Наконец на дорогу выехала повозка с Берендеем, он отдал приказ сопровождавшим его воинам, и они погнали Николу и еще с дюжину бедолаг по дороге прочь от Шарукани.

Матвеев какое-то время с грустью посмотрел им вслед, а затем вернулся к прежней работе, помогавшей отогнать невеселые думы.

Следующие несколько дней Сергей провел в подавленном настроении. Он пытался работать, пытался разговаривать с печенегами и торками, а также с Костуком, но все равно не мог избавиться от чувства безысходности. К тому же Костук был постоянно занят поручениями Ченегрепы, а общаться с пленными кочевниками Сереге быстро надоело. Конечно, знание половецкого языка было большим подспорьем, но в полупустом лагере и слушать-то было особо некого. По вечерам он пел песни половцам, но и их внимание и одобрение не могли его успокоить. Если раньше у Матвеева была надежда на побег, то теперь в его голове поселилась твердая уверенность, что остаток своих дней он проведет рабом у половцев.

В один из особо жарких дней Ченегрепа решил устроить праздник в честь своего дня рождения — оставшиеся половцы Тарховой орды пошли на берег Донца и устроили там пляски, состязания в ловкости и некое подобие пикника на природе. Молодые половчанки — жены и дочери ушедших в поход воинов — затеяли катание на лодках по реке. Простые кочевники, подражая им, сооружали плоты из свежепринесенных досок прямо на берегу. От Костука Сергей узнал, что Ченегрепе в этот день пошла пятьдесят вторая весна. Матвеев подумал о том, что это был солидный по тем временам возраст, и купец уже считался стариком, а в нашем времени он был как раз бы в полном расцвете сил и еще далек от пенсионного возраста.

Незнакомый Матвееву повар из другой вежи жарил мясо на огне, а Сергей с Куркутэ и Булой — пленными печенегом и торком, как обычно, носили дрова для костра, воду для казана и доски для плотов. Куркутэ был одутловатый увалень средних лет, ленивый, как дембель в армии, а низкорослый Була был молод и задирист, но труслив. Наблюдать за их жаркими перепалками было единственным удовольствием для Сереги на тот момент.

— Куркутэ, что ты сидишь, как ворон на ветке. У меня не десять рук, чтобы носить эти проклятые дрова. Работать не работаешь, зато ешь в пять раз больше, чем мы с монахом. Вот скажу Костуку, что ты дрова таскать не хочешь, оставят тебя без еды на недельку, может, похудеешь и будешь попроворнее.

— Замолчи, куриная твоя голова! У меня хоть и две руки, зато их хватит, чтобы вколотить тебя в землю по шею, чтобы ты не нарушал мои мысли своими криками.

— И о чем же ты думаешь, о мудрейший из степных баранов?

— О том, как бы тебя случайно не зашибить поленом, а то ведь и поломаешься ненароком, даже наш монах не починит.

— Между прочим, я был третьим сыном хана орды торков, — ворчливо сказал Була, — и если бы не судьба-злодейка, то это ты должен бы мне прислуживать.

— Был или не был — не важно. Те времена давно прошли. Тащи дрова, иначе тебе не сдобровать.

— Замолчите вы оба, смотрите, что там происходит? — встревоженно сказал Сергей своим собеседникам.

Пока они подходили к кострам, от которых уже во все стороны разносился аромат жареного мяса, Матвеев, краем уха слушая своих спутников, смотрел на маленькие лодочки и плоты, плывущие по реке. В нескольких лодочках сидели половецкие девушки и женщины, которых в качестве развлечения и для того, чтобы освежиться в такую жару, катали бравые кочевники. Внезапно одна из лодок, плывшая посередине реки, накренилась и зачерпнула бортом воду. Половец, сидевший на веслах, пытаясь балансировать, резко качнул лодку в другую сторону, но не рассчитал своих усилий — лодка перевернулась с сидящей в ней девушкой и горе-гребцом.

Через несколько мгновений возле перевернутой лодки на поверхности воды показалась голова кочевника, но девушки рядом с ним видно не было. Он озирался по сторонам, нырял под лодку и вокруг нее, но все без толку. Наконец половец увидел неподвижную свою спутницу, уносимую течением, и что есть силы, поплыл к ней. С ближних плотов в тот же момент в воду прыгнуло еще двое очевидцев этого происшествия.

