Зачем, почему, что будет потом? Вопросы, теснящие грудь, не находят ответа, как и чувства, растущие в сердце, как молодые побеги.

Мне нравится Таня. Мать моей дочери, красивая женщина, умная, добрая, скромная. Черт… Я ведь не такой представлял свою будущую жену. Если быть честным, я вообще ее не представлял. Считал, что это случится само собой. Я встречу подходящую мне женщину, влюблюсь и сделаю ей предложение. Не сейчас, а когда-то в отдаленном будущем. Лет через десять, а то и пятнадцать…

Но случилась Таня. Словно сама судьба грубо вмешалась в мои планы. Или их полное отсутствие…

– Марк, что теперь будет? – шепчет она бескровными губами. – Бедная Уля. Бедная моя доченька… Что будет, когда она тебе надоест? Ведь тебе когда-то надоест играть в папашу?

– Да что с тобой такое, Тань? Я так похож на чудовище? Почему ты сразу думаешь о плохом? У тебя даже мысли не возникает, что у меня может получиться? Почему, Тань?

Сжимаю ее плечи, наблюдая, как на раскрасневшихся щеках тают снежинки. Стекают мелкими капельками к подбородку, заползают под пушистый шарф. Так и мое настроение – приподнятое с утра, скатывается в пропасть уныния и неуверенности.

– Марк, ты избалованный, самовлюбленный циник, привыкший менять игрушки, – шелестит она.

– Неправда. Ты плохо меня знаешь. И даже не хочешь узнать… Словно шарахаешься. Почему, Тань?

– Не знаю… Я просто не могу никак к тебе привыкнуть. А если быть честной – боюсь привыкать, – неожиданно признается она. – Боюсь поверить, что… Неважно.

– Танечка, хорошая моя… Даю слово мужчины, что не откажусь от дочери. И она мне не надоест.

Остаток дня мы катаемся на санях, запряженных красавцами хаски. Я шучу, пытаясь разморозить Татьяну, даже специально падаю с саней на повороте, заставляя ее громко рассмеяться. Гуляем по окрестностям, играем в снежки, болтаем. Кажется, она успокаивается. Прячется за толстым стволом и нападает, намылив мою довольную физиономию увесистым снежком.

Домой мы возвращаемся довольными и уставшими. Сбрасываем на пороге мокрую одежду и идем в душ. В один душ – стоит отметить.

Целуемся, будто заранее сговорившись. Отдаем накопившуюся за день жадность, страсть, боль…

Танька засыпает в моей постели. Бурчит, обещая уйти в свою комнату, и… снова засыпает, свернувшись калачиком.

Дорога домой кажется близкой. Танюшка звонит Уле, предупреждая о скором приезде. Перебрасывается парой фраз с бабулей, вжавшись в кресло. Боится расспросов? Их точно не миновать. Я помню, какая у Павлика строгая бабушка. Во всяком случае, она такой была раньше.

Танюшка засыпает и на обратном пути. Сначала что-то сосредоточенно читает, а потом прячет смартфон в карман и ложится на бок.

Просыпается, когда я сворачиваю с трассы к ее микрорайону.

– Спасибо за прекрасный отпуск, – шепчет, пряча взгляд. – Мне очень понравилась Карелия.

– Угу, – отвечаю, по-хозяйски вынимая ее сумку из багажника.

– Стрельбицкий, я могу сама поднять вещи. Спасибо тебе…

– Таня, ты меня гонишь? Я настаиваю на том, чтобы подняться в квартиру и поздороваться с дочерью. Я ей подарки купил, в конце-то концов!

– Ну… ладно. Прошу тебя – молчи. Бабуля замучает тебя расспросами, а ты…

– Танька, хватит уже. Идем.

Я кожей ощущаю ее напряжение. Хватаю Таньку за ладошку, но она тотчас вырывается. Жмет на кнопку звонка и приосанивается, когда дверь отворяется, а в проеме появляются бабуля и Улька.

– А вот и наши путешественники! Поздоровайся с родителями, Улечка, – деловито протягивает Анна Степановна.

– Мама! Папа! Пивет.

– Доченька моя, как я скучала, – шепчет Таня, присаживаясь на корточки.

– Привет, дочка. Покажешь свою комнату?

– Марк, а ты вроде торопился домой? И с дороги устал, и…

– А ничего подобного, Татьяна. Не устал, и чаю с удовольствием выпью. Есть чай, Анна Степановна?

– Конечно, зятёк. И борщ есть, и куриные отбивные. Вы, поди голодные?

