— Да знаю, знаю. Рассказывайте, что дальше-то было.

— Эти проклятые ряженые изводили народ часов с четырех-пяти утра и дотемна. В сумерки возвращались три вертолета, рыскали над полем на бреющем полете, пока не сбросят наконец трос и не поднимут их на борт. По утрам их высаживали в одном месте — само собой, каждый раз новом, — а вечером подбирали в другом. Как тут придумаешь, где устроить засаду? Да и потом, у них радиосвязь… Вот и распоясались вовсю. Командование кордона, партизанское начальство в уезде и в общине отдали приказ: во что бы то ни стало разделаться с этими сукиными сынами.

Увлекшись разговором, мы не заметили, как переменилась погода, спохватились только, когда уже хлынул дождь. Мы раскрыли нейлоновые накидки, набросили на себя и двинулись дальше. Идти приходилось теперь против ветра.

— Что дальше? — спросил я.

— Партизаны, сами знаете, живут и воюют только вместе с народом, а эти выродки решили «партизанить» в одиночку против нас. Неужто же, думали мы, нам их не одолеть?

— Да никакие они не партизаны, просто тайные убийцы.

— Точно, тайные убийцы и есть! Тайные убийцы! — Ут До понравились эти мои слова, и он, повторив их несколько раз, прибавил шагу и заговорил с еще большим жаром: — Разделаться с ними было нелегко. Однажды они застрелили человека близ расположения роты наших территориальных войск. Рота немедленно окружила местность. Кольцо все плотнее сжималось вокруг того места, откуда послышался выстрел. Мы были уверены: теперь уж им крышка. Обстреливали каждый кустик, охотились за ними, как за хорьками, но так и не нашли. Чуть стемнело, снова прилетели вертолеты, один опустился пониже, сбросил трос. Оба янки — они, как оказалось, лежали в зарослях неподалеку оттуда, где мы их искали, — вскочили, пристегнулись к тросу, забрались в вертолет и улетели в Биньдык. Ну, не обидно ли? В другой раз они в полдень убили восемнадцатилетнюю девушку, она плыла в лодке вот по этому самому каналу. Узнав об этом, мы собрали всех партизан и даже мирных жителей деревни, прочесали оба берега канала, обшарили каждый кустик. И что же, вечером эти двое опять вылезли откуда-то, поднялись на вертолет и улетели. Девушка, убитая на канале, была моей невестой. Мы с ней должны были пожениться в этом году, на праздник Тет.

Мы оба, Ут До и я, продолжаем идти против ветра. Ветер несет падающие неведомо откуда капли дождя и бросает их нам прямо в лицо, на одежду. Капли дрожат на скуластых щеках Ут До, как разбившиеся слезинки. Он снова прибавляет шагу, походка его становится тверже, слышно, как шлепают по земле резиновые сандалии. Я опять гляжу на коптилку с колпаком, сделанным из бутылки, Ут До держит ее в руке. Фотография девушки в широкой конической шляпе, сплетенной из пальмовых листьев, и черной блузе баба́ качается из стороны в сторону. Она всегда при нем, по каким бы дорогам он ни ходил.

— Так что же, в конце концов удалось вам их уничтожить? — спрашиваю я нетерпеливо и нарочно громко, чтобы нарушить затянувшееся молчание.

— Да не сумей мы их уничтожить, какие мы были бы партизаны?! Я поклялся себе, если не найдем этих сукиных сынов, сам отправлюсь в Биньдык и убью их раньше, чем они поднимутся в вертолет. Командование партизан пяти общин, расположенных вдоль Меконга, собралось на совещание и разработало план совместных действий. В полночь партизаны всех пяти общин вышли в поле, разбились на группы и устроили засады в местах, где противник обычно высаживал ряженых янки.

