— Харитон Александрович, вы сами-то хоть видели, что натворили вчера гитлеровцам? — затянувшись папиросой и хитро прищурившись, спросил командир.

— Видел, Василий Васильевич, но не все, — не поняв вопроса командира, ответил Хатагов.

— Вот то-то, дорогой! — серьезно сказал Щербина. — А вот нам уже донесли подробности об этой диверсии…

Хатагов весь обратился в слух.

— Вы такое натворили! — продолжал Щербина. — Я уже в Москву сообщил. Работа — высший класс, Харитон Александрович.

— Этот эшелон, — отвечал Хатагов, — не первый и не последний. Пусть у Гитлера поджилки трясутся. Правда, вчерашний очень уж долго громыхал.

— Еще бы не громыхать! Взорванный вами эшелон состоял из тридцати двух вагонов и платформ особо важного груза. Вы представляете себе? Тридцать два вагона снарядов, бомб и танков не дошли до фронта!

— Я видел, что состав был длинным. А когда загремели вагоны и полезли друг на друга, я понял, что спасут меня только собственные ноги.

— Нам сообщили, что весь район ходуном ходил от взрывов.

— И моральный эффект велик, — добавил комиссар.

— Мне остается сказать только: служу Советскому Союзу, — проговорил Хатагов.

Помолчали. Командир закурил. Снова заговорили о делах, о новых планах и боевых операциях. Расстались поздней ночью, пожелав друг другу крепкого сна.

Летом сорок второго года Красная Армия вела тяжелые оборонительные бои на гигантской линии фронта, протянувшегося от Баренцева до Черного морей. Немецко-фашистские орды, вооруженные самым современным оружием, рвались вперед. В оккупированных районах вводился свирепый режим фашистского террора.

В Налибокскую и Эвенецкую пущи, где базировалась группа Хатагова, через все заслоны гитлеровцев просачивались сводки Совинформбюро. Они были малоутешительны. С болью в сердце узнавали партизаны, что гитлеровские войска продвигаются к Волге, к Сталинграду, нависли над Севастополем, протягивают свои щупальца к Кавказу. С получением каждой сводки все яснее вырисовывались военные планы германских вооруженных сил.

Командиров партизанских отрядов утешало то, что планы эти не учитывали силы сопротивления Красной Армии и поднявшегося на борьбу советского народа. Более того, партизаны понимали сумасбродность гитлеровских планов. «Огромен фашистский корабль, но в бушующем шторме его ведет не адмирал, а ефрейтор. И ведет к неминуемой гибели», — часто повторял Хатагов. Однако факты оставались фактами: Красная Армия, ведя тяжелые оборонительные бои, вынуждена была оставить обширные районы.

На восточный фронт гитлеровское командование лихорадочно бросало все новые и новые контингенты войск со всей Европы. Воинские эшелоны шли и шли по стальным магистралям Белоруссии и Украины, Литвы и Молдавии.

Перед советскими патриотами в оккупированных районах родина ставила трудные и высокие задачи — не пропускать на восток эшелоны врага. Всеми средствами, всеми силами уничтожать везде его живую силу, технику, организовывать диверсии, пускать под откос поезда, уничтожать автотранспортные военные колонны, истреблять вражеских лазутчиков и предателей. Неустанно, днем и ночью, вести разведку…

Призывы партии находили в сердцах людей самый широкий отклик. Белорусские города, села, поля и леса стали ареной невиданной партизанской войны. Фашистов ненавидели. Но одной только ненавистью их не уничтожить. Нужны оружие и умение вести тайную войну с врагом. Надо владеть методом конспирации, уметь вести разведку и совершать диверсии. А откуда эти знания и мастерство ведения партизанской войны могли быть у простых рабочих и хлеборобов, у юношей и девушек, тысячами приходивших в партизанские отряды? Искусством партизанской войны не владели даже солдаты и офицеры Красной Армии, попавшие в окружение и оставшиеся в тылу врага, а потом вливавшиеся в отряды народных мстителей.

