– Да все давно догадались, Марк. Ты так многозначительно на меня смотришь, – улыбается она, чмокая меня в щеку. – Я… В общем, я не ожидала, что бабуля и Павлик окажутся такими партизанами.

Я знаю, что прячется в ее глазах – тоска, обида, недосказанность… Я ведь так и не сказал ей о любви… Ну не знаю я, как это – любить? Бабочки в животе у меня не порхают, да и сердце не сбивается с ритма… Мне просто с ней хорошо. И я не представляю уже своего дома без нее… Не представляю возле себя другую. Сейчас даже мысли о чужих губах и руках кажутся омерзительными. Мне легко с Таней. Интересно, классно… Про постель я вообще молчу – там у нас всегда было офигенно. Но любовь… Может, она еще зреет? Или давно созрела, а я не позволяю ей расцвести по-настоящему?

Оттого Танька и молчит. Она не верит в нас. Боится, что мне надоест играть в семью. И заявление в загс подавать отказалась. Попросила дать ей немного времени. Привела уйму причин для отсрочки – сложную ситуацию у Павла, грядущую свадьбу Лоры Брикман… В общем, всякую чепуху…

– Тань, на свадьбе будут наши родители. Так что… Они меня прибьют, блин… Мы живем почти месяц, но о внучке не знает никто. Я Тимуру сказал, что приеду с девушкой. Об Ульке промолчал.

– Марк, я решила по-другому, – наконец, выдыхает она.

Кладет чашку в раковину и садится за стол. Смотрит подозрительно, словно пытаясь угадать мое настроение.

– Говори уже, Танюшка, – складываю руки на груди и подхожу ближе.

Если она скажет, что уходит от меня, я… Наверное, сдохну. Странное дело, я ведь не задумывался об этом… Даже мысли не допускал, что Танька может уйти. И теперь, прямо сейчас, горло перехватывает спазм. И… Вот оно, странное чувство – мне не хватает воздуха… Сначала я кажусь себе тяжелым, как бетонная стена, потом – невесомым как гребаный шарик. А сердце пляшет в груди, как нетрезвый танцор. А ведь я всего лишь допустил мысль! Танька-то ничего еще не сказала.

– Стрельбицкий, тебе плохо с сердцем? – взволнованно произносит она. – Господи, Марк…

– Тань, все в порядке. Говори.

– Мы полетим в наш город немного раньше.

– Свадьба ведь в Красной Поляне.

– А оттуда в Сочи. Не хочу, чтобы сотня человек стали свидетелями наших разборок.

– Ты права. Когда летим?

– Через три дня. Погостим у моих, потом у твоего папы… Лилька тоже ведь ничего не знает?

– Нет, конечно. Ты же попросила молчать, а я… Похоже, я медленно и необратимо превращаюсь в подкаблучника.

– Что будем делать с твоей мамой? Как они… после развода? Она ведь… – прячет взгляд Танька.

– Нормально. Лилька намекнула, что родители кокетничают друг с другом. Да и не было у отца ничего с той… Так, интрижка на один раз… В общем, не бери в голову. Я бы очень хотел, чтобы родители сошлись. Отец сильно сдал. Да и мама как-то резко постарела.

– Марк, я уверена, что мои все поймут.

– Откуда такая уверенность? – хмыкаю я. Растираю переносицу, боясь представить, как отреагирует Ларин. Он – не человек, скала! Если бы я не знал о его роде деятельности, подумал, что он военный.

– Они меня очень любят, вот откуда, – облегченно вздыхает Танюшка.

Не без труда уговариваем Анну Степановну присмотреть за квартирой на время нашего отсутствия. Мое жилище теперь не узнать – оно обросло разными вещицами для уюта – ковриками и безделушками, подушками, красивой посудой. Но, несмотря ни на что, в нем по-прежнему временно живут мои питомцы. Сейчас, например, у нас обитают два котенка, которых облили горючей жидкостью и подожгли несовершеннолетние подонки.

Я учу Ульяну обрабатывать животным кожу, протирать глаза, убирать туалет. Танька вроде бы меня поддерживает. Бормочет только Анна Степановна. Говорит, что я занимаюсь ерундой и «всех на свете не спасешь».

Но, когда наступает день отъезда, бабуля наотрез отказывается отдавать котят девчонкам из приюта.

