— Ох, как печет! Как адским пламенем охватило и сердце, и лопатку… Видать, пришел мой час встретиться с Господом, — простонал отец Иоиль и присел на лавку. Ученики растерянно смотрели на него.

— Доверься мне, батюська, и ничего не бойся, — сказал Чен и на глазах у изумленной публики впился зубами в левый мизинец старика.

— Ааай, что ты творишь, окаянный? — завопил монах. Китаец поднял указательный палец вверх, как бы прося немного подождать. Старик слегка успокоился и через какое-то время почувствовал, что боль отступает от него.

— Уф, а я уже думал, что отмучался на этой земле. Спасибо тебе, Чен. Не зря тебя Господь в нашу обитель привел.

Китаец учтиво поклонился отцу Иоилю.

— Ну что, на чем мы остановились? — продолжил занятие монах, как ни в чем не бывало.

Когда об этих случаях узнал Георгий, то призвал китайца к себе.

— Премного благодарен тебе за спасение жизней наших людей, — сказал он. — Откуда у тебя такие способности и что ты еще умеешь?

— Китайская медицина насчитывает несколько тысяч лет. Мы умеем лечить не только иголками, но еще и надавливанием на разные точки тела, прижиганием, использованием различных даров природы. Я знаю ее лишь немного. Кроме того, что я уже показал, я еще могу лечить отдаленные последствия ран — возвращать подвижность конечностям, бороться со страхами, уменьшать боль при прострелах в спине.

— Полезные качества! Оставайся у нас в Тмутаракани, много добра здешнему люду принесешь. А я похлопочу перед князем, чтобы тебя жалованьем обеспечили. Будешь постигать тайны нашей медицины, а мы у тебя восточной мудрости будем учиться.

Шень Чен недолго сопротивлялся, и вскоре пополнил ряды тмутараканской медицины. Когда из Константинополя вернулся его караван, направляясь в обратный путь в империю Сун, китаец уже прижился в лекарской школе и возвращаться домой отказался.

Однако, вскоре информация о китайце (и особенно о том, что тот за свою работу не берет плату, а значит, и не пополняет школьную казну) дошла до епископа. Ох и взбесился же владыка Лаврентий! Вызвал он к себе грека Георгия и долго ему свое негодование высказывал.

— Не вижу ничего плохого в том, что Чен помощь людям оказывает, — отвечал наставник.

— Так он же язычник! Идолопоклонник! Мало того, он еще и брезгует благодарностью исцеленных им людей! Гнушается христиан!

— То, что он язычник, не велика беда — он же не в храме преподает и лечит, а в отдельной школе — спокойно отвечал Георгий, — А что денег не берет — то его личное дело. Говорит, ему, как буддисту, не нужны земные блага.

— Мы же с тобой земляки, Георгий, ромеи, — заискивающе посмотрел ему в глаза епископ, — неужто ты уже стал прямолинейным, как эти русы-тмутараканцы? Не может быть, чтобы человек был абсолютно честным. Ведь честен только Господь Бог. Пусть этот китаец платит мне небольшую мзду, и я закрою глаза на его вероисповедание. У мусульман, кажется, тоже есть такой обычай — «харадж»: иноверцы платят дань и спокойно живут. Вот и мы предоставим китайцу такую возможность. Так понятно?

— Я подумаю над твоим предложением, владыко! Но мы ведь живем не среди мусульман, а в русском городе. Так что я не обещаю дать на него согласия.

— Это не предложение, а повеление, — взревел Лаврентий. — И если ты этого не понимаешь, то катись отсюда к своим вонючим русам. Не будет тебе больше моего архипастырского благословения!

Георгий стиснул зубы и молча ушел. Он, хоть по происхождению был ромеем, но за эти три года настолько привык к Тмутаракани, что считал ее своей второй родиной, а коллектив лекарской школы — второй семьей. Потому он готов был сражаться за каждого даже с самим епископом. Об этом инциденте он рассказал князю Роману. Роман Святославич со свойственной ему горячностью действовал быстро и опрометчиво.

После литургии князь подошел за благословением к владыке и протянул ему мешочек с монетами.

— Вот возьми, владыко, здесь пять гривен серебром. Надеюсь, достаточно, чтобы удовлетворить твою алчность, и ты своим высочайшим соизволением одобришь, чтобы китаец в лекарской школе мог бесплатно спасать моих подданных, — заявил он во всеуслышанье.

