Девятое лето Чжэн-да. В первый месяц монголы пошли дорогой к Тан-чжэу. Два брата Лэоши{747} с тремя тысячами конницы, встретив их при Жу-фэнь, вступили в сражение. Но цзиньское войско было разбито, и оба Лэоши убежали в Бянь-цзин. Император Ай-цзун поручил вельможе Ма-цзинь-чу с десятью тысячами казенных крестьян прорвать Хуан-хэ и окружить водой столицу. Генералы Хэда и Пуа с войском из Тан-чжэу пошли к императорской столице Бянь-цзин и стали при горе Сань-фын-шань в Цзюнь-чжэу{748}. Ай-цзун отправил генералов Сахэ и Чан-ло с тридцатью тысячами пехоты и конницы охранять переход через Хуан-хэ. Сахэ отправился, но еще до его прибытия монголы, усмирив область Хэ-чжун-фу, переправились через Хуан-хэ. Почему Сахэ и Чан-ло возвратились в Бянь-цзин. Вельможа Хэ-мао Айши представил императору доклад следующего содержания: "Сахэ отправлен был с тридцатью тысячами войска в том намерении, чтобы он сделал нападение на монголов, прежде их отдыха по пришествии из дальнего пути. Но выступив из столицы, (он) прошел несколько десятков ли и, не встретя еще ни одного неприятеля, из страха возвратился назад. Если бы он встретил главную армию, можно было бы ожидать от него нападения на оную с пожертвованием своей жизни?[538] Казнив Сахэ и Чан-ло, прошу показать тем строгость военных законов". Но государь Ай-цзун не принял сего представления. Улинь-да Хуту шел с войском на помощь к Бянь-цзину из крепости Тун-гуань. По прибытии в Янь-ши{749}, он узнал, что монголы перешли реку, и бежал к горе Шао-ши-шань. Цзедуши Се-нянь-а-бу, бросив Вэй-чжэу, бежал в Бянь-цзин. Монголы дошли до Чжэн-чжэу. Главнокомандующий Ма-бэ-цзянь с жителями города Чжэн-чжэу сдался монголам, а чиновник фан-юй-ши по имени Улинь-да Цзяо-чжу лишился жизни. Корпус генералов Хэда и Пуа, встретившись с монгольским войском при горе Сань-фын-шань, стал выступать вперед, почему монголы несколько отступили. Генералы Чжан-хой и Ань-дэ-му, расположившись на горе, видели, что почти на пространстве двадцати ли монгольского войска стояло до трехсот тысяч. Ань-дэ-му, советуясь с Чжан-хоем, говорил ему: "Если не нападем в сем месте, то какого будем ожидать случая?" После чего, предводительствуя с лишком десятью тысячами конницы, они спустились с горы, и монгольское войско снова отступило. Вскоре за сим пошел большой снег, и в продолжении трех дней воины в тумане не видели один другого. В том месте, где находился корпус, было поле, засеянное льном, отчего в грязи повязли люди и скот. Воины во всем наряде неподвижно стояли в снегу, и их копья, обмерзнув льдом, уподоблялись толстым жердям. Тогда как солдаты цзиньского (войска) в продолжении трех дней находились без пищи, подошли свежие монгольские войска, окружили цзиньское войско с четырех сторон и, питаясь печеным мясом, посменно производили стражу. Наконец, увидев изнеможение цзиньского войска, монголы открыли ему дорогу для побега в Цзюнь-чжэу, но во время побега со свежими войсками напали на оное с двух сторон. Цзиньское войско пришло в смятение, и топот бегущих был подобен стуку падающей горы.[539] Вскоре после сего исчез туман, и осветило солнце, но из войска цзиньского не осталось уже ни одного человека — все были побиты от монголов. Чжан-хой и Ань-дэ-му, сражаясь на копьях пешими, лишились жизни. Хэда хотел, спешившись, вступить в сражение, но как не находил уже своего друга Пуа, то вместе с Чэнь-хэ-шаном, Ян-у-янем и с несколькими сотнями всадников убежал в Цзюнь-чжэу. Подкомандные Ян-у-яня генералы Бо-лю-ну и Не-лю-шэн сдались монголам. Пуа бежал в Бянь-цзин, но монголы, преследуя его, захватили в плен. Тулэй{750}, младший брат монгольского императора Тай-цзуна, требовал, чтобы Пуа покорился. "Я первостепенный вельможа цзиньский, — отвечал Пуа, — умру в пределах своего государства, но никак не соглашусь на подданство". Засим Пуа был убит. Монголы, подступив к Цзюнь-чжэу, вне, города провели ров и осадили город. Покорившиеся монголам генералы Бо-лю-ну и Не-лю-шэн просили у монгольского главнокомандующего Тулэя войти в Цзюнь-чжэу и склонить к покорности Ян-у-яня. Посему Тулэй, оставив при себе Бо-лю-ну, отправил в город Не-лю-шэна. Не-лю-шэн, увидев Ян-у-яня, говорил ему: "Монгольский главнокомандующий хочет тебя сделать большим чиновником, если ты покоришься". Ян-у-янь, благосклонно разговаривая с Не-лю-шэном, обманывал его. Призвав его к себе, наконец сказал: "Будучи низкий по происхождению, я получил великие милости в моем государстве. Зачем же ты бесчестишь меня?" Потом, извлекши меч, зарубил Не-лю-шэна. По взятии монголами Цзюнь-чжэу, Ян-у-янь стал на колени и, обратясь к столице Бянь-цзин, со слезами произнес: "С каким лицом явлюсь я пред тебя, государь? Мне остается только умереть".