Выехав из Бонна в начале второго ночи, я взял восточнее, по генеральному маршруту Бонн –Франкфурт — Нюрнберг— Мюнхен. Пятьсот пятьдесят километров, ерунда. Нацисты построили прекрасные дороги.

Любопытно, а кто кого эпигонил, затеяв, для борьбы с бедностью, строительство дорог? Гитлер Рузвельта, или наоборот?

Обидно, что в России с дорогами сейчас отвратительно. Да там сейчас со всем, кроме вооружений неважно. Неважно с едой, неважно с одеждой, негде развлечься, и негде жить. Даже туалетную бумагу, в Сясе, начнут делать лет через десять. Но население, вздохнувшее после войны, настроено пофигистично. Это разве проблемы?

Хорошо хоть, пидор Хрущев отменил сталинское рабство, и селянам стали выдавать паспорта. А то разговоры о величии и не утихали бы. Тут ведь, чем больше проблем, тем больше криков о величии. А желающих кричать об этом — хоть отбвляй. За такую то пайку!

Сворачивая в объезд Фракнфурта-на-Майне, я хихикал. Может и вправду, нужно было из Тая бежать в Союз? Уж всяко не беднее жил бы. А сейчас то и вовсе, можно смело перебираться в Москву. Имея личное знакомство с Косыгиным, я легко устроюсь в Союз Писателей. Не стану там примыкать ни к каким тусовкам, а, по-простому, буду редактором Чехова, Антон Палыча. Или Горьким заняться?

Как помнится, член Союза Писателей, что в той реальности был редактором Чехова, очень неплохо жил. Ну а чего? Чехова редактировать не нужно, все и так отлично. А гонорары выходят гигантские. Этот деятель имел для проживания целый этаж в Доме Писателей на Аэропорте, под квартирой Серафимовича. Дачу на полугектарном участке, недалеко от дачи Пастернака. И был прикреплен к спецраспределителю.

Единственной обязанностью, кроме редактуры Чехова, у чувака, было гонять плохих писателей и поэтов. Ну там, Ахматову с Зощенко осудить. Письмо написать, с требованием лишить гражданства Солжа. Правда, начинал он с борьбы с Маяковским. Но быстро переобулся, набросившись сначала на Булгакова, а потом, и вовсе на евреев. Со смертью усатого вождя, не растерялся. Вовремя подвернулся Пастернак, и прочие Войновичи с Бродскими… И проживет счастливую жизнь, и будет похоронен на Новодевичьем.

Ну чего удивительного? Если в десятых, двадцать первого века, формирование патриотически — нравственного контента, как высшую награду, поручили журналистке с имперских окраин? Она реально исполнила мастерский минет олигарху, в Каннах, на Английской набережной. И насосала кураторство патриотизма и нравственности. А это такие бюджеты! Тем более что потребители, сожрут что дадут, и сами уже разовьют до полнейшего непотребства, не утруждаясь даже простейшей логикой.

Правда, не смогу я быть ни таким откровенным говном -пропагандистом, ни, тем более, потребителем всех этих лозунгов. Я всегда ненавидел пропаганду, и мгновенно ее чуял. Независимо от источника. Меня одинаково воротило и от «можем повторить», и от «жулики и воры». Хотя, сейчас в Союзе — время надежд, и все рвутся в будущее, искренне надеясь, что социализм, это государство для людей, а вовсе не люди для государства

Так что, я лучше, патриотичненько, России автозавод подгоню.

Ох не зря, совки с подозрением к тем, кто много работал с иностранцами! А тут, куча народу, общаясь с простыми немцами, будет видеть, что даже не изнемогая от величия, можно жить с достоинством. Интересно, в Союзе сообразят, что это еще и идеологическая диверсия?

Вот только, мне не верится, что Советский Союз сейчас все же купит автозавод. Очень сложные отношения восток— запад, почти не дают шансов. Восточная Германия совершено очевидно проигрывает ФРГ в привлекательности. Из ГДР в ФРГ повально бегут немцы. Причем— молодежь. Когда Хрущев узнает, что в месяц сбегает тридцать — сорок тысяч человек, он придёт в ярость и решит проблему чисто по Советски. Поставит охрану с собаками и построит Берлинскую стену.

Да и в Союзе все не слава богу. Перебои с едой и отвратительные жилищные условия уже привели к волнениям.

