— Там у крыльца разведчики твои толкутся.

Бабушка вынесла из-за перегородки сковороду с картошкой.

Алеша, садясь к столу, заметил, что опустел Володин угол, нахмурился.

— А где Володины рисунки?

— В сундук спрятала, — ответила мать и вдруг всхлипнула: — А то не знаю, когда он еще рисовать-то будет.

— Павел Федорович был вчера?

— Приходил, спрашивал. С тобой хотел поговорить. — Мать вдруг быстро подошла, тронула его за вихор. — Он тебе помочь хочет.

Алеша отвернулся, промолчал.

Над избами вздымались розовые утренние дымки. Медяшка и Митя Засоня поталкивали друг друга в плечо — мороз был крепкий.

— Здорово, разведка! — сказал Алеша и повернулся к Мите. — Ты был прав, пещеру пойдем искать.

Алеша достал тетрадку и прочел ребятам описание пещеры.

— Знаете такое место? Медяшка неопределенно ответил:

— Река, она везде змеей извивается.

Они пошли вдоль улицы к мосту.

Из переулка наперерез им вышел малость опухший Павел Федорович, бодро отдал честь:

— Утро доброе, искатели-спасители! А я в Деребаево сходил вчера, в милицию.

— Без милиции найдем, — сказал Алеша.

— Куда ж мы идем? — спросил Павел Федорович, пристраиваясь в ряд с ними, и озабоченно сказал: — Я тоже пойду. С работы отпросился.

Они остановились перед спуском к мосту. В лилово-голубой тени таилась речная пойма, только верхушки леса задевали лучи солнца, оно вставало в дымно-опаловой пелене над лесом.

— Где-то здесь пещера-то! — подмигнул Алеша мальчикам и Павлу Федоровичу.

Медяшка подтолкнул Митю в спину и сказал таинственно Алеше:

— Мы сейчас вернемся.

Они побежали к Митиному дому.

Павел Федорович достал платок, высморкался с виноватым выражением, однако сказал нагло:

— Угрозами не действуй, Лёкса! Не угнетай мать! Сухой у тебя характер, злой и дотошный. Хоть мать-то не изводи! Она плачет от тебя!

— От вас она смеется, цветет! — возразил Алеша. Он не хотел злиться — так радостно было верить ночному прозрению, но все же повторил: — От вас она расцветет!

— От меня она плачет — одно, — возразил Павел Федорович и поднял широкий палец. — От тебя — другое, ты — зависимый сын, ее не содержишь!

У Алешки красные полосы вспыхнули на скулах.

— У нас с матерью мир, — сказал Павел Федорович. — Я ее приучаю к порядку. Я и в людях и в природности уважаю порядок. А в доме люблю чистоту и в женщине опрятность.

От калитки Митиного дома, пригнувшись, подбежали Медяшка и Митя. В руках Медяшка держал ружье.

— Вот оно! — воскликнул он победно и оттолкнул Засоню от ружья. — Папки нет, мамка не заметит. А вечером в чулан повесим.

— Хорошо. Дай-ка сюда ружье, — сказал Павел Федорович и протянул руку.

— Нет, это Алексею Матвеевичу. — Медяшка подал ружье Алеше, выгреб из кармана патроны.

Алеша перекинул ружье за спину, сказал мальчикам:

— Вы шагайте налево, граждане, а мы направо. Услышите выстрел — бегите к нам изо всей силы.

Алеша шел первым посреди реки, глубоко увязая в снегу. Морозец пощипывал щеки. Шли вдоль высокого левого берега. Алеша пристально смотрел на крутые стены синего снега. Сосны тянулись вверх бронзовыми стволами, вздымая к солнцу розовые шапки снега. В торжественной тишине разгорался добрый день. Вороны молчали на ветвях. Вертлявая сойка оранжевым платком пронеслась над ними, нырнула в хмурый ельник.

Не прошли и двух километров, а устали: все было занесено снегом. Павел Федорович перестал насвистывать, засопел, сердито сказал:

— Пещеру эту он выдумал нарочно.

Алеша улыбнулся:

— Не знаю, кто вас выдумал, Павел Федорович. Такой вы… забавный!

— Забавы я любил в молодости. А теперь у меня жизнь плановая. Да вот полюбил я твою мамку.

— Ладно, хватит, — буркнул Алеша.

— Я тебе отцом являюсь, а ты меня знать не хочешь! Я для вас здесь живу. Твоя мамка вот где у меня сидит! — Павел Федорович показал на грудь. — А Володька вот где. — Павел Федорович нагнул голову и постучал себя ребром ладони по шее сзади.