[540] После сего он повесился. Хэда хотел выбежать в ворота, но не успел, почему скрылся в погребе. Монголы нашли его и убили. Чэнь-хэ-шан скрылся в одном тайном месте. По прекращении убийства он вышел и говорил к встретившимся с ним монголам: "Я, цзиньский генерал, хочу лично говорить с вашим главнокомандующим". Монгольские солдаты схватили его и привели к Тулэю. Его спрашивали об имени и прозвании: "Я генерал Чэн-хэ-шан, — отвечал он, — главный командир корпуса Чжун-сяо-цзюнь. Я поражал ваши войска в Да-чан-юане, Вэй-чжэу и Дао-хой-гу{751}. Если бы я погиб среди мятущихся войск, другие сказали бы, что я изменил государству. Теперь, если я приму смерть торжественно, в империи все будут знать обо мне". Монголы убеждали его покориться, он не соглашался. Ему отрубили ноги, но он равно был непреклонен. Наконец, разрезали до ушей рот. Он, изрыгая кровь, до смерти не переставал порицать их. Один монгольский генерал, похваляя Чэн-хэ-шана за его верность, возливал кумыс и, молясь, говорил: "Славный муж! Если ты переродишься впоследствии, то дозволь мне обрести тебя".[541] Когда генерал Цин-шань-ну с войском из Сюй-чжэу шел на помощь к столице, Хэу-цзинь, Ду-чжэн и Чжан-син с тремя тысячами подвластных им воинов покорились монголам. Цин-шань-ну, по недостатку сил, ушел в Цзюй-чжэу. Император Ай-цзун переименовал лета правления в первый год Кай-син{752}.

Кай-син первое лето. В первый месяц войско в Сюй-чжэу, начав бунт, убило генералов Гулицзя Шилунь, Нянь-хэ-тун-чжэу и Су-чунь и со всем городом покорилось Монгольскому государству. Во второй месяц генерал Цин-шань-ну на пути к Гуй-дэ-фу, по прибытии в Ян-и-дянь, встретился с монгольским войском. Главнокомандующий Вань-янь Ули, со всем усилием нападая на оное, был убит. У Цин-шань-ну пал верховой конь, и монголы взяли Цинь-шань-ну в плен. Главнокомандующий Го-энь и чиновник Ду-юй, по имени Улинь-да-а с тремя сотнями человек убежали в Гуй-дэ. Когда монголы представили Цин-шань-ну к главнокомандующему Тэмудау, тот повелел ему склонить к покорности жителей столицы Бянь-цзин, в которой находился император. Цин-шань-ну не согласился. Еще требовали от него, чтобы он сам покорился, но Цин-шань-ну равно не повиновался, почему его убили. Когда генерал Тушань-ну с войском из области Гуань-сянь{753}, бросив крепость Тун-гуань, хотел идти на восток, некто Ли-сянь-шен, отклоняя его, говорил: "Теперь все войска монголов находятся на южной стороне реки Хуан-хэ, а северная сторона реки пуста. Министр, возьми наперед Вэй-чжэу и сим сделай то, чего враги не ожидают. Неприятель, по услышании о том, что наше войско находится на северном берегу реки, непременно, отделив часть своего войска, пошлет на северную часть реки. Таким образом, осажденная столица получит некоторую свободу, а для министра легко будет идти на помощь к оной". Тушань-ну, сильно разгневавшись на Ли-сянь-шена, казнил его на площади, под предлогом, будто бы он обнаружил военную тайну. После чего Тушань-у-дянь, На-хэ-хэ-жунь, Вань-янь-чун-си Мяо-ин и Шан-хэн, оставив крепость Тун-гуань, выступили с войском в поход. Солдаты взяли с собой детей, жен и престарелых родственников. Оставив большую дорогу к Ло-яну, они пошли проселочной дорогой высоких юго-западных гор, через льды и снега. Их следом, в дальнем от них расстоянии, за ними отправилось несколько сотен монгольской конницы. На горах снега были чрезвычайные, почему женщины, взятые войсками, бросали малолетних детей, и дорога была наполнена воплями. Когда цзиньское войско дошло до хребта Те-лин{754}, следовавшая за оным монгольская конница тайно призвала главный корпус из Ло-яна и, сторожа хребет Те-лин, отрезала возвратный путь цзиньскому войску.