— Что ты такое говоришь, княже? — залепетал Лаврентий, — Мне не нужны твои деньги.

— А что же тогда до меня доходят слухи, что ты, монах-нестяжатель, без денежных подачек и шагу ступить не можешь? Учти, что пора меняться — я не потерплю такого в моем княжестве.

— Да что ты себе позволяешь, юнец! — побагровел от злости епископ. Его маленькие поросячьи глазки налились кровью. Он швырнул мешочек к ногам Романа Святославича. — Ты кого учить вздумал? Да еще в МОЕМ храме!

— Да?! А я-то по простоте душевной полагал, что это — Божий храм, — невинно улыбнувшись, продолжал князь. — И находится он в моем княжестве.

За их перепалкой с нескрываемым интересом следили прихожане. Епископ сделал знак своим прислужникам, и они начали разгонять любопытный народ.

— Успокойся, Рома, — перешел на шепот Лаврентий, — Я пережил уже двоих князей тьмутараканских и тебя, дурака молодого, переживу. А ты мне ничего не сделаешь — светская власть на меня не распространяется. А ежели будешь продолжать на меня бочку катить — вмиг грамотку твоему отцу напишу, что церковь и главу ее не уважаешь и с язычниками якшаешься. Думаю, не понравится это князю Святославу, как считаешь?

— Угрожаешь своему князю в Божьем храме?! Или ты думаешь, это тебе так просто с рук сойдет? Божьего гнева не боишься, владыко, так ожидай княжьей немилости. Далеко не всем тьмутараканцам нравится твое сребролюбие.

— Делай, что хочешь, княже, но знай — ежели я на тебя наложу анафему, то и твои разлюбезные тмутараканцы не будут отлученного князя поддерживать. Так что не лезь в дела церковные, сын мой, и будем жить в мире и любви, — миролюбиво закончил епископ и ушел в свои покои.

В тереме князь Роман места себе не находил от ярости. Его, князя тьмутараканского, отчитали как нашкодившего мальчишку. И, главное, ничего он сделать не мог с зарвавшимся епископом. Или мог?

«Вот бы посадить этого жирного борова на осла задом наперед да прогнать из города на потеху толпе, — улыбался князь своим мечтаниям, — он от стыда красный был бы, как свекла. И народ будет за меня горой стоять. Да нельзя… Вряд ли в Константинополе патриарх одобрит мои действия, да и отец гневаться будет. Что же мне предпринять? Силой его не возьмешь — за ним власть духовная. А победить Лаврентия я должен, это уже дело чести. Иначе он может мой княжий авторитет подорвать. И все-таки, как мне быть?».

Князь думал так напряженно, что у него заболела голова. Кликнул он холопа и велел позвать лекаря. На княжий зов явился Сергей. Он сделал князю успокаивающий чай с мятой, мелиссой и листьями смородины, и Роману скоро стало легче. По секрету он поведал лекарю причину своего недуга. Матвеев внезапно вспомнил один из рассказов о Шерлоке Холмсе, что читал в прошлой жизни.

— Ничего не обещаю, княже, но есть у меня одна мысль. Только бы у Тихомира оказались в запасе нужные травы…

Знаток зелий явился по первому зову. Роман Святославич знал Сергея и Тихомира еще со времен битвы при Альте, и потому доверил свою тайну им обоим. По мере того, как князь говорил, рот Тихомира все шире расплывался в улыбке.

— Я знаю, чем тебе помочь, княже, — довольно сказал он. — Тем охотнее мы поможем тебе, потому что и сами давно зуб на владыку имеем. Для успеха дела мне нужно…

Ту ночь епископ Лаврентий спал плохо. После обильного ужина долго не мог заснуть. Все ворочался и думал, не пора ли обложить налогом приходы на недавно присоединенных к Тмутараканскому княжеству территориях. Пришел к выводу, что, наверное, стоит дать тамошним священникам пару лет на то, чтобы обратить в христианство туземных кочевников. А потом уж можно будет и спросить с них по полной. Тогда можно будет себе и палаты побогаче княжеских отстроить. А во дворе разбить сад, чтобы непременно бил фонтан и вокруг ходили павлины. Пусть все видят, что духовная власть выше и богаче светской. С этой приятной мыслью он и уснул, будучи уверен, что его сон никто не потревожит, ведь за дверью стоят два верных вооруженных охранника. Не знал владыка, что в этот самый момент они уже пили парное молоко с сонным порошком.