– Ух! Как давно я не ел домашнего борща, – протягиваю, потирая руки и замечая яростное лицо Танюшки.

– Папа, идем в мою комнату. Показу иглуски.

– Идем. Кстати, я подарки привез. Сейчас достану их из маминой сумки, а ты пока придумай место.

– А сто там? Показзы, – улыбается Улька во весь рот.

Маленькая красавица, так похожая на Таню… Те же большие раскосые глаза, но карие в мою породу, аккуратный, чуть вздернутый нос.

Дочка хватает меня за ладонь и тянет в комнату. Усаживает на детскую кроватку и энергично высыпает из корзины игрушки.

– Вот миска. А вот кукла Настя, я ее осень люблю.

– А вот новые куколки, смотри, какие у них платья красивые.

– Ой, и платоськи на голове. Папа, давай их поставим на полку?

– Давай.

Поднимаюсь с места и подхожу к деревянному стеллажу. Оттесняю выстроенные в ряд куколки Ульяны, собираясь поставить подарки, но… Внимание привлекает спрятанная за игрушками коробка. В другой ситуации я бы бездумно ее передвинул, а тут… Из нее торчит кончик до боли знакомой мне вещи. Дрожащими пальцами открываю крышку и прикипаю взглядом к моему шарфу, забытому у Павлика дома – он тогда божился, что никакого шарфа не находил, старой, но любимой футболке, билетам в кино…

Грудь больно сжимается, а сердце вырастает до огромных размеров… Заполошно бьется в груди, словно ему в ней тесно. Толкается, мучительно мечется, страдает от внезапного понимания… Она собирала мои вещи. Она их собирала. Таня. Хранила. Мои. Вещи. Бля-ять… Следила за мной, боялась показаться на глаза. Брала то, что я забывал или бездумно оставлял в ее доме, как мусор…

– Папа, ты сто там смотлис? Будем иглать?

– Да, да, зайка моя. Сейчас, цветочек мой. Я только, я…

Под моими тряпками лежит дневник. Я прячу его под свитер и возвращаю внимание к Ульяне. Почитаю его потом, хоть это и подло… Я до безумия хочу узнать, что Танька писала.

Глава 20.

Марк.

– Кушай, голубчик. Домашним, поди никто и не кормит, – со вздохом произносит Анна Степановна, подливая в мою тарелку борща.

– Марк не сильно от этого страдает, поверь, бабуль, – фыркает Танька, отправляя ложку в рот. – У него есть возможность питаться в хороших ресторанах. И вообще…

– Помолчи, квочка, – отрезает бабуля. – Дай мужика хорошенько накормить. Маркуша, тебе вкусно, зятёк?

– Бабушка, ну я же просила, – скулит Танюшка, поднимая на Анну Степановну укоризненный взгляд. – Мы не собираемся, мы… Никакой он не зять. И не станет им.

– Спасибо большое, очень вкусно. Вы правы – я очень люблю домашнюю еду, но никто меня ей не балует. Может, жениться? Как думаете, Анна Степановна?

– Дело говоришь. И Павлуше нашему жениться надо. А то ходите бобылями неприкаянными.

Под одеждой покоится Танькин дневник. Странички больно впиваются в кожу, словно жгут ее… И слова, не предназначенные для чужих глаз, выедают кожу… Как будто раздражают ее слезами или болью… Мне хочется поскорее отсюда уйти. Оттого и ем я энергично. Хватаю со стола все, желая удовлетворить пожилую женщину и свалить восвояси. Может, не стоит его читать? Если Танька узнает, никогда ведь не простит… Однако, любопытство побеждает сомнения. Я отказываюсь от чая с пирогом и поднимаюсь с места. Целую на прощание дочку и выхожу в коридор.

Танюшка семенит следом. Застывает, поднимая взволнованный взгляд.

– Ты прости за бабулю, – шепчет виновато. – Я на тебя не претендую. Можешь жить, как и прежде. Твоей свободе ничего не угрожает.

– Не претендуешь? – нависаю над ней, опаляя кожу горячим дыханием. – То есть я тебе совсем не нужен? Совершенно и бесповоротно равнодушен, так? Посмотри на меня и повтори. Скажи, Таня. Прямо сейчас скажи.

Танька сникает. Распахивает глаза и приоткрывает губы. Дрожит и словно уменьшается в размерах. Сам не замечаю, как цепляюсь за ее плечи своими лапами. Не позволяю ей уйти или отвернуться… Не понимаю, что на меня нашло?