[542] Цзиньское войско, зная, что они непременно должны погибнуть, решилось вступить в сражение. Но люди уже несколько дней находились без пищи и, ослабев от перехода (почти 200 ли), были не в силах выдержать боя. Притом пошел снег, и мало-помалу они стали разбегаться. Еще до сражения двух войск Вань-янь-чун-си первый из всех предался монголам. Монголы, приняв Вань-янь-чун-си, умертвили его. Равно чиновник ду-юй по имени Чжэн-ди убеждал генерала Мяо-ина покориться монголам. Когда Мяо-ин не согласился, то Чжэн-ди умертвил его и, взяв его голову, явился с покорностью к монголам. После сего войско пришло в великое расстройство. Тушань-у-дянь и На-хэ-хэ-жунь с несколькими десятками конницы бежали в ущелья гор. Монгольская конница, погнавшись за ними, всех забрала живыми и предала смерти. Генерал Шан-хэн, не зная, что все начальники войска побиты, собирал разбежавшееся войско, но в это самое время прибыл монгольский отряд и взял его в плен. Монголы требовали от Шан-хэна покорности, но Шан-хэн не повиновался. Почему монголы под стражей повели Шан-хэна с собой. Дорогой монголы убеждали его склонить к подданству жителей города Ло-яна. "Я никого не знаю из жителей города Лояна, — говорил им Шан-хэн. — Кого же я заставлю покориться вам?" Монголы, зная непреклонность Шан-хэна, хотела сорвать с него шляпу. Шан-хэн, устремив на них строгий взор, закричал: "Вы употребляете против меня насилие, но никогда не буду вашим подданным". Потом, обратясь к столице Бянь-цзин, сделал поклонение и сказал: "По неискусству полководцев погублено войско и утрачены выгода, но мое преступление равно непростительно. Мне остается заплатить отечеству смертью". За сим, извлекши меч, перерезал себе горло и умер. Монголы завоевали город Цзюй-чжэу. В сей же месяц монголы отпустили задержанного посла цзиньского — Фын-янь-дэна, который возвратился в свое государство. В третий месяц монголы, делая приступ к городу Ло-яну, стреляли в оный и разрушили северо-восточный угол городской стены. Начальник города Сахэ-нянь хотел выйти из оного Южными воротами, но не успел; почему бросился в водяной ров и помер. Монгольский государь Тай-цзун, отходя по причине жары обратно, прислал государю Ай-цзуну посла с бумагой, в которой он требовал, чтобы он (Ай-цзун) покорился. Между тем, он (Тай-цзун) оставил Субутая{755} с войском для нападения на Бянь-цзин. Посланный от Тай-цзуна, прибыв в Бянь-цзин, стоя подал присланную бумагу переводчику, переводчик передал министру, а министр, встав на колени, поднес оную государю Ай-цзуну. Император стоя принял бумагу и отдал ее чиновнику, заведующему делами. Сею бумагой Тай-цзун требовал академика Чжао-бин-вэня, чиновника янь-шен-гунь{756} по имени Кун-юань-цо и других вельмож (числом двадцать семь) вместе с семействами, равно семейства покорившихся монголам цзиньских подданных, жену и детей генерала Пуа и несколько десятков швей и делателей луков. Когда император Ай-цзун хотел послать заложником в Монгольское царство своего старшего брата Цзин-вана Шэу-чуня Окэ, возведя его в достоинство Цао-вана, Ми-го-гун-шэу-сунь явился в палату Лун-дэ-дянь. "По какому делу прибыл к нам наш дядя?" — спросил его император. Шэй-сунь отвечал: "Я пришел, услышав, что Окэ отправляют для переговоров о мире. Окэ молод и неопытен в делах. Опасно, что он не в состоянии исполнить великого дела. Да будет дозволено отправиться вместо него мне".[543] Император, успокаивая его, сказал: "Со времени перенесения двора нашего на юг, при спокойствии государства, оказали ли мы нашему дяде какие-либо милости? Когда не имели нужды, мы оставляли его в забвении. Ужели, находясь в крайности, мы пошлем его на опасность? Конечно, ты хочешь показать свою нам верность, но что тогда будут говорить о нас подданные? Итак, оставь твое намерение".