Вздрогнула, представив эту ужасную картину. А я надеялась, что всё обойдётся. Как дитё наивное,  честное слово. Опечаленно потянулась к деревянной кружке и отхлебнула клюквенного морса. И, широко распахнув глаза, скривилась. Фу... Чуть не выплюнула содержимое на Сельшера. Какая кислятина! Чем они тут людей и нелюдей поят, спрашивается?

— Ты отраву эту что ли хлещешь? Её же только мертвякам пить.

Вообще-то я очень даже люблю морс, просто этот слишком уж гадкий оказался. Пожала плечами, потому что проглотить его я так и не решилась, и сейчас мученически страдала от разъедающей щёки кислоты.

— Ха, малявка, — Гиллах хлопнул меня по плечу так, что я чуть не клюнула носом в столешницу, — сейчас мы тебя угостим.

— Эй, пива и ляхву, да неразбавленную!

Отчаянно замотала головой, всем видом протестуя против данной идеи, на что никто не обратил внимания. Но когда на горизонте появилась прислуга с подносами, на которых возвышались гигантские кружки, плюнула на всё и, зажмурившись, проглотила кислятину.

— Извините, братцы, только вот я не пью. Хмелею быстро, да и Конфетка меня заждалась. Может, путника какого с голодухи жрёт уже, а я тут рассиживаюсь. И не просите. В другой раз, родненькие. Свидимся, слюбимся, а я ...

Тяжёлая лапища приковала к деревянной скамейке. Да что же за безобразие? Раннее утро на дворе, а меня пить заставляют. Вожжа им под одно место!

— Не, пиво для Уруга. Он слабенький у нас, вечно животом мается. Нам ляхву подадут, не переживай. Она лечебная, говорят.

Уж какие пьяницы эту бурду лечебной называют, я не знала, но одно было ясно — влипла по самые уши. Что бы не сказали, пить не буду! Отчаянно сомкнула челюсти. У меня тут побег, между прочим, срывается.

Кружки с рыжим содержимым бухнулись на стол. Не выдержав моей решимости, заскрипели сомкнутые зубы. Живой не дамся.

— За счастливую жизнь непокорной невесты, — рявкнул Сельшер, чем добил меня в самое сердце.

О том, как правильно заводить друзей и наживать врагов

— И тут меня… ик... хватает …ик… вот  такими зубищами… ик...

Для убедительности Сельшер изображает злобную горгулью.

— И откусывает… ик… мне руку.

— Как? Всю?!

Да так натурально играет, паршивец, что  я даже подавилась, испугавшись за орка.

— Всю.

Сельшер патетично закатывает глаза и почти рыдает.

— Не может быть, Сеня. — Отрицательно качаю головой, и рядом сидящий Гиллах тоже что-то мычит. — Ну никак не может!

Продолжаю выказывать сомнение, стараясь при этом не упасть лицом в салатницу.

— Как?! Ты мне не веришь?

Сеня так натурально изумился, что Уруг всё же подавился от возмущения куском баранины и тут же закашлялся. Бережно бью здоровяка кулачком по спине — орк с размаху приземляется лбом о столешницу и больше не поднимается. Жалостливо смотрю на Уруга, а после на тот погром, что мы учинили. Мда, ряды наши неумолимо тают.

— Не может, Сеня!

Попытки выговорить полное имя орка я давно оставила — язык и так слушался с трудом.

— Почему?!

Здоровяк возмущенно смотрит на меня.

— Потому что вот она!

Показываю на его здоровую руку и, промахнувшись, тычу Сене в глаз.

— Как?!

Орк чуть ли не плачет и в отчаянии смотрит на ту самую лапищу, которой по сценарию предполагалось быть съеденной злобной гаргульей.

— Так! Ты чего творишь? А ну-ка прекрати размахивать оружием.

С трудом вынимаю из пудовой ладони нож, которым Сеня только что попытался отрезать свою недоеденную руку. И вот что с ним делать, скажите на милость? В голову приходит только одна идея.

— Пошли, поймаем настоящую гаргулью.

Перелажу через скамейку и, спотыкаясь, лечу к полу. Подхватить меня успел Мар — четвёртый здоровяк (если судить по устрашающей татуировке на затылке). Впрочем, поймать — слишком сильно сказано. Просто он приземлился здесь около часа тому назад, а может, и ещё раньше.