Все это произошло настолько быстро, что Серега на какое-то время остолбенел. Как только он пришел в себя, то бросил дрова и крикнул своим товарищам по работе:

— Поспешим, может, и наша помощь будет нужна.

— Куда ты бежишь, там и так все понятно — утонула одна из половецких хатун. Невелика беда, а вот если мы дрова не принесем, то можем и без обеда остаться, — важно проговорил Куркутэ.

— Не слушай пузатого, подожди меня, монах, а то пропущу все интересное, — крикнул Була вдогонку Сергею. — Ставлю свой старый колпак, что этого неудачника, который был на веслах, казнят уже сегодня вечером…

Когда они подбежали к берегу, двое половцев выносили из воды бездыханное тело девушки. Чуть поодаль, шумно фыркая и отдуваясь, подплывал третий кочевник.

— О нет, только не Бике! Она не должна была умереть такой молодой!

— Хан Тарх не простит нам гибели его любимой дочери!

— Что тут у вас произошло? — грозно спросил подошедший Ченегрепа, а когда все увидел своими глазами, то схватился за голову и повторял, как заведенный: — Этого не может быть! Этого не должно было быть!

Сергей аккуратно, но решительно, протолкнулся через толпу зевак и подошел к телу девушки. Вглядевшись в ее лицо, он узнал дочь хана Тарха, которая обратила на него внимание на празднике в честь прибытия в Шарукань.

— Я попытаюсь ее с Божьей помощью спасти, — уверенно сказал Матвеев. Он прикинул, что с того момента, как девушка утонула, прошло не больше пяти минут, а значит у нее были все шансы выжить при правильной реанимации.

Двое кочевников попробовали его остановить, но Костук, бросив взгляд на находящегося в прострации Ченегрепу, сделал разрешающий жест рукой, и Сергей приступил к делу. Все его действия были настолько отточенными, как будто он уже был опытным реаниматологом, хотя это спасение утопающей было для парня дебютом. Вероятно, зашкаливавший уровень адреналина позволил всем его познаниям по этой ситуации выстроиться в четкую цепочку, которой он и следовал.

Для начала Матвеев с легкостью поднял тело половчанки (слава Богу, она была стройной!) и согнул ее, перебросив через свое колено. Почти сразу же изо рта полилась вода. Однако девушка все также осталась недвижима и бездыханна. Сергей аккуратно положил ее спиной на песок и нащупал слабый пульс на сонной артерии. Это еще больше вселило в него уверенности в правильности его действий. Он бросил беглый взгляд на ее лицо и поймал себя на мысли, что эта мертвенная бледность придает черноволосой девушке какую-то особую неземную красоту. Но размышлять над этим времени не было. Необходимо было вдохнуть жизнь в это прекрасное личико, чем Матвеев сразу же и занялся.

Сергей подложил руку под шею половчанке, сделал глубокий вдох, закрыл ей нос и плотно прижался к ее влажным губам, вдувая спасительный воздух.

— Что этот грязный раб делает с ханской дочерью?

— Монах хочет забрать ее душу!

— Остановись немедленно, не оскверняй тело хатун! — с разных сторон раздались крики кочевников.

— Не мешайте ему, он знает, что делает, — спокойно сказал Костук и тихо прибавил: — Я надеюсь.

А Сергей был настолько сосредоточен на реанимации, что не обращал на них внимания. Дважды повторив вентиляцию легких, он приступил к непрямому массажу сердца. Матвеев отвел в сторону упругую левую грудь молодой половчанки, положил одну свою ладонь на другую и стал с умеренной силой надавливать ей на грудную клетку.

«Один… Два… Три… Четыре… Какое должно быть соотношение компрессий и вентиляций? Десять… Одиннадцать…Двенадцать… Двадцать и три или тридцать и два? Точно не помню. Надо попробовать и так и по-другому».

После двадцати нажатий Сергей снова вернулся к губам утонувшей. Сделав три вдоха, он опять продолжил массаж сердца. На этот раз он попробовал после тридцати компрессий сделать два вдоха, однако пока эффекта не было.