[544] При сем государь и министр, смотря друг на друга, плакали. После сего Ай-цзун повелел отправиться вельможе Ли-си для сопровождения Цао-вана Окэ и вельможам Ахудаю и Ши-жуну в звании послов для заключения мира. Но прежде их отправления Субутай, услышав о сем, сказал: "Я получил повеление от императора напасть на город, другого ничего не знаю". И он тотчас стал осаждать Бянь-цзин.[545] Обнесши ров частоколом, он повелел заваливать оный соломой, и в одном мгновение на десять шагов заровнял оный. Главнокомандующий цзиньского войска генерал Боса, по причине начатия переговоров, не смел начать сражения и, сидя на стене, спокойно смотрел на приготовления неприятеля. Император Ай-цзун, услышав крик жителей города, в сопровождении семи всадников выехал из дворца воротами Дуань-мэнь к месту Чжэу-цяо. В сие время от выпавшего дождя по улицам было грязно. Но жители, внезапно увидев императора, в страхе становились на колени по сторонам дороги. Посему император, делая знак рукой, говорил, чтобы не вставали на колени из опасения замочить платье. При сем в замешательстве купцы бросали на землю жито и бобы. Старики и дети, стеснившись вокруг императора, касались по неосторожности его одежды. Прибыли министры и спутники царские и предлагали императору надеть плащ, но государь, не надевая оного, сказал: "Все воины без плащей, зачем же надену его я?".[546] По проходимым местам он ободрял солдат, обращал к ним ласковые речи, а солдаты, в восхищении от его слов, попеременно восклицали: "Да здравствует Император! Умрем в бою с врагами!" И некоторые из них плакали. В юго-западном углу города около шестидесяти человек, собравшись вместе, о чем-то разговаривали. Император, заметив сие, подошел к ним и спросил о разговоре. Солдаты, встав на колени, отвечали: "Монголы, снося землю и хворост, заваливают ров и совершили уже половину работы, а наш главнокомандующий Боса отдал приказание не пускать в них ни одной стрелы, опасаясь разрушить мирные переговоры. Какой это расчет, если рассудить здраво?" Ай-цзун, обратись к старшему из них, сказал: "Для спокойствия народа я не откажусь быть вассалом и платить дань, если бы потребовали сего. Я имею только одного сына,[547] который еще не достиг совершеннолетия, но и его теперь посылаю заложником. Имейте терпение. Если по отшествии Цао-вана неприятельские войска не отступят, умереть на сражении еще не будет поздно". Другие, встав на колена и обливаясь слезами, говорили императору, что дела дошли до крайности, и что премудрый государь не должен надеяться на мир. Император отдал приказ, чтобы войска, стоявшие на стене, начали стрельбу из луков. Тысячник, находившийся при вратах Си-шуй-мынь по имени Лю-шэу остановил коня императорского и сказал государю: "Премудрый государь! Не верь коварным вельможам. По искоренении злонамеренных, монголы сами отступят".[548] Сопровождавшие Императора хотели бить Лю-шэу палками, но государь, удерживая их, сказал: "Он пьян, не делайте ему вопросов". При проезде воротами Нань-сюнь-мынь император, встретив раненых, сам перевязывал им раны и из своих рук поил вином. Кроме всего, он награждал заслуженных воинов золотом и серебром из дворцовых кладовых. В этот же день Цао-ван Окэ отправился в монгольский стан. Но монголы, не отступая от города, с большим усилием стали производить нападения на оный; заставляли пленных китайцев, даже женщин, стариков и детей, носить на себе хворост и солому и засыпали ров. Со стены осыпали их стрелами, и в одно мгновение ров был завален (трупами). После сего монголы против каждого угла городской стены поставили более ста пушек и посменно днем и ночью производили пальбу из оных{757}. Ядра беспрестанно падали в город, были разбиты все отбойные машины, но городская стена, выложенная из глины хулаогуаньской{758} при чжоуском государе Чай-ши-цзуне{759}, была тверда и плотна, подобно железу: от ударов ядер на ней образовались только впадины, повреждения не было. Итак, монголы за городским рвом сложили стену и на оной построили амбразуры и башни. Сия стена в окружности занимала 150 ли; проведенный вокруг оной ров в глубину и в ширину имел до двух сажен.