Таня.

Губы сами собой растягиваются в улыбке, когда я смотрю на свое отражение в зеркале. У Марка шикарная ванная комната – большая, светлая, с удобными приспособлениями и множеством полочек. Чистыми полотенцами и огромными банными халатами. И здесь все пахнет им… Как я люблю его запах. И его люблю… Да, вот так просто, без каких-либо причин. Люблю. Наверное, когда-то я решусь признаться ему в своих чувствах. И пускай он промолчит в ответ, отшутится или сделает вид, что не расслышал – все равно… Вскидываю ладони и касаюсь своих пылающих щек… Как же он все сделал правильно… Приехал, забрал меня, привез в свой дом. Да и консьержке представил, как родного человека. Интересно, что он сам чувствует?

Я завязываю на талии пояс кружевного пеньюара и на цыпочках выхожу в коридор. Ульяна уже спит, а Марк терпеливо ждет моего возвращения. Какие-то у него там планы… Знаю я, что это за планы! После них мне теперь нужно себя таблетками травить.

Крадусь мышкой, издали заслышав мужской храп. Что-что? Такие, значит, планы? Ну и Стрельбицкий… Уморился, бедный. Чего он только сегодня ни сделал: и посвататься успел, и невесту перевезти в дом.

Ложусь с краю, боясь его разбудить. Прижимаюсь к широкой горячей спине и невольно касаюсь его кожи губами. Мой мужчина… Мой… Пусть ненадолго, но я буду счастлива в его доме. Буду жить моментом. Ухвачусь за него, как за хвостик воздушного змея и буду крепко держать… Сколько смогу…

К своему удивлению, засыпаю я быстро. Сквозь дремоту чувствую, как горячие руки Марка обвивают мою талию, а дыхание щекочет затылок. Мне так хорошо… Уютно, тепло…

Отпускаю все тревоги и проваливаюсь в сон. А просыпаюсь от касания его рук к моей попе… Или мне это снится. Разлепляю глаза и дергаюсь.

– Тшшш… Прости, Танечка, я вчера вырубился. Надо было меня разбудить.

Марк целует мою шею, гладит бедра, поясницу, ловко тянет резинку трусиков.

– Стрельбицкий, что ты делаешь? – мурлычу я.

– Собираюсь заняться с тобой любовью. А ты против?

– А сколько времени?

– Уля еще спит. И Анна Степановна еще не пришла. У нас… К черту! Иди сюда…

Он стаскивает кружевное белье и касается пальцами моей промежности. Гладит меня, продолжая целовать шею, плечи, прикусывать ключицы. Я выгибаюсь в пояснице и развожу ноги шире, позволяя ему проникнуть в меня пальцами.

– Такая горячая… Девочка моя… Ты моя… Танечка…

Его твердые пальцы кружат вокруг чувствительного узелка, выбивая из моей груди стоны. Я раскрываю губы, хватая густой, вязкий воздух ртом, зажмуриваюсь, порывисто цепляюсь напряженными пальцами за его бедра. Хочу его в себе…

– Я хочу тебя… Прошу тебя… Ма-арк…

– Сейчас, родная.

Марк вынимает из тумбочки презерватив и рвет упаковку зубами. Толкает коленом мое бедро и рывком входит в меня. Это похоже на танец… Наши руки, губы, слова, тела – все сливается воедино… Сплавляется, становясь одним целым. Наверное, единственное, что остается целостным – сердце… Я часто дышу, растворяясь в ощущениях, но молчу о чувствах. О том, что он для меня значит. И как я ценю его смелый и такой непонятный для меня поступок.

– Танька, беги первая в душ, потом я.

– У тебя один душ?

– К сожалению да, – вздыхает Марк. – Думаю, летом можно подумать о покупке более подходящей квартиры.

Ну и ну… У Марка такие далеко идущие планы? Почему он говорит обо всем так уверенно?

– Ну чего опять, Тань? На тебе лица нет, – руки Марка опускаются на мои плечи. – Тебе же не плохо со мной?

– Нет.

– Мне с тобой очень хорошо, Тань. Давай не будем планировать жизнь на тридцать лет вперед, ладно? Прилететь может в любое время. Так что теперь, не жить?

– Ты прав, – вздыхаю я и прижимаю к его груди. – Спасибо тебе…

– За что?

– За смелость… Я такая трусиха. Никогда бы не решилась, а ты… да еще и Павлуша наш. Что у него, кстати, стряслось?

