночестве на табуретке, придвинутой к угловому столику. Годы его перевалили за пятьдесят, но был он дороден и крепок, мускулистый, с бронзовой кожей, медлительный и угловатый, точно изваяние. И одевался он по-своему, не так, как все. На нем всегда были черные трусы и безрукавка — тоже черная, на голове — мятая черная шляпа. Никто никогда не видел его одетым по-другому, только трусы и эта безрукавка — на автобусной станции, на пристани, в трактире — где угодно. Трактир, по заведенному им обыкновению, он посещал самое меньшее трижды на дню. Есть ли у него деньги, нет ли — об этом он не думал. Были деньги — расплачивался сразу, не было — сидел за столиком, покуда, рано или поздно, в заведение не заглядывал кто-нибудь из «братишек» и не платил за него по счету.

До недавнего времени по реке пассажиров перевозили три пароходства, по суше — три автобусные компании. На автовокзале Куйен был агентом-распорядителем компании «Унг Хоа», на пристани исполнял ту же должность от пароходства «Ван Ки». Зазывал пассажиров, помогал с билетами, багажом, посадкой. И, само собой, давал подработать родне и названым братьям, почитавшим его старейшиной и благодетелем. Но вот уж который месяц дела с перевозками круто переменились: на речных причалах появились катера начальника полиции Ба, на автовокзалах — автобусы депутата Фиена. Новые «боссы» отнимали у старых хозяев пассажиров и места стоянок, не прибегая к деловой конкуренции, в дело пущены были административный нажим и даже вооруженная сила. Прежние владельцы были разорены. В услугах Восьмого Куйена больше никто не нуждался. Он потерял работу, а вместе с ним лишилась заработков родня и «братва». Карманы его опустели, но он никак не мог избавиться от старой привычки захаживать в трактир и попивать там кофе.

По утрам он являлся «к дяде Фою» и, выпив первую чашечку кофе, сидел себе на корточках на табурете, ожидая кого-нибудь из «братишек». Стоило одному из них войти в трактир, Куйен подзывал его к своему столику и угощал кофе. Младший придвигал себе табурет и, подражая старшему, усаживался на корточки. Из рассказов «братишки», долгих и сбивчивых, Куйену становилось ясно: у того тоже в кармане ни гроша. Но не мог же он, старейшина, не блюсти репутацию человека, живущего на широкую ногу, и потому говорил небрежно: «Ладно, ступай, у тебя ведь дела. Я заплачу…» На столике перед ним прибавлялась пустая чашка. А сам он, все в той же позе, ждал другого кореша. Наконец этот другой появлялся. «Ну, — думал Куйен, — уж он-то при деньгах». Поднимал в знак приветствия бровь, приглашал вошедшего к своему столику и заказывал ему чашечку кофе. Официант, видя это, радовался за «старика» и весело кричал в кухонное окошко: «Ча-а-ашечку кофейку-у с ма-а-аленьким кусочком сахара!» Голос его звучал нараспев, то высоко, то низко. Слово за слово, и Куйен убеждался: гость сам рассчитывает на его щедрость. Конечно, виду он не подавал и говорил, как в лучшие времена: «Ладно, иди, у тебя ведь дела. Я заплачу…» На столике прибавлялась еще одна пустая чашка. Иной раз их скапливалось и поболе… Но вот наконец в заведение вваливался тот самый долгожданный «братишка» — фетровая шляпа набекрень, лицо сияет, во рту сигарета. Выпив кофе, он подзывает официанта и, обведя широким жестом уставленный чашками столик, восклицает повелительно: «Счет!» Лишь после этого Куйен поднимается со своего табурета.

Но сегодня все идет наперекосяк. На столике перед ним полно порожних чашек, а избавителя нет как нет. Старик — хозяин трактира, войдя в его положение и дорожа постоянным клиентом, подошел, поклонился почтительно и заверил: мол, с радостью отпустит ему в долг любые напитки, пусть только тот позволит убрать со стола посуду — для порядка. Куйен в ответ лишь рукой махнул:

— Оставьте, я заплачу! — Он старался скрыть неловкость, и потому голос его прозвучал холодно. Но, если со стола уберут все, у него больше не будет повода сидеть здесь. И он остался в прежней позе на своем табурете.