[549] Засим на земляном валу построили казармы в расстоянии на 40 шагов одну от другой, и в каждой из оных поместили по сто человек стражи. Цзиньский генерал Хэси охранял северо-западный угол города. При сильном напоре на сей угол монгольского войска, Хэси от страха изменился в лице и не мог отдавать приказаний. Но его солдаты, помня слова государя, говоримые им неоднократно в утешение, дрались насмерть. Монголы из воловьих кож сделали будочки и, в сих будочках подойдя к стене, раскапывали основание оной. Тогда цзиньцы начинили порохом железные горшки, кои были спущены на цепях и, по достижении подкопа, издавали огонь, истребляющий кожу и человека. Еще пускали летучие огненные копья, кои, по вспышке в них пороха, жгли за десять шагов от себя, почему не осмеливался никто подходить к ним. Монголы, из страха к сим двум вещам, прекратили осаду. В беспрерывных сражениях при их осаде города, продолжавшихся 16 суток, пало с обеих сторон убитыми до миллиона людей. Монгольский главнокомандующий Субутай видел невозможность овладеть городом и прислал посла, который говорил государю Ай-цзуну: "Между двумя государствами открыты мирные переговоры. Должно ли в то же время производить войну?" Император Ай-цзун согласился на предложение и послал вельможу Ян-цзюй-женя угостить обедом монголов и поднести подарки, состоявшие из дорогих металлов и других вещей. После сего монголы отступили от города. Генерал Хэси, по случаю отступления монгольского войска, хотел поднести императору поздравительный доклад. Другие министры не были согласны с ним. Но Хэси, приписывая себе успех в защите столицы, сильно настаивал на сем и, призвав Юань-хао-вэня, сказал: "Уже три дня, как отступил неприятель. Почему доселе не представляете поздравительного доклада?" Он приказал ему немедленно позвать академика (хань-линь-юань) и написать поздравительный доклад. Юань-хао-вэнь объявил его слова министрам. Тогда Сэлэ сказал Хэси: "В древности клятва под городским стенами считалась за стыд. Тем паче, следует ли поздравлять с отступлением неприятеля?" Хэси, рассердившись, отвечал ему: "Престол спасен, государь свободен от опасности. Ужели и сие для вас не составляет радости?" На следующий день, когда явился в Сенат Чжан-тянь-жень, Юань-хао-вэнь пересказал ему сей разговор. "Бестыдный человек!" — сказал Чжан-тянь-жень. После сего он обратился к министрам и сказал: "Государь весьма стыдился того, что неприятель подступил под столицу. Между тем слышно, что чиновники хотят приносить поздравления. Ужели это возможно?" Несмотря на Сие, министры поручили академику Чжао-бин-вэню написать поздравительный доклад, но Чжао-бин-вэнь на сие сказал им: "В Чунь-циу говорится, что Чэн-гун (из княжества Лу) три дня плакал, когда сгорел вновь построенный храм его отца Сюань-гуна{760}. Ныне неприятель разрывает кладбища наших государей,[550] и мы, сообразно обряду, должны утешать, а не поздравлять государя". После сего министры оставили свое намерение. Император Ай-цзун лета своего правления переименовал в Тянь-син. Император повелел наградить по заслугам тех, кто взял обратно какой-либо город, угостил и одарил воинов,[551] отрешил от должностей престарелых и слабых чиновников, отпустил девиц из дворца, в докладных запретил называть себя премудрым и, наконец, слова "премудрый указ" заменил словом "предписание". В пятый месяц в столице Бянь-цзин открылась зараза, от коей в продолжение пятидесяти дней померло более 900 тысяч человек. В седьмой месяц вельможа Шэнь-фу убил в подворье монгольского посланника Тан-цина и других, всего до тридцати человек. Император Ай-цзун оставил его не наказанным, от сего мирные переговоры пресечены. Когда генералы Вань-янь-сы-ле, У-сянь и Вань-янь Хусеху, соединив войска, шли чрез Жу-чжэу на помощь к Бянь-цзин, император Ай-цзун, получив о сем известие, приказал генералу Хэси отправиться к ним для подкрепления. Вань-янь-сы-ле и его товарищи при Цзинь-шуй встретились с монголами, и цзиньское войско разбежалось. После сего У-сянь отступил к горе Лю-шань, а Вань-янь-сы-ле бежал к столице. По получении о сем известия, Хэси, бросив корпус, также возвратился в столицу.[552] Ай-цзун за сие разжаловал Хэси в простолюдины, конфисковал его имение и отдал оное войску.