Возвращалась я будто во сне. Всюду мне виделись мертвые воины. И я уже слышала, как Дженалдыко требует, чтобы девочки Темыра шли к нему в работники. Ведь Темыр тоже был из «временных» и построил себе курятник на хозяйской земле.
«Служить станешь мне! — грохотал Дженалдыко и закатывался противным смехом. — А подрастете — продам всех. Жаль, без меня преставился нечестивец этот, Темыр. Но я своего не упущу… Ха-ха-ха!»
Чем ближе подходила я к алдарскому дому, тем больше закипала во мне злость. Удивительно, раньше был только страх! Думала: «Когда же будет конец волчьим порядкам на земле? До каких пор моя мать и я будем безмолвными рабами у проклятого кровососа Дженалдыко?»
Еще издали донеслись крики и брань. Алдарские гости словно взбесились. Где-то стреляли. «Неужели передрались спьяну?» — подумала я, пробираясь во двор. И застала настоящий переполох. Гости бегали, метались, натыкались друг на друга, кричали что-то непонятное. Лишь какой-то пьяный господин беззлобно разводил руками:
— Вот ловко! Ай, как обхитрили всех! Из-под носа увели…
Дженалдыко ходил мрачный. Взад и вперед. Без конца плевался, ругал кого-то и бил себя по голове…
Возле комнаты Ирахан собралось много протрезвевших гостей. Толкаясь, они заглядывали в открытую дверь. Допытывались друг у друга: «Ну как, выживет?»
Разыскала я Машу, спрашиваю: что случилось?
— Да ничего, — махнула Маша рукой. — Ингуши украли Дарихан. — Она похлопала меня по плечу: мол, делай свое дело. — Наши поехали догонять…
— А барыня что, умирает?
— В обмороке. Ничего с ней не станется. Нас переживет.
— Маша, да как же ничего, если разбойники украли девушку, а мать ее водой отливают! Кровь из-за девушки может пролиться?
Маша снова отмахнулась и только буркнула:
— Ничего, потому что с жиру бесятся. Пир во время чумы…
Глава третья
АГУБЕЧИР И КЕРЕНСКИЙ
После свадьбы и злополучного похищения сестры Агубечир уже не возвращался на фронт. Поговаривали, что служит он во Владикавказе. Однако и домой после ссоры с отцом не приезжал. Дженалдыко в сердцах обвинил тогда сына в трусости за то, что он не смог отыскать след похитителей, упустил их. Агубечир и затаил злобу — на отца и на ингушей…
Много прошло с тех пор месяцев. Теперь уже специальным войском, которое должно было усмирять бунтовщиков-горцев, командовал Агубечир. И задумал Агубечир пойти походом на ингушские селения. Не выдадут добром ингуши его сестру, он без жалости будет сжигать их дома и целые селения.
Узнали об этом ингуши-похитители и каждое воскресенье засылали примирителей к Дженалдыко. Но алдар не давал согласия, ссылаясь на сына: мол, его слова не знает. А с Агубечиром заговаривать было напрасно, наперед известно, что скажет. К тому времени дошла весть, что у Дарихан родился сын. Да посредники не скрывали этого.
В одно из воскресений они явились снова. Во главе с муллой. Это удивило Дженалдыко и показалось ему знамением божьим. «Сам пророк ко мне в дом приходит!» — хвалился он потом.
После долгих разговоров седобородый мулла воздел к небу руки:
— Во имя аллаха и всех святых, не надо крови! Клянемся перед самим пророком: калым заплатим по уговору, по совести, обиды не будет. Помиримся и воздадим хвалу всевышнему…
Кто-то из гостей усомнился, а можно ли без Агубечира прийти к примирению. Но тут Дженалдыко решил показать свою хозяйскую власть:
— Если так угодно пророку, я воле его перечить не стану… И то верно, чем друг другу кровь пускать, лучше добро умножать, — пошутил он.
Дженалдыко вмиг смекнул, что сможет запросить дорогой выкуп. Говорят же примирители, что обиды не будет, внакладе не останется…
Но прослышал об этом Агубечир. Примчался со своими офицерами и солдатами. Было это под ночь зимой. Окружили они двор Дженалдыко, словно вражью крепость, и открыли пальбу из наганов по железной крыше. Только «цок» да «цок». Хозяин сперва подумал, что на радость какую. Выбежал с добром, чтобы почести принимать. Но ружье на всякий случай прихватил.
