После оценки и анализа первого варианта освобождения, Майкл решил оглядеться. Вокруг так же было темно и сыро, как и раньше; обстановка вокруг никак не менялась. Он мог бы попробовать сбежать сейчас, но чувствовал себя ужасно измождённым. Сопротивление ударам отнимало все силы, и он не сможет долго находиться на ногах, не говоря уже о том, чтобы хоть как-то выбраться из оков. В самом начале своего заточения, и ещё несколько раз после первого приёма пищи, Майкл пытался вырвать с корнем железное кольцо в стене, или хотя бы порвать проржавевшее звено в толстой цепи. Ничего из этого не дало никакого результата — он просто падал на пол без сил. У такого рода побега было ещё меньше шансов на удачный исход. Майкл увидел в нём хоть какой-то результат, если только через многие месяцы продолжительных ожиданий исхудает и деформируется физически настолько, что свободно вытащить ногу из железной хватки. Второй вариант побега был долог, безнадёжен, мучителен и абсурден.
Майкл даже не рассматривал то, что ему может помочь коллега из соседней камеры. Сколько бы раз он не пытался с ним поговорить о плане спасения, тот всё время оставался только на одном исходе — убийство. Словно самому автору этого плана не хотелось брать на свою душу страшный грех. Будто Майклу так сильно хочется очернить себя… Только другого варианта уже не оставалось. Он твёрдо решил исполнить то, что было нашептано ему через бетонную стену. По крайней мере, в начале стоит освободиться, а потом уже можно будет вернуться к этому вопросу.
После долгих раздумий, Майкл пришел к выводу, что ему стоит действовать в тот момент, когда старик только начнёт подготовку к пыткам. Когда он подойдёт и будет осматривать свою жертву; когда он будет максимально расслаблен. Остался только вопрос: как же это сделать?
Майкла неожиданно осенило. Когда в первый раз он почувствовал запах хлеба, то ощущал ещё и лёгкий мотив гнили. Ничего схожего же не было, когда он, засунув еду в рот, жевал её. Этот запах до сих пор не выветрился, когда душок помоев и грязной воды уже исчез. Он посмотрел вдаль комнаты, куда когда-то выкинул оторванный кусок уха. Бинго!
Чтобы добраться до уха, не пришлось долго мучиться. Маленький ломтик мяса лежал недалеко от двери. Он почти сразу смог плашмя дотянуться до него. Вынужденно он использовал голову, чтобы подтянуть нужный предмет ближе. За это Майкл благодарил никого иного, как себя самого. Кусочек мяса был весь липкий, пахучий, и своей плотностью напоминал скорее кусок желе. Не нужно было наклоняться слишком близко к гниющей плоти, чтобы почуять этот отвратительный запах. Оставалось только надеяться на то, что старик не обращал на него внимание раньше, или готов поверить в то, что у Майкла ещё давно начался некроз тканей, который в момент следующей встречи только усилится. Очередной план по спасению зависел только от случая. Другие идеи были куда хуже, поэтому особо выбирать и планировать не было смысла.
— Я вскоре вытащу нас отсюда, — сказал Майкл заключённому из соседней камеры.
Майкл измазал куском уха одежду и те участки кожи, которыми сумел дотянутся до обрубка. В какой-то момент, он остановился. Он слишком пылко начал исполнять хитрый план, и даже не подумал о том, что резкие и заметные изменения будут слишком подозрительными. Если же ничего не удастся, то он никогда не выберется из этой дыры. Но и этот энтузиазм имел свои плюсы. Майкл зубами откинул кусок уха в ближайший к железному кольцу углу и вышел в центр темницы. Распластавшись на полу, он принял особую позу, словно из-за сильной боли и страданий пытался выползти на свободу, игнорируя тот факт, что намертво прикован.
Момент выжидания был, пожалуй, самым тяжёлым. Никогда прежде Майкл не лежал так недвижимо, испытывая одновременно и удовлетворение, и страх. Если же старик раскусит замысел своего заключённого, то Майклу никогда больше не удосужится выбраться из темницы; чтобы выжить, ему придётся воспользоваться всем, что будет у него под рукой. Дыша равномерно, он продолжил ждать, пытаясь успокоиться и собраться силами.
Всё ещё было неясно, сколько времени проходит между посещениями старика. Он мог прийти через час, через день, или вовсе, не прийти больше никогда. Пока Майкл думал обо всём этом, каждую последующую минуту мечтал о том, чтобы навсегда свернуть этот неудачный план, но вскоре услышал знакомые шаги.
