– Ты обещал оставить нас с дочерью в покое, – надломленно шепчет она. – Не подавать в суд, не доказывать отцовство. И на совместную опеку над Улей не претендовать. Я не хочу, чтобы мою дочь коснулась вся эта… В общем, неприглядная сторона твоей жизни. Я слишком ее люблю, чтобы позволить этому случится.

Охуеть просто… Вот так, значит? Вот так просто, да? Отвалить от дочери и забыть о ее существовании? Интересно, Таня о ней подумала? Ульяна скажет ей спасибо, когда вырастет?

Голос Таньки звучит до черта неуверенно… А тело… Черт, она дрожит от нашей близости. От поверхности воды поднимается пар, а у Таньки зуб на зуб не попадает. Все, что она сейчас бормочет – ложь чистой воды. Заученный, чопорный текст, в искренность которого она сама не верит.

Крепче сжимаю ее бедра и тянусь ладонями выше, к мягкому животу. Очерчиваю пальцами пупок, а потом накрываю ладонью грудь, чувствуя, как в нее тотчас упирается возбужденный сосок.

– Ты сама ее рожала? – вопрос против воли вылетает из груди.

– Да, – сглатывает она. – А какое это…

– А кормила? Как она росла? В каком возрасте пошла? Когда начала говорить?

Меня накрывает не на шутку. Обида растет в груди, как раковая опухоль, выплескиваясь в похоть. Словно стекает из сердца прямиком в член.

Я беру ее лицо в ладони и, не дождавшись ответа, жадно целую. Толкаюсь в ее рот языком, кусаю губы, посасываю их. Хочет купить свободу, пусть старается.

Я словно проваливаюсь в глубокий колодец прошлого, когда она мне отвечает. Все та же Мари… Неопытная, испуганная, дрожащая. Как я мог ее сразу не узнать?

– Ты должна лучше стараться, крошка, – сиплю, на миг отрываясь от ее губ. – Я-то надеялся, что Мари обзавелась некоторым опытом, а ты… – продолжаю говниться.

Танька меняется в лице от обиды. Даже дыхание задерживает, готовясь выпалить очередную колкость.

– Ненавижу тебя, Стрельбицкий… – чуть слышно произносит она. – Чего ты хочешь? Вернее, не так: чего желаешь? Так говорят твои… девицы?

– Да, примерно так.

Мы колем друг друга обидами. Ладно я, а Таня на что обижается? Разве я знал о существовании дочери? Отказывался ее принять? Или, может, дело во мне? В чудовищной Танькиной ревности? Она ведь до умопомрачения меня хочет.

– А ты сама хочешь?

Спускаю бретельки с ее плеч, обнажая груди. Из нее вырывается всхлип, а руки сжимаются вокруг моих плеч.

– Хочешь? – перекатываю соски между пальцами, не отнимая взгляда от ее лица.

– Это неважно. Хочу или нет, я буду стараться, Стрельбицкий.

Она тянется к моему лицу. Обхватывает его ладошками и целует в губы. Я не отвечаю – позволяю ей показывать старание. С трудом держу в себе подступающее дерьмо. Да что там держу – с каждой минутой словно подкидываю туда дрожжей. Танька оглаживает выступающие мышцы на моей груди, легко касается напряженного как камень пресса, спускается еще ниже, под резинку трусов.

– Молодец, Мари. Идешь в правильном направлении, – хрипло произношу я, когда ее ладонь сжимается вокруг члена.

– Сядь на бортик, Стрельбицкий, – томно протягивает она.

Спускаю плавки, запрыгиваю на низкий каменный бортик и широко развожу ноги. У меня в глазах темнеет от уместности картинки. Танька с голыми сиськами, бурлящая вода купели и такие же темные ее глаза… Тонкие дрожащие пальцы, неуверенно сжимающие мой член.

Танька ошеломленно молчит, разглядывая меня. Ласкает головку, повторяет узор вздувшихся вен пальцами, а потом несмело касается его губами.

Я опускаюсь на ледяной каменный пол, подкидываю бедра ей навстречу, задавая ритм. Сжимаю зубы так сильно, что сводит челюсти. Шумно дышу, толкаюсь, что есть силы, словно насаживаю ее рот на себя.

Приподнимаюсь на предплечьях. Не отрываю взгляда, наблюдая за двигающимися вокруг моего ствола полными губами. Ей нравится, сука… Нравится меня ласкать. Она с таким упоением это делает – гладит мои бедра, жмурится как кошка, не замечая того, что я за ней наблюдаю. Часто дышит, переводит дух, а потом продолжает.

