— Мы, партизаны, по своему опыту знаем: если в убежище только одни мужчины или одни женщины, можно скорей задохнуться. А там, где скрываются мужчина и женщина, вместе, — дышится легче.

Об этом я слышал впервые и удивленно воскликнул:

— Ну и ну! Это еще почему?

— Кто знает, так, видно, богом устроено. Объяснить я вам ничего не могу, но это действительно так. Вот придут каратели, сами увидите.

А не лучше ли было бы так: Нам Бо с нею в одном убежище, а мы с Малышкой Ба — в другом?

Понимая, до чего неприлична эта моя мысль, и не зная, как скрыть свое смущение, я сделал несколько шагов и перепрыгнул через канаву.

Тем временем Шау Линь снова закрыла вход в тайник и разровняла слой сухой листвы. Потом спросила меня:

— Вы слышали, ночью я рассказывала, как враги ищут тайные убежища?

— Слышал, — признался я. — Где это все было?

— Вон в той стороне, далеко отсюда.

— Раз они так дотошно ищут, зачем прятаться в этих тайниках?

— Вообще-то каратели не в каждой экспедиции ищут тайники. Да и мы сами прячемся в них только в крайних случаях. Чтобы драться с врагом, надо оставаться на земле, не так ли?

Мы с нею сидели и разговаривали в тени, под одним и тем же манговым деревом, разделенные садовой канавой.

Я устроился прямо на земле и смотрел на Шау Линь, а она сидела в сочной траве у самого входа в убежище, обхватив руками колени. Легкая парашютная ткань, накинутая на плечи, окутала ее до пят.

— Я слышала от Малышки Ба, вы родом с той стороны реки?

— Да.

— И очень давно не видели свою семью?

— Да.

— А ваши родители живы?

— Мать умерла, когда я еще был маленьким. Отец, говорят, сейчас живет в Сайгоне. Все мои сестры повыходили замуж, детей нарожали и живут кто где, в деревне осталась только одна, старшая.

— Когда захотите повидать ее, дайте мне знать. Я попрошу верного человека сходить за ней.

— Хорошо бы, конечно, но думаю, лучше повременить немного.

— Вы бывали когда-нибудь в этих краях?

— Да, в детстве. Мой дядя женился на женщине с верховьев Докванга. Помню, в сорок четвертом году, когда умерла бабушка, мы проплывали здесь на лодке — искали дядю. Рынок у устья был тогда маленький, жалкий, два ряда хижин — и все.

— Теперь там целый поселок. Дома под черепицей, есть электричество. Но люди, которых туда согнали отсюда, с берегов канала, живут в теснотище страшной.

— Как бы мне побывать там? Хочу узнать, что такое стратегическое поселение.

Я говорил, говорил, а сам лишь дожидался предлога, чтоб повернуть разговор на их дела — ее и Нам Бо. Только теперь я разглядел ее как следует. Нет, она не красива, даже хорошенькой ее не назовешь, но есть в ней что-то свое, особенное. Сегодня утром на ней была блуза баба́ из легкой белой ткани, черные сатиновые брюки, волосы она стянула узлом… Фигура тонкая, но крепкая, лицо смуглое, румяное — внушает симпатию. Но нечто особенное, свойственное ей одной, заключалось вовсе не в чертах лица, не в оттенке кожи или волос, а в глазах, черных, как косточка сладкого плода нян. Глазах мерцающих, бездонных и огромных. Они светились тайной радостью — Шау Линь хотела бы скрыть ее и не могла, — радость эта то угасала, то вспыхивала опять, всякий раз, когда смыкались и вновь открывались ее ресницы. Я так и не придумал, как навести ее на тему, не дававшую мне покоя, а она вдруг сказала:

— Если хотите попасть туда, это можно устроить. Есть два способа — тайный и легальный.

— У меня есть их паспорт.

— Неужели? — Шау Линь глядела на меня широко открытыми глазами. — А он при вас? Дайте посмотреть.

Я достал паспорт из кармана, придвинулся к самой канаве и протянул его девушке.

— Как похоже! — Она повертела в руке паспорт в пластмассовой корочке. — Наши сделали или взаправду — их?

— Наши.

— Очень похож! — Она щелкнула языком. — Когда вам его сделали?

— В шестьдесят восьмом году, я тогда вошел с нашими солдатами в Сайгон. Паспорт мне дали на всякий случай — вдруг заблужусь в городе.

