В тот год, когда американцы ввели сюда свои войска, сколько их высадилось на этой равнине! Вертолеты кружили в воздухе, как стрекозы, от вихрей, поднятых их винтами, ломались ветки деревьев, рушились крыши. Стрельба не умолкала ни на минуту. Попасть в вертолет нетрудно, но подобьешь один — их слетятся десятки и накроют таким огнем — ничего вокруг не останется. Вот и терпели их до поры до времени. Однажды под вечер целых девять вертолетов кружили над хутором Шау Линь. Шау спряталась в убежище. Ее отец, старый партизан, стоял со своей винтовкой под деревом манго и следил за ними. Вдруг сквозь оглушительный гул Шау услыхала голос отца:

— Шау! Шау!

Она выглянула из щели.

— Перебеги в убежище тети Ты!

— Почему, папа? Засекли, да?

— Скорее!

Шау Линь выскочила из укрытия и увидела, как отец широко открытыми глазами следит за одним из вертолетов; лицо его и руки взмокли от пота. Стиснув челюсти, он негромко ругался:

— Мать твою! Проклятый!..

— В чем дело, папа?

— Да вон, американец, стоит у люка, спустил, гад, штаны и льет. Беги, беги скорее отсюда!

Шау Линь сломя голову перепрыгнула через канаву в саду и едва добежала до убежища семьи тети Ты, как послышались три винтовочных выстрела; вертолет протяжно взревел, корпус его объяло пламя, и огненный клубок заметался в вышине. Но тут подоспели другие вертолеты, и все заглушили взрывы ракет, казалось, земля вот-вот расколется.

Отец Шау Линь подбил вертолет с этим наглым выродком-янки. Убежище под манговым деревом, где поначалу пряталась Шау, было разворочено ракетой. Листья мангового дерева пожухли и свернулись. Старик партизан лежал возле убежища, его обуглившаяся рука еще сжимала винтовку.

Отца хоронили в дождливую июньскую ночь, похоронная процессия двигалась по реке. Гроб установили под навесом на лодке с четырьмя веслами, с двумя светившимися красными глазками, она везла старика к высокому холму, где он успокоится вечным сном рядом с другими умершими земляками. Начинался паводок. Стояла черная ночь. Дождь хлестал по лицу. Сверкали молнии. Свистел ветер, плескались волны. Десятки лодок длинной вереницей шли по реке. Подавляя плач, стараясь грести потише, люди безмолвно провожали старика в последний путь.

Дом опустел, и Шау Линь в черном костюме крестьянки — на голове у нее белела траурная повязка — пришла в военкомат общины и попросила дать ей работу. Ее послали в Биньдык. Там американцы строили опорный пункт. Подвесив к коромыслу корзины, она смешалась с толпой людей, нанявшихся переносить песок. Американцы черпали песок со дна реки. Когда его выгружали с баркасов на берег, песок погребал под собой траву, деревья. Шау Линь таскала песок и жила там, у американского опорного пункта. Однажды утром она подложила мину направленного действия на обочине дороги, под слоем влажного еще песка со дна Меконга. Подошел американский отряд. Шау включила ток. Мина взорвалась. В воздух взметнулась длинная полоса дыма и песка. Из двадцати четырех янки не уцелел ни один. Из убежища — своего боевого поста — Шау Линь с годовалым ребенком на руках побежала через сад к дому. Тотчас нагрянули американцы, они окружили дом плотным кольцом, над самыми их головами кружил вертолет. Шау Линь сидела на топчане с ребенком на руках. Несколько американцев с близоруким переводчиком в очках подошли к ней. На вопросы переводчика она отвечала:

— Это мой дом. Муж ушел грузить песок для вас. Я и сама таскаю песок, но сегодня ребенок заболел. Ви-си[10] взорвали мину? Я ничего не знаю.

Шау принялась унимать плачущего ребенка, потом сказала:

— Хорошо, я покажу, только не выдавайте меня. Ночью я видела, как приходили двое и выкопали убежище за садом. Они угрожали мне, тыкали винтовками в грудь. Я очень боюсь их.

Солдаты сразу рассыпались и окружили сад. Потом, стреляя на ходу, бросились к укрытию. Но нашли там лишь валявшиеся на земле клочья банановых листьев и — в центре убежища — электрическую проводку.

