— Чушь? — переспросил Арсений, вскочил с табурета, бросился к двери, толкнул ее и простер руки в стылую, призрачную тьму:
— Смотри! Все смотрите, а то убью!
Кирилл подошел к двери, и над летным полем, над тайгой увидел металлически сияющие под луной хребты. Было в них что-то мертвое, неземное, даже инопланетное…
— Ты думаешь, это снег? — грозно спросил Арсений, не опуская руку. — Да, это снег! Но только на вершинах, а ниже — песок! Белый кварцит! И пропасти, адские пропасти! Это Чара, страшная Чара, загадка Сибири! Якутов туда палкой не загонишь, боятся белых духов. А какие ребята там погибли, какие ребята не вернулись!
Арсений так же стремительно вернулся к столу, сел и сжал лицо большой костистой ладонью. Кирилл подошел к нему и сел рядом. Он тронул Арсения за плечо, тот замычал и отвернулся.
— Ладно, ребята, лучше споем, — сказала Жанна решительно.
Откуда-то появилась гитара. Жанна села на кушетку, закинула смуглую ногу на ногу и запела неожиданно высоким режущим голосом:
Ох, да покатилось вдаль мое колечко!..
Арсений закрутил головой, все яростнее сжимая лицо ладонью. А Кирилл глядел на раскрасневшееся гранатовое лицо Жанны, на разбросанные по плечам льняные волосы и испытывал восторг, хотя она пела невозможно фальшиво. Чувствовалось, что петь она любит страстно, до слез, забывая обо всем на свете, но от этого пение ее звучало еще страннее, бездарнее и словно бы обнажало какой-то изъян в ее душе, как и в слухе. Но Кирилл чувствовал себя на верху блаженства и вдруг просительно сказал, прижимая руки к груди:
— Поверьте, вы такая хорошая девушка, я умру без вас!
Пусто-один, по-прежнему сидевший на корточках у стены, пробормотал:
— Она очень хорошая девушка с хорошим ребенком.
— Ребенка я усыновлю! — твердо заявил Кирилл.
— Не мешайте петь! — бешено вскрикнул Арсений и ударил по столу кулаком.
Жанна продолжала петь, забирая все выше и резче, но все слушали ее с трогательным вниманием. Арсений даже со слезами на глазах, а Кирилл, у которого все уже плыло перед глазами, чувствовал, как его заполняет нежность и к Арсению, и к Пусто-одному, и к Настьке с нарисованными бровями, потому что они все любят Жанну и без этой любви всем им остается толь-ко погибнуть.
А Жанна вдруг сунула гитару Арсению, поднялась и приказала:
— «Цыганочку»!
Арсений лихо встряхнулся, ударил по струнам и заиграл какую-то абракадабру, смесь из «Яблочка» и «Цыганочки» с добавлением фокстрота. Но сейчас это звучало прекрасно.
Жанна подняла руки и стала выбивать дробь каблуками… Лицо ее было недвижно… Арсений ожесточенно рвал струны. Пусто-один приподнялся было, чтобы пуститься в пляс тоже, но тотчас же снова плюхнулся на пол… Кирилл смотрел, потрясенный: якутка, похожая на гейшу, танцующая «Цыганочку», — это было упоительно! Жанна пронеслась по кругу, оттолкнула на лету табуретку, затрясла плечами, нагнув голову со сбившимися волосами… Вдруг остановилась, толкнула дверь и, вдыхая холодный воздух, приказала:
— Теперь выматывайтесь все, а мальчик останется!
Настька, Пусто-один и Арсений, который держал гитару на плече, будто лопату, покорно вышли на крыльцо. Жанна быстро захлопнула дверь, защелкнула замок. Под окном зашлепали шаги, и Пусто-один вскрикнул визгливым утробным голосом:
— Да мы его изжарим!
— Сейчас выпьем кофейку, — сказала Жанна, сняла красный свитер и осталась в одной кофточке.
Кирилл сел на стул и быстро проговорил:
— Знаете, я правда весь вечер думал о вас. — Он замялся, покраснел и добавил: — О тебе.
Жанна пошла за ширму, чиркнула там спичкой, вернулась и спросила с усталым любопытством:
— И чего ж ты надумал?
Она подошла к зеркалу и быстро, рывками, стала расчесывать волосы.
Он закурил, судорожно затянулся, мысленно обзывая себя слюнтяем и мямлей, поднялся, шагнул к Жанне и обнял ее. Не оборачиваясь и не опуская руку с гребнем, она тихо, но твердо сказала, глядя в зеркале в его глаза:
— Будем считать, что ты пошутил.
