Ти Фео, не раздумывая, зашагал прямо к дому сержанта и еще по дороге принялся поносить его на чем свет стоит. В другое время это могло бы печально кончиться, потому что сержанту ничего не стоило убить человека. Но, к счастью для него, а скорее к счастью для Ти Фео, в этот день сержант лежал в горячке и не мог подняться. Возможно, он вовсе не слышал, как Ти Фео ругает его, потому как пребывал в беспамятстве. А жена сержанта Тао, едва завидев пьяного Ти Фео, сразу догадалась, зачем он пожаловал, и, даже не спросив мужа, поспешила выслать советнику злосчастные пятьдесят донгов с одним из слуг. Таковы женщины: спокойствие им дороже всего. Любой ценой они желают прежде всего избежать скандала. Впрочем, жене сержанта была хорошо известна история этих денег. Да и что значат полсотни донгов для их семьи? Скандал мог бы обойтись куда дороже!
Так Ти Фео совсем неожиданно оказался победителем. Его прямо распирало от гордости. «Кто из здешних может тягаться со мной?» — думал он. Советник тоже остался доволен. Шутка ли сказать! Без всякой тяжбы ему удалось заполучить свои кровные денежки. Ти Фео тут же был вознагражден: советник дал ему целых пять донгов и сказал:
— Ты заслужил все пятьдесят, но я не даю тебе их сразу, ведь за три дня все спустишь… Вот тебе на вино, а на остальные купи у меня сад, ведь без земли не прокормишься, сам говорил. Верно?
Ти Фео кланялся и благодарил. А через несколько дней советник велел передать Ти Фео жалкую хижину и участок в несколько шао[9] на берегу реки — этот участок в свое время был у кого-то конфискован за неуплату налога. Вот так у Ти Фео на двадцать восьмом году жизни появился наконец свой дом.
Впрочем, Ти Фео всегда был человеком без возраста. Никто, в том числе и он сам, не знал, сколько ему лет. Может, тридцать восемь или тридцать девять. А может, уже далеко за сорок. На вид невозможно определить — Ти Фео выглядел не молодым и не старым. Лицом он напоминал какое-то животное, а по морде животного, известно, не скажешь, сколько ему лет. Землисто-серое, вечно опухшее лицо Ти Фео было все в шрамах. Видать, он не раз резался осколками бутылки, чтобы собрать вокруг себя народ. Он не помнил, сколько учинил за свою жизнь скандалов и драк, сколько нанес ударов ножом, скольких людей искалечил в угоду своему хозяину.
Бесконечные пьянки, дебоши, скандалы и поножовщина заполняли всю его жизнь, ничего, кроме них, в его жизни не было. Он даже не знал, сколько лет прожил на свете, в какой год и в какой месяц родился, потому что ни в каких книгах это не было записано.
В официальных донесениях вышестоящим властям он обычно значился бродягой, скитающимся неизвестно где и в деревне уже многие годы не проживающим. Ти Фео еще смутно помнил, что, когда угодил первый раз в тюрьму, ему было двадцать, а когда вышел оттуда, ему, кажется, было двадцать пять. После этого для него больше не существовало ни дней, ни месяцев, потому как он вечно был пьян. Пьяным ходил, пьяным спал, пьяным просыпался, пьяным бился головой о стену, царапал себе лицо, выкрикивал отвратительные ругательства и угрозы и снова начинал пить, чтобы еще больше захмелеть… Он никогда не был трезв настолько, чтобы задуматься о своей жизни, и, видимо, даже не подозревал, что стал настоящим проклятьем для всех жителей деревни Вудай, их злым демоном. Разве знал он, сколько раз нарушал мирный крестьянский труд, сколько семей лишил счастья и радости, сколько слез пролили из-за него честные люди? Да и откуда ему было знать об этом, если он всегда был пьян и, выполняя чужую волю, никогда не задумывался над тем, что делает. Все боялись его и, встречаясь с ним на дороге, спешили отвернуться. С уст его то и дело срывалась отвратительная брань, часто без всякого повода. Во хмелю люди обычно поют, а Ти Фео ругался. К своему несчастью и на горе окружающим, петь он не умел. И в тот памятный вечер он тоже ругался…
Он ругал небо и людей. Ругал деревню. Ругал каждого, кто не хочет ругаться с ним. Задыхаясь от злобы, проклинал того, кто произвел его на свет, где никому нет до него никакого дела. Именно это и бесило его больше всего. Но что толку ругаться, когда рядом никого? И он решил во что бы то ни стало сорвать злобу на первом попавшемся. Не важно на ком… Сейчас он расквитается с людьми, сейчас он отомстит. Свернет на ближайшую тропинку, зайдет в первый попавшийся дом и начнет все крушить и ломать или кататься по земле. Вот и тропинка. Сюда, скорее…
Но в этот момент выплыла луна, круглая и большая, и залила своим серебристым светом дорогу. А на дороге смешно прыгало что-то черное и уродливое. То вправо метнется, то влево, то сожмется, то снова распластается, то вдруг разорвется на мелкие части прямо под ногами. Что это? Ти Фео остановился и стал смотреть. Вдруг он расхохотался. Он хохотал до колик в животе, до полного изнеможения, и брань, которую он только что извергал потоками, казалась волшебной музыкой по сравнению с этим диким хохотом. Уродливое существо на дороге оказалось его тенью. Ти Фео долго хохотал, совершенно позабыв о мести, и не заметил, как миновал тропинку, на которую собирался свернуть. Теперь перед ним была уже другая тропинка, и она вела к дому Ты Данга, деревенского знахаря, старика с жиденькой бороденкой. Ти Фео вдруг почувствовал непреодолимое желание ворваться в его лачугу и вдребезги разбить его дан[10]. Знахарь не только людей врачевал, но еще и свиней кастрировал. Даже визг свиньи под ножом было легче слышать, чем треньканье старого дана, струны которого перебирал старик, услаждая свой слух по вечерам.
