Это был словно плевок судьбы в лицо наивному ребёнку. Мечты Майкла обрушились так же, как и его родной дом. В свете утреннего солнца он видел изуродованный труп прошлой жизни. Жестокая правда, в своей неизменной простоте. Блудного сына заполонила злоба и скорбь. Стоя на вершине холма, он поклялся, что отомстит.

Глава 11. Выжженные огнём

Небольшой город, превращённый временем и катастрофической неудачей в свалку, не предвкушал ничего хорошего. Это был одно из первых мест, на которые выпал жестокий рок проверки нечеловеческой силы. Вся жизнь в нём была практически уничтожена. Ни растения, ни мелкие животные, ни насекомые. В этой свалке отсутствовало всё, кроме морозного ветра, — проносясь через завалы бетона и щебня поднимались достаточно сильные пылевые бури, — и безжизненных руин. Даже солнце не могло согреть хоть что-то в этом гигантском могильнике.

Майкл брёл через едва узнаваемые переулки, — если где-то и приходилось теряться, то через некоторое время он с трудом вспоминал, где находится. Прогуливаться по развалинам незнакомого города было бы не так болезненно, если бы не приходилось вспоминать старые виды и невольно сравнивать с текущими. Сердце блудного сына болезненно сжималось от ощущения чудовищной судьбы его родины. Иногда он, сдерживая слёзы, смотрел на знакомые дома, представляя, что их бывшие жильцы — а также и друзья самого Майкла — погибли, и им больше не дано увидеть родных и любимых.

Невольно в уме происходил подсчёт погибших. (Хотя этим можно было и не заниматься, как-никак Майкл был последним представителем этого города.)

Все выбранные Майклом пути до дома не являлись безопасными — весь город был одной сплошной ловушкой. Рядом с некоторые тропами и переулками располагались опасно нависшие каменные стены, так и грозящие свалиться вниз, под каждым новым дуновением ветра. Пробираться через кучи мусора также было невозможно: под новыми шагами Майкла, все хрупкие конструкции продавливались, грозя погрести непутёвого путешественника за собой. Даже казавшиеся на вид крепкие, широкие и устойчивые тоннели, возникшие из-за того, что при крушении того или иного объекта что-то смогло удержать всю конструкцию, не выглядели надёжными. Майкл напряжённо прокладывал себе путь, готовясь каждую секунду сорваться с места и покинуть опасную для жизни территорию.

Родной дом Майкла находился недалеко от того холма, откуда он сейчас спустился. До него можно было добраться за полтора часа неторопливой походкой. Майкл же потратил на это половину дня.

Добравшись до знакомого места и узнав табличку, на которой было написано: «семейство Кодар», у него уже не осталось сил, чтобы хоть что-то сделать и обдумать. Он свалился недалеко от развалин дома, напротив бывшего входа, так, чтобы руины лежали у него, как на ладони.

— Здравствуйте, я вернулся, — тихо прошептал Майкл.

Борясь с набросившейся сонливостью, он смотрел на дом, замечая то, как сильно тот изменился за столь долгое время. Могильник, возведённый Майклом в «день потери», был скинут, возможно, ветром, возможно, кем-то ещё. Пытаясь подняться, чтобы из последних сил вернуть эту священную память семье, он только рухнул обратно и сразу же погрузился в сон.

Гонимый страхом и желанием достижения цели, Майкл проходил через опасные участки расходуя такой запас сил, который у него просто не мог быть. Потеряв сознание чуть раньше, он никогда бы не добрался до дома.

Впервые за долгое время, Майкла посетило сновидение. Никаких красочных образов или чарующих видов, только нескончаемый мрак вокруг. Везде в темноте кишели странные силуэты, почти сливающиеся с тьмой. Воздух был тошнотворно загрязнён пылью и частицами пепла. Запах этот был реален, а не являлся частью сна. Сам же спящий будто бы чувствовал жжение в руке, будто кто-то силой пытается отдавать ему приказы, или, желает, чтобы на него обратили внимание. Будучи погружённым в странное сновидение, Майкл ощущал себя спокойным, и даже его сердцебиение не выходило за пределы нормы.