– Думаешь, я могу говорить? Хотя… вы все равно узнаете… Анна Степановна все время говорила про какую-то свиристелку, помнишь?

– Да. Так она была… Пашка не знакомил, но дамочка, по слухам, эпатажная. Не очень высоких моральных принципов и вообще…

– Вот именно. Павлику вчера позвонили из родильного дома. Сказали, что она родила от него ребенка. Написала отказ в роддоме, а в записке указала отцом Павла. Вот он и напился.

– Кошмар, – зажимаю рот ладонью, чтобы не воскликнуть в голос. – А ребёнок точно его? И он не знал ничего?

– Неизвестно пока. Они расстались очень давно. Сходились пару раз, но… Он не знает, как поступить. У этой Ларисы никого нет из близких. Мелкого заберут в дом малютки, если Павел не отреагирует на просьбу помочь.

– А что они хотят? Может, стоит вызвать полицию и поискать горе-мамашу? Не понимаю, Марк… Теперь Павлик должен себе жизнь загубить из-за чужого ребенка?

– Тань, да что ты такое говоришь? Ребенок не помеха. Думаешь, наш Ларин не женится никогда, если на него повесят ребенка? Глупости это все… Нормальная женщина не посмотрит на это.

– Стрельбицкий, это точно ты? – улыбаюсь, касаясь его щетинистой щеки ладонью. Хочу сказать, как восхищаюсь им… И как сильно люблю.

– Точно я. Мне кажется стремным проигнорировать сигнал. Сделать вид, что его это не касается. Если Пашка так поступит, я его уважать перестану. Во всяком случае, он может забрать ребенка и сделать тест ДНК… А там уж решит, как поступить.

– Ты прав, конечно. И когда он едет? Насколько я поняла, Лариса родила в нашем городе?

– А вот не угадала. Она здесь родила. Приехала специально, зная, что Павел теперь живет в Питере.

– Ужас. Интересно, наши родители выдержат столько новой информации о… хм… своих горе-детях? То есть о нас.

– Никакие вы не горе-дети. Идем, там, по-моему, Ульянка проснулась. Беги в душ, а я пока подумаю, как очаровать твоих родителей. Особенно папу…

Догадались, что скоро будет история про Павла? Ждете?

Глава 26.

Марк.

Наверное, впервые в жизни я доверяюсь знакам судьбы. Не анализирую свои чувства, не боюсь будущего и проявляю чудовищную уверенность в настоящем. Я просто делаю, и все. Не знаю, каким чудодейственным свойством обладают Танькины слова из дневника, но они бьют в самое сердце. Вернее, уже ударили. В тот самый миг, когда я их прочитал. Засели внутри, как семена.

И теперь я жду урожай – любовь, которую никогда не испытывал… Я точно знаю, что она – моя судьба. Ну не может быть иначе. Не может такая девушка достаться другому.

Я боялся рубить сплеча и прощаться со своей холостяцкой жизнью, но, когда сделал это – испытал настоящее счастье… В душе поселились покой и уверенность. Простая радость, незаметная, та, которой не делятся с окружающими, а хранят в секрете. С одной стороны, мне хочется трубить на весь мир, какой я крутой перец, а с другой… Боюсь впустить в семью осуждение и сплетни, чужое мнение, зависть…

И, да… Танька до сих пор боится признаться нашим родителям о… нас. Мы живем вместе почти месяц, но никто так ничего и не знает…

За окном лежит плотный серебристый снег, в квартире пахнет живой елкой, да и вообще – на следующей неделе нам нужно ехать на свадьбу Тимура и Крис, но Танька делает вид, что ничего не происходит. Размешивает сахар в чашке капучино и мечтательно смотрит в окно. Может, и мне посмотреть? Заодно успокоиться и перестать себя накручивать.

– Стрельбицкий, перестань дышать мне в макушку, – протягивает она, откидываясь на мою грудь.

Мы так и стоим, смотря на мерно падающий за окном снег, черные движущиеся точки людей и машин…

– Ма-арк… Чего ты волнуешься? – повторяет она.

– Я волнуюсь? – забираю из ее рук чашку и отхлебываю кофе. – Почему ты до сих пор не сказала родителям? Танька, ты меня стыдишься? Смотри, Ларина – на свадьбе нам придётся во всем признаться. Как еще на работе никто ни о чем не догадался?