На рассвете снова появились три вертолета. Они летели на большом расстоянии, почти в километре друг от друга. Снижались, садились на землю то здесь, то там, потом снова взлетали и кружили, кружили в воздухе добрых полчаса. Один на бреющем полете пролетел мимо зарослей тростника дэ, где лежал я. А я, глядя ему вслед, весь дрожал. Поднял винтовку, достал патрон и изготовился — появись янки, я бы сразу открыл огонь. Но мне не повезло: возле моей засады вертолет совершал отвлекающий маневр. Зато другой вертолет недалеко от меня быстро опустился на землю и тотчас же взлетел. Товарищи, сидевшие там в засаде, потом рассказали мне, что успели заметить, как один янки спрыгнул на землю. Боясь обнаружить себя, они решили не открывать огонь, пока вертолет не улетит, но когда тот удалился, янки уже улизнул. А еще подальше вертолет кружил очень долго, то снижался, то поднимался снова, наконец прошел над самыми верхушками тростников, второй янки выпрыгнул из вертолета, но не успел и коснуться земли, как две пули уложили его наповал. Там лежали в засаде Шау Линь и молодая Тяу. Они выстрелили одновременно, одна пуля угодила ему в голову, другая — в грудь. Вертолет, высадивший его, мгновенно развернулся и открыл огонь. Вскоре подоспели и два других. Пятерым в поле с пятью винтовками не устоять было против трех вертолетов! Я со своей группой сразу побежал через заросли тростника, потом через поле на помощь товарищам. На всем огромном поле пяти общин партизаны открыли огонь. Как ни маневрировали вертолеты — повсюду их встречал плотный огонь с земли. Пилоты растерялись, вызвали на помощь истребители-бомбардировщики с шариковыми бомбами. Но когда появились самолеты, мы, используя каждый холмик, куст, выемку, стали для них невидимы и недосягаемы.

— Ни с кем ничего не случилось? — спросил я.

— Все были ранены!

— Такой жестокий был бой?

— Нет, не вражеским огнем и не осколками бомб. Просто острые листья тростника и травы изрезали всем лица.

— Значит, убили только одного.

— Погодите, это еще не конец. Тот, что смылся, так перетрусил, даже выстрелить не посмел ни разу. Никто не знал, куда он девался. Но всем было ясно: теперь ему крышка. Так и вышло. А напоролся он на мальчишку лет двенадцати. Собрался паренек кузнечиков на наживку накопать для рыбалки. Отправился в сад. И надо же было янки очутиться в этом саду. Залез в чащу кустарника, съежился весь, сидит не шелохнется. Мальчуган стоит посреди сада — прислушивается. Чу, кузнечик стрекочет! Пошел на звук, глядь — нора. Он и давай ее сразу раскапывать. Вот-вот кузнечика схватит, да только тот как сиганет вдруг из норки — прямо из рук ушел. Прыг-скок, и в кусты. Мальчишка за ним. Счастье еще, углядел он сразу янки в этих кустах. Смотрю, говорит, за листьями — глаза! Зеленые, неподвижные… Сперва решил, кошка. Глядь — ствол карабина рядом поблескивает! В другой раз янки небось бы выстрелил. Но тут побоялся. Мальчишка похолодел, бросился было бежать, да, к счастью, опомнился. Вернулся себе, этак не торопясь, назад, присел и опять, как ни в чем не бывало, давай землю рыть: мол, другую нору раскапывает. Сообразил ведь — если уйти сразу, янки почует недоброе. Потом отошел в сторону и там роет. Сайгонский солдат — тот допер бы: откуда в саду столько норок с кузнечиками? А американцу, решил паренек, все равно невдомек: где какие норы, да и зачем кузнечиков копают.

— Ишь, какой смышленый!

— Да уж, дети теперь пошли — сущие мудрецы. Короче, покопался он в одном месте, в другом, в пятом, в десятом — и все на виду, все спокойненько. А сам отходит все дальше. Вроде уже и бежать можно бы, так нет, он еще и песню затянул, чтоб уж совсем натурально все выглядело. Допел куплет — и давай бог ноги. Благо, партизаны по домам разойтись не успели. Ну, кинулись мы все. Шау Линь, конечно, за главную. И народ вместе с нами. Похватали кто косу, кто мотыгу, тесак или на худой конец палку. Оцепили сад и пошли. Каждый кустик обшаривали, будто на хорька охотимся. Нет, думаем, не уйдет. Так он знаете что отколол напоследок? Со страху ошалел небось, а тут видит: канава садовая. Брошусь, решил, в канаву, нырну поглубже и под водой уйду вплавь. Да только канава мелка была, уткнулся он головой в дно, илу наглотался. Тут уж деваться ему было некуда. Вскочил — карабин на изготовку. Но наша пуля быстрей оказалась, разнесла ему череп.

— Вы стреляли или кто другой?

— Эх, если б я! Не успел нажать на спуск, вижу — он уже трепыхается. Ну, не обидно ли?

— Да ладно, кто ни убил его — все хорошо.