Но родина звала к борьбе. И в борьбе вырабатывалось умение. Жизнь и борьба оказались лучшими учителями. Появились своеобразные «лесные курсы» со своей необычной учебной программой. По своей массовости, по энтузиазму, с которым велись занятия в этих «учебных заведениях», они напоминали курсы ликбеза, возникшие в двадцатых годах. Тогда каждый знавший буквы и умевший читать обучал элементарной грамоте других. У «лесных курсантов» не было учебников, аудиторий, программ в том понимании, к которому мы привыкли. Здесь все было грандиознее и проще: учебник — беседа товарища, аудитория — лес, место прохождения практики — участок железной дороги или шоссе. Все обучение — наглядными методами. Контрольные вопросы ограничивались лаконичностью, но были весьма емкими. Как добывать взрывчатку? Как самому сделать мину? Как ее подложить под рельс? Как раздобыть трофейный автомат? Пулемет? Как добыть «языка»? Как снять часового? Как разминировать подступы к фашистской базе? Как распространить листовки, сводки Совинформбюро и т. п. «Зачеты» и «экзамены» сдавались обычно в бою, в деле.

Группе Хатагова, базировавшейся в пуще, повезло больше, чем другим, в смысле обучения: командир был опытным сапером, бывал в боях, добывал сведения, сам брал «языка». Поэтому занятия на его «лесных курсах» проходили всегда живо, интересно, и процент успеваемости был высок. Занятия он проводил на своем «учебном поле». Наиболее успевающих и смекалистых он сам водил на практику — к «шоссейке» или на «железку». Экзамены принимал только в боевых условиях там же — на «шоссейке» или на «железке».

А делалось это так: нескольких курсантов он посылал в разведку. Собирал их и говорил:

— Задание — рассредоточиться вдоль шоссе. При появлении вражеского транспорта — автофургона, грузовика, машины или мотоцикла — сигнализировать другой группе, которая, в зависимости от количества транспортных средств неприятеля, принимает решение о действиях. Атакуй с умом: если танкетка — бутылка с горючей смесью, грузовик — граната, мотоциклист — трос. Во всех случаях обеспечить отход людей, оставить «гостинцы» возможным преследователям.

Однажды группа экзаменующихся слишком далеко ушла от экзаменатора, потеряла с ним связь и возвращалась лесными тропами на свою базу. Настроение у всех было скверное. На таком пустяке, как связь, провалились. Они искали себе какое-либо оправдание и не находили его. Вдруг один из «провалившихся», предложил:

— Ребята, мы себя оправдаем только в одном случае — если вернемся с трофеем.

Его поддержали. И небольшая группа из четырех человек снова вернулась на шоссе. Устроив засаду по всем правилам партизанского искусства, они стали ждать. Прошло немного времени, и по шоссе пронеслись два мотоциклиста. Партизаны их пропустили. Они знали, что немцы часто таким образом проверяют дорогу. Если мотоциклистов не тронули партизаны, значит, участок дороги свободен — можно двигаться колонне. Четверка отважных уже строила планы нападения на колонну.

Но каково было удивление партизан, когда с такой же скоростью эти два мотоциклиста промчались обратно.

«Патрулируют шоссе», — мелькнула догадка.

Прошло еще несколько минут, и снова мотоциклисты пронеслись мимо.

«Забавляются», — решили партизаны. — Надо бы одного заарканить». Но когда на шоссе показалась легковая машина, партизаны поняли, что мотоциклисты «забавлялись» не зря, и приготовились. Решение было принято мгновенно: растянуться вдоль шоссе. Первый крайний и второй — пропускают машину. Третий бросает гранату, и, если неудачно, четвертый его подстраховывает. Если машина повернет обратно или даст задний ход — гранаты бросают первый и второй партизаны.

Хатагов, конечно, видел, что ребята оторвались от него, видел, как они вернулись обратно, но он никак не мог предположить, что ими принято такое рискованное решение. Он догадывался, что партизаны хотят вернуться с важными сведениями, но когда услышал знакомый взрыв гранаты, а потом и другой, и звук разорвавшегося бензобака, то понял, что ребята пошли на серьезную операцию. Ни автоматных очередей, ни стрельбы за взрывом не последовало. Он стал поджидать храбрецов, но, услышав треск мотоциклетных моторов на шоссе, решил отойти поглубже в лес. Там и поджидал своих подопечных. Прождав их до ночи, Хатагов с тревожными думами начал осторожно пробираться на базу. Вернулся он перед рассветом, усталый, в подавленном состоянии. Упрекал себя за то, что недостаточно четко очертил задание группе. С этими думами он и заснул.