Проснуться удалось довольно поздно. Не спав целых два дня, и к тому же бессильно потеряв контроль над своим телом, Майкл проспал излишне долго. Но его уже не волновало такое понятие как «время». Он сделал то, что хотел, — даже сделал быстрее, чем рассчитывал, — и мог себе позволить немного отдохнуть. Правда, сон на ложе из камней и черепицы было не самым лучшим местом расслабиться. Это было даже хуже сна в лесу, где Майкл много мучился.

Сон, который может поведать своему наблюдателю о его внутренних мыслях и переживаниях, просто-напросто забылся. Быть может, если бы Майкл его и вспомнил, то едва мог бы объяснить и наделить его смыслом.

Не долго отлеживаясь на месте отдыха, Майкл начать приступать к самому необходимому и важному — восстановлению могильного камня. Уже чуть более суток он ничего не ел; последнее время он был как в бреду — отказавшись от большинства потребностей, он отдавал себя всего лишь одной задаче.

Могильник вернулся на прежнее место. Он был важным дополнением к руинам старого дома Майкла, и имел в себе больше сакрального смысла, чем какую-то видимую или значимую пользу. После того, как это маленькое дельце было кончено, и мужчина, занимающийся его реконструкцией, смог отдохнуть, то резко стал жертвой неистового голода. Отдохнув и собравшись мыслями, он открылся тому, от чего себя огораживал последние пару дней. Боль в животе поразило его с жжением раскалённого металла. Майкл упал на землю, пытаясь держаться, чтобы не закричать или не потерять сознания от нахлынувших ощущений. Вскоре, когда они закончились, он позаботился о том, чтобы они прекратились на время.

Опустившись на часть разрушенной конструкции, он мечтал о том, чтобы хоть ещё один раз пройтись по знакомым комнатам, чтоб на долю секунды увидеть лица членов семьи. Но ничему из этого не суждено было исполнится, по крайней мере не в реальном мире. Невольно Майклу приходилось сравнивать то, как изменился его город с первого дня катастрофы и по сей день: если в самом начале наблюдалось только несколько разрушенных строений, то сейчас картина была совершенно противоположной. Только родной дом остался таким же неизменным.

Высиживая на этом горьком месте, он чувствовал, как медленно мучается от нахлынувшего одиночества. Столь родное и привычное место, и такое жестокое и гнетущее. Он бы хотел просто с кем-то поговорить, услышать человеческий голос. Майклу было не сложно завести монолог, будто он обращается к кому-то стоящему позади себя, к кому-то неосязаемому и невидимому. Он мог бы легко сделать также со своей семьёй, но сделав это, он бы окончательно признал тот факт, что его семья мертва. Полностью. Окончательно.

Всё же тоска и одиночество пожирало путника изнутри, медленно превращая его во что-то отвратительное и опустошенное. В скором времени он бы обратился в то, что с полным безразличием свернулось калачиком и просто ожидало дальнейшей участи. Майкл нуждался в поддержке, разговоре или воспоминании. Желание что-то пытаться делать так же медленно угасало, как и желание жить.

— Мама, папа, — начал мужчина. — Я не знаю, что мне делать. Вот уже два года как я покинул дом и отправился вперёд. Я надеялся на многое: на свободу, на прощение, на месть, на забвение, и на то, что найдётся кто-нибудь, кто сможет разделить со мной эту боль. Я почти вернулся, почти воссоединился с вами. Я здесь, одновременно и с победой, и с поражением… опять. В начале всего я просто хотел работать — выполнял всё верно и послушно, соглашался на все командировки и отправления, и тут случилась это. Потом я бросил вас, нашел цель, и готов поклясться, что почти выполнил её, что я… и снова крах. Там далеко, я встретил девушку. Она добрая и милая, она былая такая же измученная жестокой судьбой, как и я. Находясь рядом с ней и предоставляя ей поддержку, я получал от неё то же в ответ. Но затем… пришел другой. Он клином встал между нами и забрал её. Но в этом есть и моя вина, ведь, мы с ней были такими разными, и я не смог бы заставить её измениться. Она странная. Ведёт себя так, словно вокруг ничего ужасного не происходит и не происходило. Это пугает, но, с другой стороны, это так притягивает. — Майкл невольно улыбнулся, представляя, как забавно это звучит со стороны. — Она мне напоминает всех вас.