Тюремщик явился к пленнику, с какой-то радостной походкой, но опешил, открыв дверь в камеру. Его жертва, распластавшись, лежала на полу, спокойно и открыто, но только не безмолвно. Как подтверждение того, что «игрушка» не испортилась окончательно, она тихо хрипела и стонала. Майкл играл так, как только мог, — ему по-прежнему удалось заранее услышать приближающиеся звуки, из-за чего он подготовился по полной. Напрягая живот, он выталкивал через сдавленной плечом горло воздух, издавая вполне натуральный и болезненный хрип.
Только в этот напряжённый и пугающий момент, священник ощутил тот самый омерзительный холод, который постоянно царил в помещении.
— Не смей мне тут подыхать! — злобно выкрикнул мучитель. В порыве злости и сочувствия самому себе, он пнул заключённого, но сделал это слабо, будто из жалости. Его удар послужил знаком того, что Майкл играл убедительно, и жертва спектакля начинает верить в представление. В этот раз старик не положил своё оружие у стены, и это был уже дурной знак.
Ещё пару раз старик предпринял попытки расшевелить заключенного, но ничего не удавалось. Майкла поднимали за волосы, тогда он закатывал глаза и едва шевелил губами, словно пытаясь что-то сказать. Очередной приход хозяина церкви прошел вполне благополучно — он несколько раз ударил Майкла, проверяя врёт тот или действительно умирает. Когда же и эти проверки не дали результата, старик поспешил удалиться. Он был рад тому, что стал ближе к побегу. Осталось только малое: придумать способ избавиться от священника. Из-за цепи, Майкл располагался только эффектом неожиданности.
Ликовать заключённому пришлось не долго: он сразу же начал ощущать то, что его план имеет свои последствия; его улыбка моментально исчезла с лица, когда до ушей дошло то, что старик начал отыгрываться на заключённом из соседней камеры. Оттуда исходили громкие крики и плач, глухие удары и отборные проклятья. Исходя из воплей, Майкл понял, что его соседом всё время была девушка. Хоть все звуки и разрывали отчаянное мужское сердце, в них прослеживалось всё же что-то нежное и невинное. Небольшая и, почти, неуловимая нотка, услышав которую, хотелось хоть рук лишиться, но прийти на помощь жертве ужасных обстоятельств. Вскоре продолжительная пытка кончилась, и шум за стенкой исчез. Когда же удаляющиеся шаги священника затихли, Майкл смог облегчённо выдохнуть. В его голове кружилась только одна мысль, — маленькая надежда на то, что его план всё-таки спасёт обе жизни, а не уничтожит их. Но отступать уже было поздно. Первый шаг был сделан. Если же Майкл сбежит, а его напарник погибнет от полученных травм, то они проиграли. Если же они оба сбегут, и бедная девушка будет страдать после последних истязаний, то они тоже проиграют. Почти каждый исход является проигрышем. Остаётся только надеяться на лучшее. Ради победы и благополучия, Майкл был готов отдать всё. Он даже готов начать молиться любому божеству, если бы не потерял в них веру ещё с самого начала. Ему даже не приходило в голову то, что на какой-то момент, он сам уподобился для кого-то богом. Спасителем. Эта ситуация была комична: бог нуждался в помощи, уже от своего бога.
Даже для покорного ожидания дальнейших событий требовалась недюжинная сила; оставаться лежать в неподвижной и примечательной позе, уже было нельзя. Умирающие люди из последних сил пытаются тянуться к тому, в чём они видят спасение. Майклу удалось это понять в тот момент, когда он ощущал то, как в заточении угасает его жизнь. Даже ложь и иллюзия были бы для них обоих спасением. Майкл быстро отполз в один из дальних углов, словно при смерти спасался от обжигающего, а не спасительного света. Там же он нашел кусок своего уха. Эта маленькая субстанция смердела ещё сильнее, а на ощупь казалась ещё более слипшейся кашицей. Ухо — очередная важная часть в большом, гениальном и безумном плане побега. Майкл свернулся калачиком в холодном и тёмном углу темницы, кусок уха он подложил под себя, чтобы при приближении любопытного старика, можно было легко учуять сладковатый запах гнили. «Только потерпи… Потерпи ещё чуть-чуть», — думал он про себя, пытаясь поддержать товарища из соседней комнаты.
