Ребята махали у него перед мордой палками и дразнили:

— Васька! Васька! Табаку надо?

Козел, пригнув голову к земле, гонялся за обидчиками. Они горохом рассыпались от него во все стороны, залезали на плетни, заскакивали во дворы.

Белка спокойно лежала у палатки и наблюдала за игрой. Один мальчишка, не успевший улизнуть от козла, побежал в нашу сторону. Рассерженный козел так саданул его своим единственным рогом, что мальчик кубарем подкатился к Белке и заревел. Белка молнией бросилась на козла. Только репьи полетели.

С той поры козел Васька стал далеко обходить нашу палатку.

Отряд ехал дальше. Березовые колки уже оделись в яркие зеленые покровы. Прилетные птицы сидели на гнездах. Дорогу перебегали суслики. Хотя по утрам было еще холодновато, но ожили тучи комарья и мошкары.

С утра до вечера мы тряслись в машине, а вечерами останавливались на околицах редких поселков или прямо в степи у речек и ставили палатку.

Наш лагерь осаждали собаки, свиньи, козы. Их привлекали корочки хлеба, кости и прочее, что оставалось от ужина, и, конечно, Белка, которая готова была играть со всеми, кто ее не обижал. По ночам она забиралась спать в палатку. И палкой ее на улицу не вытуришь. Никак мы не могли приучить ее сторожить наш сон. Может быть, потому, что хозяев у Белки было много и каждый учил ее по-своему.

Если вечером Валентин выпроваживал Белку из палатки, она ласкалась к Светлане, а та жалела ее. На улице, дескать, холодно — простынет, заболеет, комары заедят.

Хотя с трудом, но мы уговорили Светлану, чтобы она меньше жалела непокорную собачонку. Но и из этого ничего не получилось. Выставишь ее на ночь на полянку, застегнешь палатку на все крючки, так что комар не проберется, а утром, глядишь, Белка преспокойно спит у кого — нибудь в изголовье. Долго не могли понять мы, как собака по ночам в палатку забирается. И только случай раскрыл нам Белкин секрет.

Стояли мы однажды на окраине большой деревни. Целый день у палатки толпились любопытные. Им было очень интересно, как это мы, обыкновенные люди и на цыган не похожие, спим в палатке, в каких-то мешках, на костре еду варим, даже пельмени стряпаем, блины жарим!

Белка любила ребят, и она им нравилась. Целыми днями она носилась с ребятами по полянке. Поймает, бывало, какого-нибудь карапуза за рубашонку, тот заревет с перепугу, а Белка довольна, и ребятам весело.

Но не всегда эти игры были безобидными. Иногда, не желая того, ребята обижали Белку. Однажды рогаток наделали — резинки им дал наш же шофер Валентин — и давай в Белку гальками стрелять. Вначале она все это принимала за шутку и с веселым лаем бегала от своих преследователей, но когда получила первый удар галькой по спине, обиделась, юркнула в палатку и забилась под брезент к задней стенке, где находится окно.

Самый маленький, но отчаянный стрелок подобрался сначала к окошку и открыл стрельбу крупными гальками прямо в помещение палатки, наугад, чтобы выгнать собаку из-под укрытия. Зазвенели кастрюли и кружки.

— Ой! Посуду перебьет! — крикнула Светлана и побежала за палатку, чтобы отогнать озорника. В этот момент Белка просунула морду из-под брезентовой стенки, схватила мальчика за штанишки, а шофер Валентин приподнял полу палатки и втащил его в палатку.

Дали ему в наказание два-три шлепка, и он как стрела помчался по улице деревни и рогатку потерял.

— Хитрая! — проговорил шофер Валентин. — В дверь не пускают, так она под стенкой себе лазейку сделала, как кролик. И нас перехитрила и того стрелка.

Белка никогда не лезла к столу, когда мы обедали. Она знала по горькому опыту, как опасно раньше времени подходить к обедающим. Ей за такие дела доставалось от шофера Валентина.

Мы ели, а нос собаки щекотали приятные-приятные запахи. Но близок локоть, да не укусишь. Белка издали глядела на нас и облизывалась.

Закончив обед, мы прибирали и мыли посуду. И только после этого Светлана наливала в Белкину кормушку еду и подзывала собаку.

