Старик вышел, оставив своего заключенного в той же беспощадной тьме, в которой ещё пару дней назад заточил.
Майклу тяжело было поверить в то, что он действительно находился в заточении так долго. Ему казалось, что между его заселением и этим посещением прошло не больше пяти часов. Однако, это помогло ему понять кое-что о текущей ситуации: его мучитель знает, что делает, и он медленно подготавливает Майкла к чему-то ужасному.
Каждое новое предположение только пугало. Ещё сильнее рос страх по отношению к происходящему ужасу. Будучи оставленным наедине с самим собой, ему ничего другого не оставалось, кроме как думать и гадать. Он не понимал, что хуже, — то, что над всем человечеством нависла угроза, избежать и устранить которую невозможно, или то, что, будучи на волоске от полного исчезновения, люди становятся менее человечными. Хоть священник был первым, кто продемонстрировал при Майкле такую колоссальную жестокость, что-то всё-таки внутри него говорило, что это может произойти с любым встречным. Даже человек сильный духом пал настолько низко, что уподобился тем, кого даже в прошлой жизни ни за что бы не приняли за человека. Рождались догадки, словно все долгие годы жизни в обществе обошли старика стороной, улетучились за считанные месяца страданий. То, что строилось десятилетиями, разрушилось за пару лет.
Урчащий желудок напомнил своему хозяину то, что он опустошен и требует еды. После нового часа раздумий, Майкл всё же решился поесть. Первоначально запах куска хлеба, что был любезно предоставлен тюремщиком, не понравился Майклу. Как только этот ломоть кинули на пол, то его запах постепенно стал наполнять всю комнату. Это был гнусный запах помоев, вторичной грязной воды и тухлятины. Были ощущения, будто эта «пища», — даже это слово в голове звучало отвратительно, — побывала где угодно. Она объехала весь белый свет, побывала в самой грязной канаве, и, только потом оказалось на запачканном полу темницы Майкла. Если бы ему удалось увидеть этот ломать при более благоприятном освящении, то его могло и вывернуть. Он надеялся, что отправленная ему еда хотя бы выглядит прилично. Всё же, перед тем как съесть этот «подарок», Майкл сопротивлялся так долго, как мог. Желудок его урчал всё сильнее и сильнее, особенно когда запах уже наполнил каждый сантиметр воздушного пространства. Боль опустошенного живота была сильнее гордости.
Вкус этого блюда на удивление оказался не так уж и плох. Хуже был только запах. К сожалению, из-за того, что руки мужчины были скованны наручниками за спиной, то у него никак не получалось зажать нос, что изрядно бы облегчило страдания. Из-за этого в голове самостоятельно зарождались образы того, что Майкл ест всё, что угодно, но только не ломоть хлеба. При помощи запаха, воображаемая еда была ещё хуже той, что была во рту. Никогда раньше человек не тратил так много сил и нервов на то, чтобы просто поесть, даже находясь на пути к голодной смерти.
Когда же приём пищи закончился, Майкл снова смог вернуться к тому, на чём остановился, — он начал рассуждать о том, что происходит вокруг. Он стал всё обдумывать и прислушиваться к мельчайшим шумам. Вокруг было глухо, впрочем, как и всегда. Даже собеседник по другую сторону стены молчал, будто ему отрезали язык. Однако и такая тишина была оглушительна. Или из-за еды, или из-за окружающей обстановки, но в ушах стал разносится странный шум. Это походило на назойливый писк комара, что кружит над добычей, выслеживая слепые зоны. Однако у звука не было источника, он возник одновременно из неоткуда, и из страдающего одиночеством и скукой рассудка. Так тело решило проверить работу целого организма, пытаясь создать неприятный звук, который бы расшевелил затёкшее тело. Но это никак не смогло бы помочь Майклу. Ему только пришлось терпеть, пока всё не прекратиться.
Стал ли он заложником случая, или же из-за шума в ушах он стал ещё чётче улавливать окружение, но ему послышался вполне реальный шум. Где-то сбоку в коридоре кто-то начал шоркать подошвой обуви. Сделав несколько неуверенных, но громких шагов, кто-то начал покидать коридор, уносясь туда, откуда приходил священник. Майкл сразу узнал хозяина церкви, тоннеля и своей жизни. Этот странный человек, по неизвестной причине стоял несколько минут под дверьми, словно пытаясь выловить что-то. Удалось ему или нет, он всё же ушел, оставив заключённых наедине с самими собой.
