Во времена господства в Маньчжурии чжурчжэней окаменевшее дерево — мухуаши, как сообщается, добывалось в дельте р. Амур, поскольку местные жители ценили такой сорт камня, превосходящего железо, за его остроту и твердость — наиболее подходящие качества при изготовлении наконечников стрел. Шину, как и каменные ну, считались в древние времена легендарных сушеней одним из экзотических товаров чжурчжэней. Добывание окаменевшего дерева было для жителей Амура делом непростым: оно сопровождалось сложными ритуалами, детали которого теперь восстановить невозможно. Известно лишь, что прежде, чем отправиться на сборы сырья для наконечников, людям, согласно строгим правилам, следовало "помолиться богам". Вместе с тем есть достоверные сведения, что ну добывался в коренных отложениях горных пород. По рассказам самих сушеней, где-то на северо-западе страны, вероятнее всего в низовьях р. Хурхи или в бассейне р. Сунгари ниже района современного г. Саньсина, располагалась гора, на склоне которой можно найти камень, отличающийся такой твердостью, что изготовленные из него наконечники стрел рассекали железо. Перед походом к горе за таким камнем каждый, как и позже в эпоху чжурчжэней, обращался с мольбой к духам. Очевидно, к значительно более позднему времени относятся сведения о том, что ну представляет собой камень, который после "обжига" становится в особенности крепким и острым. Речь в данном случае идет, вероятно, о железной руде, о ее плавке и последующем изготовлении из металла "сильных и острых" инструментов.

В хрониках сохранились описания стрел и луков сушеней — их главного оружия на охоте и войне. Что касается стрел, то длина их составляла 1 фут 2 дюйма, 1 фут 5 дюймов или 1 фут 8 дюймов. Луки изготовлялись сушенями из дерева тан, то есть, очевидно, из черной березы, широко распространенной в Маньчжурии, Корее, Приморье и Приамурье. Благодаря особым качествам черной березы, луки из такой древесины отличались исключительной мощностью, упругостью, прочностью, крепостью и, следовательно, стремительностью, с которой соскальзывала с тетивы стрела. Она сохраняла убойную силу до 400 шагов. Длина луков сушеней составляла 3 фута 5 дюймов или 4 фута. По дальности боя подобные луки и стрелы не уступали такому совершенному типу орудия, каким считался на востоке Азии рубежа нашей эры арбалет или самострел. Эффект оружия многократно увеличивался оттого, что стрелы, перед тем, как пустить их в дело, опускались в яд. Достаточно было ранить человека отравленной стрелой, чтобы он непременно погиб. Сушени довели до совершенства искусство владения луком, поэтому на охоте или войне били почти без промаха, наводя ужас на врагов. Понятной становится запись в хронике о том, что соседи боятся их луков и стрел. Достаточно сказать, что сушени при стрельбе могли намеренно целить и попадать в глаз человеку. Если стрела поражала врага, то такое древко старались вернуть назад, чтобы снова использовать его в бою. В завершение поневоле не очень пространного сюжета, связанного с описанием военного снаряжения, следует сказать, что в сражениях тела воинов сушеней защищали "доспехи" из шкур животных, железа, кости и рога. Следовательно, они умели изготовлять панцири, составляя их из костяных и железных пластинок.

"Экзотика" страны сушеней не ограничивалась, однако, стрелами из дерева ку и каменными наконечниками. Их земля, как следует из кратких записей в летописях, славилась на востоке Азии соболями и красной яшмой. Там же произростало дерево лочан, из коры которого, после соответствующей обработки, сушени получали волокнистый материал, пригодный для прядения и последующего приготовления из нитей материала для одежды. Правда, если верить записям в "Цзинь ши", лочан вырастал в землях сушеней лишь тогда, когда в Поднебесной всходил на трон правитель величайших добродетелей.

Несмотря на предельную краткость и конспективность летописных текстов, посвященных описанию сушеней, их образ жизни и быт представлен в ярких и живых картинах. Поселки сушеней располагались в глубоких долинах среди гор. Из-за холодной зимы и жаркого лета им приходилось пользоваться двумя разновидностями жилищ. Когда выпадал снег и наступали морозы, семьи занимали теплые, углубленные в грунт землянки. Чем глубже был вырыт котлован для такой постройки, тем считалось почетнее. Однако подобное могли себе позволить лишь "богатые дома". Члены их сооружали землянки, спускаясь в которые приходилось переступать девять ступеней. Очаг располагался посредине, в него сваливали все отбросы. Обитатели жилища, работая или отходя ко сну, занимали места вокруг очага.

Летом проживание в душных, прокопченных за зиму землянках становилось невозможным, поэтому семьи переселялись в постройки, которые называются в "Цзинь ши" "гнезда на деревьях". Данный перевод, видимо, неверен, как неверен перевод "живут в пещерах", в "ямах" или в "дуплах" (вместо "живут в землянках"). Здесь подразумеваются, по-видимому, или легкие дома на сваях, срубленные из дерева, или просто шалаши. Поселки сушеней не окружали стены крепостного типа, поскольку, как отмечается в летописях, племена "благополучно ладят меж собой и даже не нападают друг на друга".

