Нужно сказать, что бежать от приемника до шестнадцатого довольно далеко, и посему, когда нас нагнал охранник на электрокаре, мы запрыгнули к нему и дальше уже просто полетели.

Чтобы не выпасть на поворотах, я вцепился в Халайлу, а тот держался за охранника. Охранник же не выпадал, лишь благодаря мертвой хватке и железному – хрен сломаешь – рулю. Ветер свистел в ушах. Редкие больные и их родственники выпархивали из-под колес весенними трясогузками.

Халайла азартно вопил:

– Быстрее!! Без паники!! Если есть паника – будет балаган! Не паниковать! Кыш от машины, курва! (медицине он учился в Праге и потому хорошо ругался по-чешски)…

Ворвавшись в отделение, мы увидели конвульсирующего посеревшего негра на полу, и персонал, бодро, но бессмысленно суетящийся вокруг. На морде у серого негра сикось-накось была пристроена кислородная маска, но судя по манометру, малый баллон давно опустел.

Халайла ретиво взялся за дело. Я помогал, как мог. Мы перевернули Чавеса, поддержав его голову, пережидая очередной приступ судорог. Тут темпераментный от природы Халайла решил ускорить все процессы.

– Где этот хренов кислород?! – закричал он. – Я уже сто пятьдесят раз прошу долбаный кислород! Дайте этому драному больному, чтоб его раскурочило, подушку под голову! Вызывайте амбуланс! Держите его чертову башку! Готовьте валиум! Открывайте вену! Стойте! Отойдите! Не мешайте! Бегите! Где, наконец, это гребаный Груш! Почему мы за него работаем?! Не надо паники!!!

Понятно, что если до этих воплей царила лёгкая растерянность, то теперь, натурально, началась паника. Одновременно наши служивые бросились выполнять все, что было попрошено.

Причем, за подушкой кинулось три человека, а за кислородом, понятно, никто.

Кроме того, весь этот шухер на бану привлек остальных больных и они, как муравьи на сахар, полезли со всех сторон с советами и комментариями. Кеша Гудлов пробивался через наши спины, разъясняя другим больным, что вот, мол, одного черненького уже эскулапы уморили, скоро, значить, то же и с беленькими будет.

– Кеша! Изыди, черт, отлезь! – умолял я его.

– А я может, пророк-чудотворец, мне может, посмотреть надо, я его может, оживлю! – ломился Кеша сквозь санитара с расцарапанной рожей и Веру с укушенным пальцем.

Чавес тем временем вдруг сам по себе перестал содрогаться. Он активно задышал, сделался вновь черным из серого, пустил слюни, забормотал, описался, словом начал возвращаться в первобытное состояние.

Тут как раз подоспел долботряс доктор Груш, прибыл амбуланс, и мы с Халайлой, поблагодарив всех за внимание, покинули поле боя.

О дальнейшем мне стало известно из телефонного разговора с доктором Амраном, дежурным психиатром «Сороки».

Заместитель Бога был доставлен туда на проверку, и, ожидая очереди, задремал на выделенной ему коечке за ширмочкой. Разумеется, был приглашен невропатолог, оказавшийся новым, не очень опытным, но нагловатым юношей. Прочтя направление долботряса Груша, невропатолог устроил сцену у фонтана, крича, что патология не его, и что он не будет проверять Малыша Чавеса.

Амраныч убедил юного врача хотя бы поговорить с пациентом, а уж после решать, проверять его или нет. Молодой невропатолог согласился, но пребывая в чрезвычайном раздражении от необходимости работать, резким движением распахнул ширму и довольно грубо пихнул спящего Чавеса в плечо, сказав что-то типа:

– А ну, давай, вставай!

…Ну, вы меня поняли? …Так обращаться с Заместителем Бога – себе дороже. Малыш Чавес открыл лишь один глаз, пылающий высшим гневом и из положения лёжа отвесил вполне профессиональную плюху в табло врачу-нахалу. Тот, крякнув селезнем, на спине доскользил ровно до середины зала приемного покоя и застыл, упершись макушкой в сестринский пост.