Хрущев, совершенно бездарно попытался сделать приоритетом государства нужды населения. Решал он это не системно, а по-мудацки. Ну, типа, у нас перебои с хлебом? Распашем целину! Что из этого вышло, даже вспоминать не хочется. Бывал я на той целине, в восьмидесятых.

Но именно вот этот тренд, перераспределения расходов государства, с тяжелой промышленности и армии, на производство товаров народного потребления и нужды населения и приведет к сплочению хунты, что сместит Хрущева. Если приглядеться, там один ВПК. От Брежнева, что вообще то, после целины, как раз и занимался космосом, до Устинова, что в Политбюро и есть ВПК.

Так что можно смело предположить что мы с Косыгиным договоримся. И даже подпишем какой нибудь документ. Да только если дойдет до дела, то уже сильно потом. Когда Брежнев утвердиться у власти…

До Мюнхена я добрался уже утром. А к вилле Уфельхаймов, подъехал в начале девятого утра.

Садовник был предупрежден. Ждал у входа в дом. Буркнув гутенморген, уселся за руль и уехал в темноту. А я, войдя в дом, посетил удобства, прошел в гостиную, глянул на часы, и подумал, что сейчас все спустятся на завтрак.

Проблемы аристократии не в том, я считаю, что они далеки от народа. Покажите мне тот народ, так сказать. А в том, что пропустив завтрак, ты рискуешь не то что бы остаться голодным. Можно, в конце концов, сходить в кафе. Но вот пойти к холодильнику, и построить себе бутер — это некамильфо. Нет, тебе принесут в комнату сколь угодно обильные разносолы, по первому требованию. Но, вот чтоб самому пойти на кухню, разрезать багет напополам, и включить в себе гастронома— проектанта бутеров –нет. Никто не поймет, и осудят. Да и вообще, у этих аристократов много заморочек. Но это о том, что у мамы и дочери Уффельхайм устоявшийся распорядок, который предполагает совместный завтрак в восемь тридцать утра.

И действительно, с лестницы спустилась Кэт.

— Ты вернулся! — повисла она на мне.

— Какая неожиданность, — я подхватил ее на руки, и уселся на стул, с ней на руках. Я понял, что устал. Еще подумал, что после завтрака нужно будет уединиться. Кажется, она тоже так думала, но тут вошла горничная, и принялась накрывать стол. Поэтому, и не подумав слезть с моих колен, Кэт начала говорить, что сегодня едем к портному, чтоб пошить тебе приличный костюм. Вдохнул запах волос, слегка разозлился на горничную:

— Слезь с меня, я в душ собрался.

— Только недолго, пропустишь завтрак.

— И хотел бы, да не выйдет. Это же не моя ванная в Провансе.

-Ты о чем? — она уткнулась носом мне в шею.

— Кэт, как у любого взрослого, солидного мужчины, у меня там, для принятия ванны есть зеленый пластиковый поросенок, желтый резиновый утенок, и маленький океанский лайнер, что пробирается через айсберги пены. А у вас тут?! Одни флакончики и бутылочки! И не помоешься толком…

Эти ее глаза… Плюнул на горничную, что снова появилась, и поцеловал. Очень хотелось.

— С приездом, Питер — в столовой объявилась фрау София. Это высокое искусство, не замечать то, что не хочешь заметить. София Эвелин в этом мастер.

Крайне учтиво поздоровался, помог дамам сесть за стол, и уселся рядом с Катариной. Разложил салфетку на коленях, и попросил у горничной кофе.

Кэт с мамой, даром что герцогско— княжеской семьи, завтракают по простому. Никаких тебе клафути и парфе. Овсянка. Мне, как простолюдину, дозволяется омлет. Ну и сок, свежевыжатый, понятно.

Разговор, с вежливого обсуждения как я добрался и не утомила ли меня дорога, свернул на внезапного портного.

Так я неожиданно узнал, что мы завтра едем в гости к дедушке Катарины, Фердинанду Михаэлю Гогенлоэ. Сейчас поедем к портному, что бы предстать перед князем как подобает. Я пробурчал, что я вообще-то хожу в костюмах от Бруксов. Как Гетти, Рокфеллеры, и прочие Вандербилты. Но Кэт пояснила, что у немецкой аристократии роскошь не приветствуется. Скромный неброский костюм из лучшей генуэзской шерсти в чудесную виндзорскую клетку, больше всего подходит что бы не привлекая внимания, познакомится с главой рода. Только Питер, я тебя очень прошу, не дерзи дедушке. Он ничего против тебя не имеет.