Зимняя одежда сушеней резко отличалась от летней. Сильные морозы и ветры заставляли их облачаться в платья, изготовленные из холста и волос, а сверху надевать шубы, сшитые из свиных шкур. Неприкрытые части тела, прежде всего лицо, предохранялось от стужи несколькими слоями свиного жира. Когда же наступала летняя жара, то вся лишняя одежда сбрасывалась, и сушени ходили обнаженными, прикрываясь спереди и сзади полоской ткани (ширина — около 64 см). Поэтому, очевидно, владения сушеней порой называли страной обнаженных. Чтобы до конца представить облик сушеней, следует подчеркнуть и такую важную этнографическую деталь: волосы они заплетали в косички.

Исключительный интерес вызывают бытовые подробности жизни сушеней. Обычно они любили сидеть "в позе цзицзюй", то есть на корточках, поджав ноги, отчего вид их напоминал чужеземную веялку. Когда сушени ели мясо, то полученный каждым из них кусок помещался между ступнями ног. В зимнее время года замерзшее мясо оттаивалось несколько неожиданным способом: на него садились и прогревали теплом своего тела. В качестве посуды для варки пищи сушени использовали глиняные сосуды типа ли, иначе говоря, триподы, которые давно вышли из употребления в других районах Дальнего Востока. В них входило несколько больше 4-5 л воды. Печи сушени не сооружали, а готовили еду на очагах открытого типа. Воду они брали не из колодцев, как их соседи, а, по-видимому, просто из ручьев или речек. Поскольку в их стране отсутствовали залежи соли, сушеням приходилось восполнять ее недостаток в организме, потребляя болтушку из золы какой-то определенной породы дерева или плавника, который долгое время находился в воде. Точные указания об этом в источниках отсутствуют.

Не меньший интерес вызывают довольно подробно описанные свадебные и погребальные обряды сушеней. Прежде всего, следует заметить, что женщины племени до вступления в брак пользовались относительной свободой, из-за чего автор "Цзинь ши" с неудовольствием упомянул развратные или распущенные нравы сушеней. Однако он не мог не отметить целомудренности замужних женщин и того, как дорожат друг другом муж и жена. Молодой человек, который надумал жениться, брал птичье перо и вставлял его в прическу своей избранницы. Девушка могла выразить свое согласие стать женой, оставив перо в волосах. Затем, "по обычаям вежливости", мужчине следовало жениться на ней. Девушку выдавали замуж "по обычаям". Если же ее не устраивало предложение, то сватовство оканчивалось тем, что перо возвращалось незадачливому жениху. В летописях отмечается суровый, свирепый и даже злой характер сушеней. Такая нелестная характеристика обусловлена не только их неистовством в сражениях с врагами, а, главным образом, отношением к пожилым людям и умершим. В Китае с благоговением относились к предкам, а культ мертвых имел громадное значение в мировоззрении, поэтому неуважительное отношение к старикам и безразличие к умершим не могло не поразить чужестранца. Действительно, сушени особенно ценили в соплеменниках силу и мужество, которые проявлялись в полную меру у людей, находившихся в расцвете сил, то есть у молодых. Старики же, при суровой, полной невзгод жизни племени, представляли обузу, почему ими, как записано в "Цзинь ши", "пренебрегали". Если человек умирал, то сушени "не печалились и не терзались", "не горевали и не рыдали". Однако внимательное изучение текста "Цзинь ши" показывает, что такое странное равнодушие к смерти близких объясняется отнюдь не бесчуствием и бессердечностью сушеней. Оказывается, заплакать над умершими отцом или матерью, женой или мужем, а также ребенком означало показать свою слабость, "потерять мужество". Вот почему сушеням приходилось сдерживать и прятать свои чувства. Что касается мужчин, то никому не хочется, чтобы тебя назвали "несовершеннолетним" или "лишенным мужества". В особенности тяжело приходилось женщине: при смерти ребенка печаль была, конечно, безгранична, но горе терзало ее, учитывая уважение супругов друг к другу, и при смерти мужа. Следует к тому же отметить, что, согласно сведениям сочинения "Тайпин юйлань" (гл. 784, раздел "Восточные иноземцы"), она, "овдовев, никогда более не выходила замуж". Погребальные церемонии сушеней состояли в следующем: умершего в день смерти уносили в глухое место, где выкапывалась могила. Тело помещалось в саркофаг, сколоченный из бревен или досок, и опускалось в яму. Затем на гроб сверху укладывали определенное количество предварительно зарезанных свиней. Они предназначались, как отмечалось в "Цзинь ши", в качестве пищи для умершего. Положенные при захоронении обряды выполнялись "с уважением", хотя оплакивание не производилось. Даже тело убитого за грабежи среди соплеменников не осквернялось, а помещалось в гроб и закапывалось в могильной яме. Некоторые дополнительные и важные подробности погребальных обрядов сушеней содержатся в "Тайпин юйлань". В этом сочинении уточняется количество свиней, которое приносили в жертву умершему. Оказывается, при смерти богатых закапывалось до тысячи (!) животных, а когда умирал бедный, то до девяти. Кроме того, засыпая могилу землей, сушени оставляли снаружи конец веревки, которая привязывалась к гробу. На нее затем лили отвар, полученный, вероятно, при варке свинины. Такой обряд, связанный, очевидно, с кормлением умершего, выполнялся до тех пор, пока конец веревки не начинал гнить. В записи отмечается также, что обряды, связанные с памятью об умершем, выполнялись не через строгие промежутки времени.