— В эти листья, — пояснил переводчик, — заворачивают новогодние пироги. Листья совсем свежие. Значит, бандиты жрали пироги перед уходом.

Ей переводчик сказал:

— Господин лейтенант говорит, отныне, если увидите что-нибудь такое, вы должны немедленно сообщить нам. Господин наградит вас долларами, не надо будет песок носить.

— Но я ведь не знаю американского языка, как я объяснюсь с ним?

— Хватайте любого встречного за руку, скажите только «ви-си, ви-си», потом укажите на них.

— Да что вы! Они меня сразу убьют. Спи, малыш. Не бойся, спи.

В то время каждый искал способ, как половчее бить янки, вот и Шау Линь нашла свой и отличилась в первом же бою…

Дойдя до этого места, Нам Бо вдруг поднял глаза к небу.

— Ну, все! Снимаем гамаки. История еще длинная, а уже смеркается.

Развязывая веревки и скатывая гамак, я все время думал о Шау Линь.

— Мы-то увидим ее, Нам Бо?

Но он и не глянул в мою сторону, сделав вид, будто ничего не расслышал, и знай себе возился со своим вещмешком.

Я взглянул на небо, необъятное лазурное небо. Там, в вышине, мириады звезд и созвездий, просто пока я не вижу их. Но вскоре, когда стемнеет и мы вдвоем двинемся через поле, множество светил — больших и малых — засверкает в небе.

Всякий раз, стоило подумать, что вот настанет день и я возвращусь домой, у меня так прямо мурашки по телу бегали. Представлял себе, как повалюсь навзничь в траву и долго буду глядеть в высокое небо, полной грудью вдыхая воздух, напоенный запахами трав, ароматом лотосов… Как я буду стоять среди поля, с головой утопая в густой траве, и, замирая, прислушиваться к шелесту волн, бегущих по траве и захлестывающих меня, а потом заплачу, заплачу, как ребенок. Ведь прошло двадцать лет! Родная земля! Какое счастье — снова вернуться к тебе…

Но вот теперь, ранним утром, когда я наконец достиг этих мест и ступил на землю, поросшую заветной травой, у меня уже не было сил радоваться по-настоящему. Всю ночь я без отдыха пробирался через заболоченное поле — проклятая топь! — живот сводило от голода, ноги и руки дрожали, я едва переводил дух. Да к тому же, повались я сейчас с восторженным криком на траву, Нам Бо явно решил бы, что я спятил. Но разве возбраняется мечтать? Кто из нас время от времени не предается этому приятному занятию?

Я готов был опуститься на землю где попало и, привалясь спиной к вещмешку, хоть ненадолго дать отдых гудевшим ногам, но Нам Бо уже торопил меня.

— Вперед, быстрее! — Голос его зазвучал сердито. — Почему пистолет ваш болтается в кобуре? Зарядите его и держите в руке.

Он вымотался не меньше, чем я, но шел вперед все тем же ровным шагом; чуть сутулясь, продирался он через травянистое болото, резиновые сандалии крепко держались у него на ногах. В отличие от меня и от кадровых работников одного с ним ранга он не носил пистолета — на боку у него висели три гранаты, и, кроме того, он вооружился автоматом «АК». Он зарядил его и, взяв наперевес, направлял дуло то на высившийся впереди травостой, то на заросли камыша справа и слева, готовый тотчас открыть огонь по вражеской засаде.

Солнце еще не показалось на горизонте, и самолеты не гудели покуда, но я уже разглядел в небе черные точки — это вертолеты кружили над Меконгом; взрывов не было слышно, но я увидел черную полосу дыма, протянувшуюся от одной из точек вниз, — враг обстреливал ракетами какую-то деревню.

Чуть поодаль в небе что-то блеснуло, потом вроде загремел гром, и над разорвавшимися шариковыми бомбами поднялся густой белый дым, похожий на облако.

Я старался не отставать от Нам Бо, но мои сандалии не годились для ходьбы по болоту, задние ремешки то и дело сползали с ног, сандалии застревали в трясине, и мне пришлось почти всю ночь брести босиком по колючим корневищам. Теперь я поспешал следом за Нам Бо с сандалиями в руке.