Однажды, не дождавшись очереди, Белка нашла жестяную банку из-под свиной тушенки и принялась вылизывать жирные остатки. Банка высокая, а самое вкусное на дне, и Белка засунула туда всю голову до ушей. Все вылизала и стала освобождаться от банки. Но не тут-то было! Крепко-накрепко вцепились жестяные заусеницы в голову собаки и держали ее как в тисках. Она пятилась, каталась по траве, ползала. Банка позванивала, Белка жалобно пищала, но писк ее слышался глухо, как из опрокинутого ведра.

Нам вначале было смешно, а затем стало жаль собаку. Видим, что без посторонней помощи ей не освободиться. Тогда шофер Валентин отогнул плоскогубцами колючие края банки, и Белка очутилась на свободе.

С той поры пустые консервные банки стали для Белки страшным пугалом.

Все реже и реже встречались населенные места, и, наконец, мы въехали в тайгу. На западной стороне в знойной дымке вырисовывалась горная гряда — Солгонский кряж.

Дорога, если можно назвать дорогой заброшенную тропу, по которой мы ехали, потянулась среди холмов, заросших лиственным лесом. С этого времени в течение трех месяцев мы не видели ни одного хвойного дерева, ни единой нашей северной уральской елочки, ни единой сосенки.

Тайга на отрогах Саянских гор не похожа на дремучие леса севера. Кто бывал в уральской тайге, тот знает, что там «ель, сосна да мох седой», да пихтарники покрывают древние горные увалы. Малейшее дуновение ветра — и хвойная тайга живет. Шумят раскидистые кроны деревьев, поет темно-зеленая тайга. В сосновых борах всегда красноватый полумрак. Под ногами трещит валежник. На низких местах заросли подлеска — чахлых кустарников, кривоствольных черемух, свилеватых березок. Лохматые кочки покрыты клюквой. На высоких местах брусника, в ельниках черника и голубика.

В Саянской тайге далеко не так. Горы похожи на Уральские, но покрыты исключительно лиственным лесом. Стоят столетние березы, прямые и стройные, с белоснежными стволами. Над головой сплошной светло-зеленый шалаш — солнышка не видно. Изредка встречаются лиственницы — великаны в четыре обхвата. Стоят они как сказочные богатыри, леса охраняют.

Даже сильный ветер не в силах оживить безмолвие лиственного леса. Если в сосняке он шумит в мириадах мелких хвоинок-иголок, то в листьях берез только мягко шелестит.

В лиственных лесах нет подлеска. Деревья старые, высокие и мелкие, молодые переплетаются листвой снизу доверху, сливаются в труднопроходимые заросли. Трава здесь высокая, дикие медвежьи дудки толщиной в запястье, папоротники выше человеческого роста с большими ажурными листьями. И везде цветы: крупные, яркие, но без запаха.

По берегам речек, на горелых местах, густые малинники, смородинники. Встречаются холмы, обросшие багульником. Если ночевать среди багульника, можно отравиться его ядовитым испарением.

Лиственные деревья, такие, как береза, в воде почти не гниют, а на воздухе быстро превращаются в труху. Лежит, например, толстый ствол упавшей через речку березы, кажется, что он совсем цел. Попробуйте наступить на него — сразу провалитесь. У него цела только берестяная оболочка — кора, а нутро трухлявое.

Саянские горы хранят в своих недрах неисчислимые богатства. Здесь есть все: и нефть, и уголь, и драгоценные камни, и металлы. На разведку полезных ископаемых и был направлен наш отряд.

У геологов началась полевая практика, а для нас с Белкой — охрана лагеря и рыболовный сезон. В горных холодных речках водится много хариусов. Эта вкусная жирная рыба была большим подспорьем в нашем питании.

В первый же день по приезде в тайгу мы с Белкой наловили кузнечиков и отправились на поиски рыбы. Набрели в тайге на светлый ручеек и пошли вниз по течению, в надежде дойти до его впадения в какую-либо реку или в озеро. По пути попался небольшой омуток шириной метра в два, глубиной по колено. Омут кишел рыбой, крупные хариусы при нашем появлении бросались из стороны в сторону, но ручей был слишком мал и выхода для рыбы не было.