Тут в трактир вошел начальник полиции Ба. Глянув на уставленный чашками столик Куйена, он сразу все понял и, напустив на себя смиреннейший вид, поклонился:

— Здравствуйте, старший брат.

По годам своим и в сравнении с тем уважением, которым пользовался Куйен, Ба и впрямь годился ему в младшие братья. Если на груди у начальника полиции выколот был тигр, то на широченной мускулистой груди Куйена красовался дракон, извивавшийся среди туч. Начальник полиции придвинул себе табурет и уселся рядом.

— Позвольте предложить вам чашечку кофе? — спросил он.

— Да я уж вон сколько выпил, — сказал Куйен, показав на пустые чашки. — А ты угощайся.

Ба заказал себе чашечку кофе и, помешивая его, спросил:

— Ну как решили, почтеннейший?

— За то, что вспомнил обо мне, спасибо. Но я думаю так: народ, с которым я связан, конечно, рисковый, коль идешь на дело, будь начеку — не ровен час ножом пырнут. А ты что предлагаешь? Бей людей, а они тебе дать сдачи не могут. Разве это дело?

— Да в том-то и весь смак, почтеннейший. Ты их мордуешь, а они и пальцем шевельнуть не смеют.

— Где ж тут геройство?

— Сказать по правде, я предложил это, чтоб вам с голоду ноги не протянуть.

Слово полицейского кольнуло Восьмого Куйена в самое сердце. Чтоб не загнуться с голоду, он и связался со всякой шпаной. Эти «боссы» сами у него все отняли, а теперь чуть не милостыню сулят.

Допив свой кофе, начальник полиции подозвал официанта и небрежно махнул рукой:

— Получи за все!

«Ну и тип! — вознегодовал Куйен. — Благодетеля из себя корчит. Всякое в жизни бывало, но чести я своей не марал и марать не намерен!..» Не сдержавшись, он прихлопнул ручищей своей ладонь полицейского, и та показалась сразу крохотной, как птичья лапка.

— Я за себя плачу сам! — отрезал он, глядя в глаза начальнику.

Тот покраснел от стыда, но, не смея перечить, улыбнулся натужно: ладно, мол, все в порядке.

Когда начальник полиции удалился, Куйен в сердцах, не зная, как быть, заказал себе еще кофе, чтоб успокоиться.

Вдруг в трактир вошел какой-то паренек и вежливо поклонился:

— Добрый день, дядя Куйен.

По всему видать, паренек этот с «братвою» не имел ничего общего. Но, взяв табурет, он присел за столик к Куйену и крикнул официанту:

— Пожалуйста, чашечку кофе!

Официант наметанным глазом своим определил: парень хоть и новичок, но явно при деньгах.

— Ча-а-ашечку кофейку-у! — крикнул он нараспев. — Са-а-ахару побольше!..

Паренек размешал сахар и стал пить кофе из ложечки. Но в ней было три дырочки. Поднесет ложечку ко рту, а там — пусто. Явно впервые в жизни кофе в трактире пьет.

— Да ты перелей его в блюдце, — сказал Там Куйен, — остынет, и выпьешь разом.

Но мальчик, скорее всего, не так уж и жаждал кофе.

— Уважаемый дядя Там, — спросил он, — как вы себя чувствуете последнее время?

Там Куйен, не отвечая ему, сам спросил:

— Как тебя зовут?

— Меня, уважаемый, зовут Шыон.

— Чей ты сын?

— Я, уважаемый, сын Хай Мау.

— А-а, Хай Мау — Второй Мау! Он с хутора Шау Дыонга, так ведь?

— Да, верно.

— Куда это ты собрался? И сюда зачем пожаловал?

— У меня, уважаемый, дело есть.

— Ладно, пей. Остынет совсем.

Шыон взял чашку и залпом выпил кофе. Куйен, глядя на него, расхохотался.

— Дядя Там, — сказал мальчуган робко, — у меня сегодня есть деньги. Позвольте, я и за вас заплачу.