Орочьи лапищи хватают меня за загривок и стягивают с Мара. Пол таверны похож на зыбучий песок, поэтому держусь за Сеню, как за спасательный круг, но есть опасность быть раздавленной им же. Осматриваю наше пиршество. Да уж, знатно погуляли! Голова уже трещит, возвещая о предстоящих муках совести. А ведь это при учёте того, что половину гномьей отравы я выливала в кадку с давно почившим цветком. Кажется, стоит запретить продавать ляхву в нашей империи на законодательном уровне, потому что, поверьте на слова, она представляет не меньшую опасность, нежели маковая вода.

На ногах, и не считается что на полусогнутых, остались только мы с Сеней. Остальные валялись на деревянном истоптанном полу уже давненько. Верно говорят: не умеешь пить — не берись. Правда, к этой поговорке нужно добавить предостережение насчёт орков, которые тосты всякие говорят про нежеланных женихов.

Да главное, как близко к сердцу восприняли! За эти три с половиной часа Генри мысленно четвертовали, женили на жабе, с десяток раз прокляли и даже осудили за недостойное поведение. Только вот время не терпит — и так здесь засиделась. А меня Конфетка, бедненькая, ждёт. Мается, небось, на полуденной жаре.

Перехватываю здоровяка поудобней и стараюсь не споткнуться об лежащих на полу орков. Теперь разобрать, кто кого поддерживает попросту невозможно, потому что Сеня, облокотившийся на меня, скорее, выступает в роли якоря. Что же, спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Только вот что мне с этими дружелюбными аборигенами делать, спрашивается? Не бросать же.

Так, сейчас разберёмся. Уверенно петляя по залу, направляюсь к трактирщику. Тот невозмутимо смотрит на нас, продолжая протирать и без того чистую стойку. Ох, завидую мужичку. Стальные нервы!

— Доброго дня, уважаемый, не найдётся свободного номера?

— Как же, парочка есть. На верх подняться сможешь?

Помедлив, кивнула. Ещё как смогу, может, даже орка затащу. А лекарство от грыжи сама потом сделаю, буду спинку мазать, внутрь принимать. Ага, только самое главное, чтобы оно было на бесспиртовой основе.

— Номер шестнадцать.

Протяжно вздохнув, бросаю трактирщику монету и всеми правдами и неправдами тащу Сеню в его опочивальню. Ступени пытаются убежать из-под ног, но я упорно придавливаю их ногой и иду дальше. Медленно, но верно, как говорится. Вот и шестнадцать. Чудесненько! Благо, что не третий этаж с голубятней.

Пихаю дверь ногой и вваливаюсь с орком в комнату. Так… на кровать мне его явно не затащить — силёнок маловато, поэтому сгружу на пол. Бережно укладываю здоровяка на потрёпанный коврик и с умилением смотрю на орка: Сеня подпихнул недоеденную горгульей руку под голову и счастливо засопел. Нет, ну такая славная ручища, а он её чуть не отрубил!

Устало отбрасываю мокрую прядь со лба. Ну и жарища! Огибаю орка и распахиваю настежь окно, блаженно подставляя лицо свежему ветерку. В целом дело за малым: осталось всего-то четыре тела отпинать в этот дурацкий номер, и — вуаля! — можно двигаться дальше.

Тело протестующе заныло. Эх, а владела бы пространственной магией и пыхтеть бы не пришлось. Мечтательно закрываю глаза и стряхиваю навалившуюся дрёму. Не время спать — сначала нужно помочь новоявленным товарищам. А уж дальше пусть сами разбираются, — я и так от графика отбилась. У меня там животинка скучает, между прочим.

Невыносимый запах ляхвы, этой бодяжной отравы, нещадно бил в нос. Сморщившись, попыталась определить источник вони. (Так же и обоняния лишиться недолго, в конце-то концов!) И, определив, его мученически застонала. Просто сплошное везение! Убийственный аромат исходил от моих многострадальных драных штанов. Напрягая память, припомнила, как Гиллах окатил меня стаканом ржавой бурды во время очередного тоста за свободу и равенство полов.

Отличненько, теперь я точно похожа на маленькое вонючее пугало. То что нужно. Только голова вот болит жутко. Где-то в котомке затерялось волшебное средство, которое могло бы мне помочь. Прикоснувшись ко лбу, досадливо поморщилась, затем сбросила с плеч дорожную сумку и с облегчением вытащила целёхонький синий флакон. Жадно выпила обезболивающее и положила пустой пузырёк на место.