Я тянусь к ее лицу и запускаю пальцы в мокрые волосы. Наши взгляды схлёстываются, а ее губы плотнее смыкаются вокруг головки. Толкаюсь в последний раз и кончаю, удерживая в груди хриплый стон.

– Молодец, Мари, засчитано, – усмиряя бешеное дыхание, выдавливаю я.

Танька молчит. Опускается в купель с головой, а потом выходит из воды, небрежно подхватив банный халат…

Глава 15.

Марк.

Бью по воде ладонями, стремясь изгнать вернувшуюся тишину. Отчего-то именно сейчас она кажется зловещей. Погружаюсь в купель с головой, следуя Танькиному примеру, и неторопливо выхожу. Из ее комнаты слышатся шорохи – скрип дверок шкафа, звуки льющейся воды, тихие беспокойные шаги.

Сбрасываю банный халат, когда в двери стучится официант. Спешно натягиваю треники и спускаюсь. Сую в его карман чаевые и разбираю пластиковые контейнеры. Рыба, креветки в сливочном соусе, салаты из свежих овощей… Шумно выдвигаю кухонные шкафы в поисках приборов. Раскладываю посуду на массивном деревянном столе, стараясь хоть немного отвлечься… Нет, не могу… Я только начал наслаждаться Танькой. Кажется, желание никуда не исчезло. Немного притупилось, чтобы вспыхнуть внутри, как сухая трава. Хочу ее… Болезненно, безумно, со смесью обиды и ярости. И этот коктейль будоражит кровь похлеще наркоты.

Она спускается спустя чертову уйму времени. Томно взмахивает кистью и ерошит влажные волосы.

Мой взгляд прилипает к пушистым махровым носкам и трикотажному розовому костюму.

– Я так проголодалась, – мурлычет она как ни в чем не бывало. – А чего ты меня не позвал?

И снова взмах ладонью… Короткая толстовка поднимается, обнажая кромку живота. Все, меня снова кроет… Словно расплющивает от желания.

Подхожу к ней ближе и запускаю ладони под ее кофту. Бля-ять… Танька без лифчика. Сжимаю твердые соски пальцами и ищу ее взгляда. Татьяна заливается краской, приоткрывает рот и нервно лижет губы. Неуклюже пытается меня оттолкнуть, прекрасно понимая, что ни фига не получится. Да и зачем, если она возбуждена до предела?

– Марк, погоди… Я есть хочу. И я устала… – сглатывает она, больше не пытаясь снять с себя мои руки. Я продолжаю ласкать ее груди – сжимаю полушария, натираю соски пальцами, слегка их потягиваю.

– Мари, ты уже заморила червячка. Так что…

– Фу, Стрельбицкий! Какая пошлость… Ты ужасный человек и…

– Скажи, что хочешь меня, – сиплю сквозь сжатые зубы.

– Не хочу, – упрямится она, опаляя частым, сбившимся дыханием мою шею.

– А если проверю? – дергаю шнурок на ее штанах и ползу рукой в трусики.

– Не надо, Марк, – сглатывает испуганно.

Не понимаю, почему она так противится? Насупливается, воспринимая мою просьбу как унижение. Я и сам не хочу ничего проверять – только доставить ей удовольствие. Не люблю оставлять девушек без сладкого… Тем более, мать моей дочери.

Подхватываю ее на руки и уношу в спальню. Шагаю по лестнице на второй этаж, искоса наблюдая за Таней. Она заражает меня своей дрожью… Я крепче прижимаю ее хрупкое тельце к груди, боясь споткнуться.

Толкаю ногой дверь в спальню и подхожу к кровати. Опускаю Таню на прохладные простыни и нависаю сверху. Сжираю ее эмоции, любуясь лицом, освещенным светом луны из окна. Ловлю теплое дыхание, вдыхаю аромат кожи, касаюсь шелковистых, слегка влажных волос…

– Мне кажется, или ты боишься? – шепчу, стягивая с нее кофту.

Танька ерзает, избавляясь от рукавов.

– Волнуюсь, – честно отвечает она. – Боюсь облажаться.

– Танька, ты словно сдаешь проект или отчет, – протягиваю, зарываясь носом в ее ямку на шее. – Расслабься, Мари.

– Я смотрю, тебе нравится мое придуманное имя? И почему мужчины любят прозвища?