Алеша усмехнулся:

— Дайте-ка закурить.

Павел Федорович тронул Алешу за плечо.

— Все-таки Владимир — свиненок порядочный… Это же хамство со стороны ребенка, чтобы взрослые люди так нервничали день и ночь. За это надо наказывать!

— Наказывать не за что! — возразил Алеша. — Вот представьте, вы будете стариком дряхлым, а Володя вас на мороз выгонит!

— Старый я буду важный, в почете, жизнь уже прожил, меня не тронешь.

— А у ребенка, конечно, ни почета, ни важности, — усмехнулся Алеша. — На нем легко любовь к порядку демонстрировать! Так, да?

— Пока он еще не человек, а полуфабрикат, — сказал Павел Федорович.

— Нет, он настоящий человек! — возразил Алеша. — У него талант. Ему сейчас поддержка нужна, помощь, а не порядок ваш казарменный. Вы бы купили ему краски, порадовали.

— Говоришь ты хорошо, но без смысла, а главное — в отрыве от жизни и задач, — заключил Павел Федорович. — А краски — чего же не купить!

Они прошли уже километров шесть. Солнце высоко вздымалось над лесом в иглах морозного воздуха. И вдруг в снежной стене берега, в синей впадине Алеша заметил полузанесенную метелью дыру. Над нею на обрыве высились сосны. Алеша кинулся к воронке, и сразу жарко стало, и зазвенело, заломило в висках. Он ухнул по пояс в снежный завал, полез вверх. Выбрался, раскидал снег — открылась дыра, из нее повеяло запахом лежалого сена, хвои.

— Володя! — позвал Алеша, сунулся в дыру и сразу узнал Володину пещеру. Но она была пуста.

Алеша чуть не плача сел на холодное мерзлое сено, а снаружи в лаз всунул голову Павел Федорович.

— Отсутствует? — спросил он разочарованно и пролез внутрь.

На потолке пещеры и на стенах Алеша разглядел изображения, выцарапанные чем-то острым. На потолке сияло солнце, от него веером расходились лучи, ниже — небывалое существо с длинной шеей и круглой головкой поджало лапу. В углу изображена была бегущая треугольная птица с еловым хвостом, с глазами из ракушки.

Павел Федорович посмотрел на стены и сказал:

— Это Володька мудрил тут, мудрил-химичил. Разве бывают такие животные? — спросил он и зевнул.

Они вылезли наружу. Солнце ослепительно вспыхивало на верхушках сугробов, и от этого света только чернее становилось на душе. Алеша судорожно вздохнул, прикрыл веки. Если бы можно было хоть на пять минут расслабиться, сникнуть, пожаловаться, чтобы пожалел тебя здоровый, сильный дядя Павел Федорович… Крути не крути, любимый мамкин человек. Отец… Куда его денешь?

— Ну вот что, Алексей, — сказал Павел Федорович недовольно голодным голосом. — Хватит, нам тут елозить! Больно много чести ему будет. Я, значит, под суд должен идти, а он тут спит, как хорек, на стенках рисует.

Алеша вздрогнул, открыл глаза, в горле пересохло от раздражения: до чего скучно было видеть расстроенную физиономию Павла Федоровича!

— Пускай он тут не прячется! — распаляясь, крикнул Павел Федорович. — Я вот его нору завалю, он мне порисует еще, порисует!

Павел Федорович ногами стал пихать снег внутрь пещеры, кулаком стал разбивать карниз. Снег осыпал его с головы до ног.

— Перестаньте, Павел Федорович! — попросил Алеша недобрым, надсадным голосом.

Ружье как будто само переломилось в Алешиных руках, два патрона он достал из кармана мокрой красной рукой, сунул в стволы.

Павел Федорович попятился:

— Ты что, ты что? Я же не Кеннеди! Мамка ждет нас, ты что? Пойдем, дальше искать будем, ты что?

Они выбрались наверх, на обрыв, отдышались. Алеша замолчал, стыдливо отвернулся, зато Павел Федорович, криво улыбаясь, заговорил:

— Пальни-ка лучше в воздух! Может, кто отзовется?

Алеша вскинул ружье, выстрелил из обоих стволов. Лес дрогнул, подхватил грохот и покатил его мягкий гул в свою глубину. С истошным криком взлетели вороны, осыпался снег.

Они прислушались, и, когда стих вороний гам и развеялся сладкий пороховой дым, откуда-то с другого берега реки, из низины, донесся слабый крик: