Мигом я собрал свои пожитки, раскидал костер, погасил головешки и пошел за своим четвероногим проводником. Вначале Белка повела меня обратно по той же дороге, по которой я уже шел, и только недалеко от речки свернула в сторону.

Днем трудно ходить по тайге, а в ночное время и подавно. Хотя светила луна, но тусклые лучи ее не пробивали плотную листву деревьев. Я натыкался на бурелом, падал в ямы, но спешил за собакой.

Деревья несколько поредели, под лунным светом блеснула вода. Белка привела меня на берег знакомой речки километрах в пяти выше нашего лагеря.

Почти у самой воды, прислонившись к упавшему дереву, сидели Светлана и Володя.

Первой к ним подбежала Белка и лизнула в лицо Светлану. Я с радостью заметил, что они живы, но крепко спят. Стал тормошить. Первой очнулась Светлана и обняла собаку. Проснулся Володя. Хотел встать на ноги, но не смог. Снова свалился на траву и захрапел.

Я быстренько развел костер, распотрошил рюкзак, подогрел кофе. Светлана выпила несколько глотков и снова уснула в обнимку с Белкой.

Утром хотя с большим трудом, но мы благополучно дотянулись до лагеря.

После крепкого отдыха геологи рассказали, что с ними произошло в тайге.

На высотке, куда намечен был их маршрут, они задержались до вечера, и тут их застала гроза… Идти в лагерь было невозможно. Схоронялись под навесом скалы и переночевали. Утром, нагрузив тяжелыми образцами рюкзак, направились домой. Впереди шагал Володя. Он изредка вынимал из футляра компас, клал его на блокнот и сверялся с азимутом. Шли по прямой линии целый день, но ни речки, ни лагеря найти не могли. Пришлось вторую ночь проводить в тайге. Питались смородиной. Сварили грибной суп без соли. Утром пошли дальше. И тогда Володя случайно обнаружил в блокноте бритвенные лезвия, которые отводили стрелку компаса. Из-за этого геологи сделали крюк не менее чем в пятьдесят километров. Ориентиры были потеряны, и теперь даже с верными показаниями компаса было трудно найти дорогу к лагерю.

В тот день в тайге их нашла Белка и вывела на берег речки, но переправиться через нее у геологов уже не было сил. Так, без костра, уставшие и голодные, они забылись в тяжелом сне.

В конце лета мы спустились с гор и вышли из тайги в Хакасские степи. Здесь встретилось нам много неожиданностей.

Тайга избаловала нас сухим березовым топливом, где можно было, не вставая с места, разжечь костер, а в степи нет леса, нет и дров. В первый же вечер мы оказались в затруднительном положении — надо ужин варить, а кругом ни единого кустика, одна трава. Недалеко от лагеря я увидел какие-то заросли и отправился туда с Белкой в надежде что-нибудь набрать для костра.

Подошли ближе. Растет незнакомая мне не то трава, не то особый сорт конопли выше человеческого роста. Белка забежала в заросль, с визгом выскочила обратно и завертелась на одном месте. На вершинах растений, как у конопли, были крупные семена. Я решил попробовать на вкус, что это такое. Осторожно сорвал до десятка зернышец и положил в рот. Как вцепятся эти зерна мне в язык! Оказалось, что это не конопля, а дикая сибирская крапива, жгучая как огонь. У меня три дня болел распухший язык.

Набрав сухих, прошлогодних стеблей крапивы, развели мы костерок и все-таки ужин сварили.

В Саянах мы всегда разбивали лагерь на берегах речек. Там их множество. А здесь пришлось примоститься рядом с лужей, покрытой зеленью.

В тайге горизонты были сжаты березником, а здесь неоглядные степные просторы. Я обратил внимание на то, что склоны редких и небольших холмов окрашены в малиновый цвет.

— Это ягоды, — объяснила Светлана.

— Не может быть! — усомнился я.

— Говорю вам, что ягоды! Я ведь сибирячка. Хорошо знаю. Белка, побежим за ягодами! — позвала она собаку, и они вперегонки побежали к ближнему красному холмику.

Было любопытно, что это за ягодная россыпь, и мы все пошли за Светланой.

Я глазам своим не верил! Весь холм был сплошь покрыт крупными кистями костяники.

На обратном пути к палатке мы неожиданно наткнулись на небольшое озеро, скрытое от глаз в траве. Было слышно, как в воде играет рыба.

Вечером мы с Белкой отправились на рыбную ловлю.

Берега озера оказались болотистыми. Я все озеро обошел, но никак не мог подобраться к воде, чтобы закинуть леску, пытался пройти через болотину бродом, но через два-три шага так засосало ноги, что я с трудом освободился от тины. Дальше пробираться было рискованно.

Я сел недалеко от озера на травку, а Белка пустилась шнырять в камышах.

«Близок локоть, да не укусишь! — с огорчением думал я. — Надо делать «выхода», а из чего сделаешь, когда деревьев нет?» Вдруг послышался жалобный вой Белки. Подал голос:

— Белка! Назад!

Собака еще жалобней завыла. Затем в камышах послышались возня, ворчанье, приглушенный лай.

«Со зверем борется», — подумал я и поспешил собаке на выручку.

Через просвет в камыше увидел я у самой воды сырую кочку, на ней деревянный обрубок, а рядом Белку. Она билась и визжала. Задняя лапа ее была захвачена стальным капканом.

До кочки метра полтора, а добраться невозможно — мешала зыбучая трясина. Я смерил глубину удилищем и дна не достал.

Что же делать? Если немедленно не освободить собаку, она лапы лишится, а то и совсем погибнет у меня на глазах. Но чтобы забраться на кочку, надо иметь жердь, кол, а где это взять?

«Палатка! — вспомнил я. — Она ведь на кольях стоит, большая, колья длинные». Я побежал к лагерю. Бросил удилище, корзинку, снял ватник.

Скорей, скорей! Вот и палатка. Когда отвязывал от заднего кола веревку, у меня дрожали руки, перед глазами стояла несчастная Белка. Я перерезал веревку ножом и выдернул кол. Палатка опустилась.

Не обращая внимания на угрожающие крики шофера Валентина, отдыхавшего в палатке, я освободил и передний кол. Побежал к озеру.

Обессиленная собака глядела на меня тусклым взглядом и уже не скулила. Я быстро перебросил колья на кочку, перебрался к Белке, освободил ее из капкана и бережно понес на сухое место. Прибежал Валентин.

— Что за шутки! Зачем палатку уронил?

— Белка в капкан попала! — объяснил я Валентину.

На границе Хакасской автономной области есть большое озеро Белое. По нему плавают камышовые острова. На них гнездятся и выводят птенцов тысячи разных птиц. Нежно крякая, плавают утки, низко над водой со свистом носятся сизые селезни, с характерным курлыканьем перелетают через озеро журавли, кричат кулики, гуси, чайки, гагары и другие водоплавающие, которым нет числа.

Крупная рыба прячется от птичьего гама на двадцатиметровую глубину. На удочку с берега ловится мелочь: чебак, окуньки. Последние берут только на земляного червя, а доставать его около озера очень трудно, так как прожорливые птицы уничтожают всех жучков и червячков.

Железной лопатой я «перепахал» десятки кочек на болоте и нашел только до пятка красных червей.

Нас с Белкой утро застало на озере. Я удил рыбу, а она бегала по берегу, отгоняя от него плавающих чирков. Увидит стайку у прибрежной травы, со всех ног туда несется. Утки отплывают, Белка бросается в воду — и за ними, а они — в камыши. Сконфуженная охотница вылезает на берег, отряхивается — во все стороны брызги летят. Замечает другую стайку — и сломя голову за ними!

Я поймал окунька и переменил насадку. Поднялось горячее солнце и стало бить прямо в лицо. Чтобы не испортились червяки, я жестяную банку с ними спрятал за себя, в тень, и продолжал наблюдать за поплавком. Вот он дрогнул и медленно пошел в сторону. Левой рукой я взял удилище, а правой, не оборачиваясь, стал доставать из банки червяка. Вдруг кто-то как стукнет по руке! Да так больно, что я с криком отдернул ее от банки, а из левой удилище отпустил. Клюнувшая рыба — должно быть, была крупная — оттащила удилище от берега и потянула в камыши.