— Я не шучу! — глухо проговорил Кирилл, крепче прижимая ее к себе. — Я люблю тебя!
Она засмеялась и неожиданно так сильно оттолкнула его маленькими руками, что он попятился, свалил стул и едва не свалился сам.
Она пошла за ширму, вернулась с кофейником. Кирилл понуро сидел на стуле, неприкаянный, будто на вокзале…
— Садись к столу. Я тебе сейчас все объясню, — сказала она, наливая кофе и потянула его за рукав. — Ну, садись, послушай. Понимаешь, надо помочь ребятам.
— Как я могу помочь? — спросил Кирилл, трезвея под ее пристальным взглядом.
Жанна села за стол напротив него, зажала ладони коленями и грустно сказала:
— Знаешь, эти мужики… Они добрые. И гордые. Да, да… не удивляйся. Ты ведь их совсем не знаешь. Пусто-один, Гриша то есть, здесь, наверно, лет тридцать. Когда срок отбарабанил, вернулся на родину, в Краснодар, женился. Дочь у него на самом деле есть, в этом году школу кончает. Когда она родилась, он с женой поссорился, набузил, она его и выгнала. Ведь его легко было выгнать, сам понимаешь. С тех пор он здесь, работал и у топографов и у геологов. Он мастак на все руки и охотник, но вспыльчивый и баб не терпит.
— А как же ты? Тебя-то он терпит? — улыбнулся Кирилл.
— А я для них не баба, а младшая сестра.
Заметив недоверчивый взгляд Кирилла, Жанна строго сказала:
— Да, да, младшая сестра, без дураков! Не воображай себе ничего, понял? И, конечно, мужики они загульные. Каждое лето на них дурь накатывает, но дальше Читы никуда не улетают. Там таких же, вроде себя «ангелов» встречают, по кабакам болтаются, пока деньги не растратят.
— А почему они дальше не летят? — с любопытством спросил Кирилл. — В Москву там, в Краснодар?
— А к кому? — горько спросила Жанна. — В общем, Чита, и точка. Месяц там покрутятся и обратно. Вот сейчас им надо поступать на работу здесь, в хороший отряд. И обязательно вместе, они же друзья! У вас в отряде одни ребята, да?
— Да, исключительно. Девчонок не держим. Мы как запорожцы! — горделиво ответил Кирилл.
Жанна вдруг положила ему руку на плечо:
— Слушай, я тебя прошу, когда прилетят за тобой, уговори своего начальника взять обоих мужиков. Скажи — работники они золотые! Григорий, знаешь, какой охотник? Будете с мясом! Арсюша и рабочим и коллектором может. Но только с ним надо по-хорошему: зовите его коллегой, доцентом, по имени-отчеству, советуйтесь обо всем. Он ведь в трех институтах учился, только не закончил…
В эту секунду под окном снова зашлепали шаги, и Пусто-один закричал низким голосом:
— Жанна, отдай нам его живого или мертвого!
— Как дети, — сказала Жанна и вздохнула. — Ладно, ты иди… поздно…
Она стала открывать дверь, а Кирилл вдруг спросил смущенно:
— У тебя правда ребенок есть и… муж?
— И ребенок есть, и муж, летчик, он на Чукотку летает.
— Ты его любишь? — спросил Кирилл уныло.
Жанна вздохнула, засмеялась и сказала, открывая дверь в ночную темноту:
— Люблю, люблю, не волнуйся. До завтра!
Она закрыла дверь, он остался один…
«Шарахнут из-за угла», — подумал он почему-то равнодушно, шагнул с крыльца и оглянулся.
Летное поле было залито стеклянным лунным светом. Он пошел к навесу, где лежали мешки.
— Мальчик, стой, ты на мушке! — вдруг закричал нарочито противным голосом Пусто-один где-то за спиной, в глубине леса.
— Молился ли ты на ночь? — мрачно вопросил голос Арсения.
Кириллу стало даже скучно. Он обернулся и крикнул:
— Идите вы к черту!
— Браво, мы слышим речь не мальчика, но мужа! — провозгласил Арсений.
Они подошли, покачиваясь, поддерживая друг друга, ступая в лужи.
— Не бросай нас, отрок… — пробормотал Арсений.
В зеленовато-болотном свете луны их морщинистые лица, точно зарубленные тенями, показались Кириллу совсем старыми.
«Пустые, никчемные, никому не нужные шуты», — подумал он вдруг с неожиданной жалостью.