Однако, войдя во двор, Ти Фео увидел, что знахарь пьет вино, сидя на циновке и поглаживая свои усы, а голова старика так и мотается из стороны в сторону. Мысли Ти Фео сразу приняли новое направление. Он постоял немного, глядя на эту картину, и старик показался ему милым и симпатичным. Сказать по правде, ему всегда нравились те, кто пьет! И Ти Фео захотелось выпить самому. Да еще как захотелось! Казалось, в глотке у него полыхает пламень… Не долго думая, Ти Фео подошел к старику, выхватил у него бутылку и прямо из горлышка залпом выпил содержимое. Старик ничего не сказал, лишь вытянул свою тощую шею, похожую на шею ощипанного цыпленка, и молча уставился на Ти Фео. Говорить он не мог, потому что уже успел опорожнить бутылку более чем на две трети и язык у него еле ворочался. Допив остаток, Ти Фео от удовольствия крякнул и причмокнул в знак того, что не прочь бы продолжить. Затем он схватил старика за редкую бороденку, задрал его лицо к луне и захохотал. Старик тоже захохотал, и оба повалились друг на друга, обнявшись, как закадычные друзья. Немного погодя Ты Данг вынес из дому еще две бутылки. Да, у него оказалось в запасе целых две бутылки, и он пригласил Ти Фео выпить вместе с ним. Пить так пить! Старик жил один. Жена его умерла лет восемь назад, дочь согрешила с кем-то, забеременела и убежала из деревни. Старик, оставшись в одиночестве, был сам себе хозяин — никто не стоял над его душой, пей сколько влезет! Так пей же и ты, друг, заблудившийся путник, спустившийся на землю прямо из лунных чертогов! Плюнь на все и пей! Пей, пока вино не потечет из ушей, из носа! Чего стесняться? Всем конец один. Даже от самых богатых и знатных после смерти ничего не останется, кроме богато украшенной могилы. А могила — она и есть могила. Так не все ли равно, как помереть — пьяным или трезвым. Пей до дна, не бойся!
Еще никогда Ти Фео не было так хорошо. И как он прежде ни разу не выпивал с этим стариком? Они пили долго и много, очень много. Можно подумать, вся деревня отказала себе в вине, чтобы собрать им на такую выпивку.
Когда вторая бутылка подошла к концу, Ты Данг ползал по двору, словно краб, и вопрошал Ти Фео, на что люди опираются, когда им нужно встать. Ти Фео перевернул его на спину, погладил по бороденке и, шатаясь, поплелся к себе в логово. По дороге он почувствовал зуд. Чесались грудь, шея, уши и голова. Иногда ему приходилось останавливаться и принимать самые причудливые позы, чтобы как следует почесаться. Вконец измученный, он вдруг вспомнил про небольшую речку с прозрачной спокойной водой, протекавшую прямо возле его сада, и направился к ней. Берег был засажен тутовыми деревьями. Ветер колебал их мягкие изогнутые ветви, которые переплелись друг с другом. В глубине сада, где росли только бананы, стояла крохотная хижина Ти Фео. Развесистые бананы отбрасывали черные округлые тени, их широкие, слегка изогнутые стебли казались в лунном свете влажными. Время от времени по ним пробегал легкий ветерок, и они, точно живые, чуть слышно шептались, будто встревоженные чем-то.