— Ты в порядке? — чуть позже спросил Майкл у товарища по несчастью.
— Не забудь, что ты должен его убить, — прозвучал моментальный ответ, слегка бодро и энергично.
— Кто ты? Я так о тебе ничего и не знаю. — Майкл решил поинтересоваться собеседником, пытаясь хоть как-то найти себе развлечение в камере.
— Я — тень. Это всё, что я могу сказать.
«Здорово, — сказал про себя Майкл. — Я оказался в самой весёлой компании в мире: псих и садист».
С такими мыслями и начался, пожалуй, самый тяжёлый и страшный период в жизни этого человека. С перерывами в несколько дней, Майкла постоянно навещал священник. Он ограничивался только подачей пищи и доскональным осмотром своего друга. Это повторялось ещё два, а то и три раза. Быть может их было и больше, но Майкл запомнил только парочку. В какой-то момент всё резко изменилось. Заключённый парень был повышен в звании, т. е. стал более привлекательной целью для священника. Майкл примерил на себя роль груши для битья, стал манекеном для пыточных орудий, булавкой для иголок, пепельницей, живой анатомической моделью, и это было не одно обличие, что на него повесили.
Чего только Майкл не ощутил на себе, чего он только не видел и не слышал. Ему удалось пережить опыт огромного количества лет настоящего пыточного мастера. Когда же он надеялся на то, что вот-вот наконец-то его ждёт долгожданный отдых и покой, то его сразу же возвращали в мучительную реальность. Раньше Майкл слишком долго ждал чего-нибудь интересного в своей тюрьме, теперь же он лишен такой роскоши. Старик-садист не отходил от своей жертвы, а если и отходил, то Майкл даже не успевал насладится подобными мгновениями. Ему казалось, словно его мучитель постоянно находится рядом, будто он слился с жертвой воедино, обратившись в какое-то цельное существо. Конечно же случалось и то, что заключённому давалось несколько часов на восстановление и отдых. Тогда он мог слышать, как из соседней комнаты разносились странные всхлипы и крики. Эти звуки сильно давили на жалость, и, через несколько дней мучений, Майкл решил, что нужно действовать.
Жалость, точнее извращённую вариацию жалости, к старику он уже не испытывал. В голове Майкла остался только удушающий гнев. В течении последующего времени, он внимательно изучал того, от кого ему придётся сбежать. Пленник даже после пройденных им испытаний не горел желанием убить живого человека. Да, его обидчик заслужил наказание, но об этом можно будет подумать после того, как он снимет с себя все оковы. Его тюремщик был медлителен, доверчив, немногословен и невнимателен. Каждый раз, когда он заходил в комнату к своей «игрушке», то прислонял дробовик к правой стене. После этого он довольной походкой приближался, чтобы проверить, жив мужчина или нет. В начале он визуально осматривал его, и если ничего не замечал, то пинал куда попало. Этот приём работал безотказно, так как Майкл никогда не знал, куда же будет целиться старик. После этого, начинались продолжительные муки и пытки. Потом «игрушка» получала еду, в качестве награды.
Майкл начал представлять каждый момент того, как его навещают. Он пытался вспомнить слепую зону, слабость или определённый промежуток во времени или действиях старика, которым можно будет воспользоваться. У него нет возможности что-либо перехватить из рук священника, будь то нож или палка. Ему сразу ограничили эту возможность тем, что сковали руки за спиной. Но даже если это и удастся, то сил у Майкла будет меньше, чем у маленького ребёнка. Его мучитель всегда начинает свою игру с побоев кулаками и ногами. Ближе к концу этого момента, у Майкла остаётся едва сил лишь на то, чтобы держать содержимое желудка внутри и не хрипеть от боли. С иглой или ножом в руке, он только даст своему противнику мотив, чтобы тот как можно скорее избавился от назойливого питомца. К тому же, истязатель будет ближе к дробовику, а Майкл не сможет сражаться спиной вперёд. Вариант побега во время пытки был исключён.