— Эй, вы! Кто будете? — крикнул он.
— Дом твой жечь будем! — донесся из-за ворот голос Агубечира. — Спасай свою жадную душу!
Узнав сына, Дженалдыко пошел к воротам. Мы с Машей тоже выбежали на крыльцо.
— С ума спятил, сын мой? — пригрозил он. — Или ты строил дом этот? Как же ты смеешь сжечь его?
— Смею, потому что ты опозорил меня! Хлеб-соль от врагов принял. Именем пророка клялся примириться с теми, кто обесчестил наш дом. Испил крови сестры моей!
Агубечир повернулся к сопровождающим его военным:
— Поджечь этот дом, который позорит Осетию и меня!
Военные сошли с коней.
— Ты хочешь спалить и родную мать? — Дженалдыко поднял ружье. — Дорого вам обойдется. Ни на этом, ни на том свете не спишется…
Агубечир не двигался с места, а Дженалдыко не опускал ружье. Потом Агубечир крикнул своим товарищам:
— Подождите! — и направился в дом.
Дженалдыко тоже последовал за ним, на ходу громко приказал Маше:
— Гостям приготовить стол! И угостить на славу, чтобы глупость из головы вышла!.. Да поскорей!
Первый тост господа офицеры, что приехали с Агубечиром, на мое удивление, подняли не за здравие царя, а за какого-то Керенского. А царя начали ругать последними словами. Сукиным сыном обозвали. Я испугалась: а вдруг Дженалдыко войдет и услышит.
— Да, господа, — кричал подвыпивший Агубечир. — Если главковерх не наведет порядка в России — конец придет всему. Не то что в государстве — в доме родном порядка не стало. Распустились, сволочи! Большевики, вот кто воду мутят. Ничего, главковерх скрутит их всех в бараний рог! За здравие Керенского, господа!
А дальше пошло совсем непонятное.
— За здравие наших пастухов! — смеясь, выкрикнул усатый офицер, который был за тамаду.
— За нашего щенка! — вскочил другой офицер.
— Да здравствует архонские свиньи! — орал третий.
Шум, гам, как на свадьбе Агубечира.
— Ах ты моя черная красавица! — Агубечир схватил меня за руку и велел наполнить царский бокал вином. — Непременно женюсь на тебе. Будешь моей второй женой… — Он приподнял мне подбородок. — А ну посмотри на меня хорошенько! У, глазищи какие!.. Небо голубое!.. Господа, это пикантно — сделать наложницей дочь кровника моего отца…
Его дружки похабно засмеялись. Я молчала, не знала, что делать. Агубечир не отпускал меня, сверлил своими пьяными глазами.
— Барышня, а ведь я могу влюбиться в тебя! А что?! Теперь все люди будут равные, на одно лицо. Алдарское солнце пошло на убыль. Поняла?
Я старалась вырвать у него свою руку, но он все сильнее сжимал ее. Мне стало страшно. Страшно чего-то такого, что может понять и ощутить только девушка.
— За твое здоровье, красотка! — Агубечир осушил бокал и вдруг уставился на него, не отводил взгляда и брезгливо сплюнул: — Тьфу! Господа, посмотрите, что у меня в руках! Ослиная морда. Его величество собственной персоной, Николай Романов — последний русский император. Какой же я был дурак, когда принимал из рук царя этот хрустальный бокал. Тогда он мне казался божеством, это ничтожество, не сумевшее управиться с большевиками…
И он запустил бокалом в дверь. Осколки со звоном полетели по сторонам. Я вздрогнула, будто не Агубечир нарочно, а я нечаянно разбила самый любимый бокал Дженалдыко.
— А теперь, красотка, смотри, умею я стрелять или нет!
Он выхватил из кобуры наган и прицелился в портрет царя, что висел на стене в гостиной.
— В левый глаз, господа! На спор! Промахнусь — проиграл! Требуйте, что хотите…
Раздался выстрел, и стекло в раме разлетелось вдребезги.
Разгулявшиеся гости повскакали из-за стола и сгрудились у царского лика.
— Проиграл, Агубечир, проиграл! — шумно развеселились они. — Вместо глаза в ухо попал…
— Не верю! Вот Назират поглазастее! — Он подтолкнул меня к портрету, а сам остался стоять у порога. — Скажи, промахнулся я?