– Одного я Греем назвала. А второго Ферхатом, – многозначительно произносит она, встречая удивленный Танькин взгляд.

– Греем? – переспрашивает она.

– Какая ты, внуча, несовременная! Грей – из «Пятьдесят оттенков серого», а Ферхат – герой «Черно-белой любви». Какие вы отсталые, а еще молодые!

– О боже, бабуля! Марк, проверь паспорта, все на месте?

Улька возбужденно прыгает возле входной двери, а я впервые за долгое время испытываю настоящий, почти животный страх… Я очень боюсь Ларина! Всегда побаивался, а теперь…

– Выдыхай, Стрельбицкий. Перед смертью не надышишься. Такси в аэропорт приехало, – улыбается Танька.

– До свидания, Анна Степановна, – произношу я, набрасывая куртку. – Берегите Блэка и Серкана.

– Тьфу на тебя, зятек! Грея и Ферхата. Неважно… Желаю тебе вернуться домой живым и здоровым, Маркуша. Бедный мой Саша…

– Ну, бабушка! Ты так говоришь, словно Марк – чудовище. Он же ничего не знал… – заступается за меня Танька.

– Езжайте, мои золотые. Все хорошо будет.

Глава 27.

Таня.

Не представляю, как буду смотреть в глаза родителям… Что я им скажу? Какие отыщу слова, чтобы объяснить решение Марка. Он меня не любит. Иначе, давно бы поведал о своих чувствах. Только не надо мне говорить о его благородстве, честности и ответственности – бесполезно! Я верю в любовь… Только ей подвластно пережить любые трудности. Она же… Как там в Библии написано: всему верит, надеется, не ищет своего, не раздражается, все покрывает.

Только любящий человек сумеет закрыть глаза на несовершенства другого. Простить, оправдать, понять… Я именно об этом мечтала. Хотела такого мужа, как мой папа – верного и надежного.

Но судьба подбросила мне «счастье» в лице Стрельбицкого. Мда… И пусть он бесконечно твердит, как ему со мной хорошо, я не верю… Как только станет плохо – он свалит. И ничего не заставит его терпеть неудобства. Ответственность улетучится, а чувство долга разобьется о суровый быт.

Марк вздыхает, косясь на мою кислую физиономию, и молчит. Правильно, слова сейчас лишние. Он их моему папуле скажет.

– Марк, Улька проснулась? – протягиваю, оборачиваясь с переднего сидения такси.

– Доча, поднимайся. Мы приехали к твоим бабуле и дедуле. Они очень нас ждут. Тань, а ты хоть сказала, что приедешь со мной? – спрашивает Марк, натягивая на сонную малышку шапку.

– Н-нет… Сказала, что мы с Улей прилетим в гости. И все. Без подробностей…

– Черт, Ларина. Ладно, будем импровизировать.

У меня есть ключ от домофона, но я замираю возле тяжелой, обшарпанной двери подъезда, вскидываю ладонь и торопливо набираю номер квартиры.

– Папуль, мы приехали.

– Открываю, любимки мои.

Квартира родителей находится в добротной типовой десятиэтажке, построенной в начале нулевых. Узкие лестничные пролеты, такие же узкие лифты, в которых задыхаешься уже через минуту. А, учитывая наше общее с Марком, скрутившееся в тугую плеть волнение, хватать ртом воздух я начинаю секунд через десять.

– А вот и мои родные!

Слышу папин голос за дверью, скрежет замка, торопливые шаги… Дверь распахивается, а ноздрей касаются ароматы моей любимой говядины с черносливом и торта со сметанным кремом.

– Внученька моя! – сначала папа видит Ульку. Выхватывает ее из рук Марка и прижимает к груди. – И дочурка! Иди к папе, солнышко! Спасибо тебе, Марк, что помог Танюше с сумками. Так вы вместе летели? Марк, ты тоже своих решил проведать? Похвально.

– Я… Э-э…

У Стрельбицкого округляются глаза и отвисает челюсть. Папа и мысли не допустил, что мы можем быть вместе. И сходства не обнаружил, сопоставив эти две, до ужаса похожие друг на друга мордашки.

– В некотором роде да, – выдавливает Марк.

Он так и стоит посередине коридора. Смотрит, как дедушка и, вихрем прилетевшая на голоса, бабушка целуют и тискают его дочь… Не раздевается, так и не получив приглашения остаться.