— Да, с таким паспортом можно идти туда, будь у меня такой документ, я и сама бы сходила. — Шау вернула мне паспорт. — Спрячьте. При случае организую вам поездку. Хотя сделать это очень-очень нелегко. Этот полицай Ба свирепствует вовсю. Вечно найдет зацепку проверить незнакомого человека. На автобусной ли стоянке, на пристани, на базаре, в харчевне, в чайной — везде у него свои люди. Кто ни приедет из Сайгона — незнакомый вроде, — сразу приглашает на полицейский пост, не сунешь деньжат — там и застрянешь.

— Он здешний или приехал откуда?

— Да нет, приезжий, но вроде что-то связывает их с Нам Бо.

— Правда? Уж не родня ли они? А может, чего не бывает, меж ними кровная месть?

— Об этом лучше спросите самого Нама. Если я что и узнала — только от него.

Я и впрямь вознамерился было при случае расспросить Нам Бо, но сразу понял: нет, не имеет смысла. Все, что касается Нам Бо, в такой же мере относится и к ней, к Шау Линь. Да и потом, мне очень хотелось посидеть еще в тени мангового дерева, у садовой канавы, слушая в тишине голос девушки.

— А почему бы вам самой не рассказать мне?

Она посмотрела на меня, и ее глаза вновь вспыхнули радостью. Я знал: ей ужасно хочется говорить о Нам Бо, рассказывать обо всем, что связано с ним, произносить его имя.

— Эту историю Нам рассказал мне на одном из пунктов связи. Мы пришли туда с девушками из отряда встретить его.

Я вспомнил про сторожевую будку, где, как рассказывал мне Нам Бо, он и встретился с этой отважной партизанкой.

— Мы с ним хоть и из одной деревни, но он жил подальше, у реки, а я здесь, у канала. Слышала, конечно, о нем, но в лицо не знала. Нет-нет! Больше рассказывать не буду!..

— Как же так? Только начали — и пожалуйста!

— Вы небось сами все знаете.

— Эту историю я не слышал, честное слово.

— А почему тогда смеетесь? Я знаю, он все вам рассказывает. — Шау резко встала и отвернулась, словно желая скрыть свою радость и стыдясь ее.

Я понимал: настаивать не надо, но мне хотелось посидеть еще и послушать ее. Причем сам Нам Бо теперь не так интересовал меня, как другие люди, ну, скажем, эта повивальная бабка.

— Не хотите рассказывать — ладно, хоть посидите со мной. Я хочу спросить вас о другом.

— О чем? Говорите, — сказала девушка, но не села, а посмотрела вверх, на усыпанные плодами ветки манго.

— Хочу расспросить о старой Тин.

— О повитухе из поселения?

— Так точно!

— Завтра устрою вам встречу с нею.

— Неужели? — радостно переспросил я.

— Сказано — завтра вечером. Да, я еще хотела обсудить с вами вот какое дело. — Шау Линь уселась на прежнее место и взглянула на меня: — Мы с Намом говорили об этом утром. В поселение приехал журналист из Сайгона. По слухам, он из одной деревни с вами, с той стороны реки. Он дружит с этим Лонгом и остановился у него. Странный он тип, этот журналист, хочет пробраться к нам, в партизанскую зону, и изучать движение Сопротивления. Уж который день голову ломаю, не знаю, как быть. Он хочет встретиться со мной, но я ведь и в поселении бываю, нельзя же допустить, чтобы он знал меня в лицо. Как-то столкнулись мы с ним на пристани, в лунную ночь, я даже спросила его кое о чем, но он не знал, кто я. Теперь, раз вы с Намом здесь, если журналист опять попросит, вы вдвоем его и принимайте.

— Сколько ему лет?

— Немного. Примерно, ваш ровесник.

— И родом из моей деревни?

— Так говорят.

— Если он мой ровесник и земляк, очень может быть, что мы с ним однокашники. Как его зовут?

— Хоай Шон.

— Какой он из себя?

— Длинный, худющий, беззубый, как наркоман.

— А может, это…

— Что, вспомнили?

— Не уверен. В детстве был у меня одноклассник с такой же внешностью, только звали его не Хоай Шон, а Хон. Мы даже кличку ему дали — Щербатый.

— Он мог и сменить имя — ведь нынче и наши люди, и они то и дело меняют имена и фамилии.