Больные, которым гад-невропатолог успел нахамить до этого, зааплодировали.

Натурально, беседа не состоялась. Спустя полчаса Малыш Чавес был возвращен в шестнадцатое отделение, персонал коего едва успел зализать раны.

Заместитель Бога с порога заявил, что сомневающиеся в его божественной сущности будут в качестве доказательства немедленно получать по сусалам, для укрепления веры.

– Жаль мне вас, смертные, а что делать, фак, коли нету в вас веры? – возглашал Малыш Чавес, примеряясь грозною десницей к тем, что были поближе. – Для вас же стараюсь, нечестивцы!

На этот раз мягкая комната не была задействована. Санитары-еретики навалились на Заместителя Бога, Посланца, Мессию, Малыша Чавеса и, вколов галоперидол в черную задницу, привязали его к кровати. Крепко! За четыре ноги! До утра! Аминь!

Весь этот бардак окончился на исходе ночи. Все это время в приемном покое тихо, покорно и вежливо дожидались меня двое: интеллигентный мужчина средних лет и юноша бледный с горящим, как и положено, взором. Похоже, сын. Свежезабинтованные предплечья юноши прорастали мелкими кровавыми цветами.

Я, будучи уже полуживым, вяло взял направление, пробежал глазами по диагонали, выцепил заветное словосочетание – «суицидальная попытка», понял, что юношу придется оставить в больнице и пригласил папу с сыном в кабинет.

– Здравствуйте, я дежурный врач, чем могу вам помочь, – пробормотал я ритуальную фразу.

– Здраштвуйте! Witam, panie, – с благородным шляхтецким акцентом ответил мужчина, – доктор, мы из Польши! Я – Юрек Заёба! А это мой сын – Бонифаций Заёба! Помогайте нам пошалуйшта, prosze pana!

Сон и усталость покинули меня одновременно с произнесением этих чудных имен.

Увядшее было мое настроение вновь расцвело пышным кустом чертополоха. Да-да, именно вот такой хренотенью и стоит заниматься всю жизнь. А чем же ещё?

– Садитесь, пан Заёба, – произнес я, – садитесь, поговорим…

Так выпьем, без выдумок, попросту за то, чтобы работа всегда была для нас праздником! Но чтобы, кроме праздников, бывали еще и выходные…

Отшумел Новый год. Все меняется. Все духовнее и духовнее живет моя доисторическая родина. По зомбоящику наблюдал за крещенскими мероприятиями. Конечно, просто дух захватывает, когда видишь людей, прыгающих в прорубь. Я и сам в холодной воде купался, но вот так! Наотмашь, педипальпами об лед! Не знаю, не знаю… А у нас тут тоже, кто желает, едут на Иордан, окунаются, запасают там воду, хранят рубахи, побывавшие в воде Иорданской, обретают, так сказать, духовные богатства.

Но у нас хоть не так холодно, как на Руси!

Вот один знакомый, сопровождавший православных гостей, стал свидетелем сцены в автобусе, при поездке на Иордан на крещение. То есть, специально организованная поездка – покреститься, окунуться. У всех заготовлены рубахи, тара для воды, лица просветленные, глаза добрые. Молодой человек и тётенька.

Тётенька: – Молодой человек! Я извиняюсь… А ведь это моё место!

Молодой человек: – Почему же оно ваше?

Т.: – А мне тут удобно! Вставайте!

М.: – Ну дык и мне удобно!

Т.: – Что вы мне хамите?

М.: – Да ты сама хамишь!

Т.: – Да пошел ты на х…й, выблядок свинячий!

М.: – Да пошла ты сама на х…й, крыса старая!

Вот так благословили друг друга и поехали на Иордан.

Даже не знаю, наверное, нужно выпить за отпущение грехов…

Уже написав название этой нелепой истории, я понял, что оно претендует, как минимум, на роман. Ну, типа «Голова профессора Доуэля», или что-то столь же интригующее. Выдохните. Интриги не будет. Все случилось просто и глупо. Впрочем, как и всегда в Дурдоме.

Профессор Поцтум, он такой, как бы описать-то… Он мужик здоровый, и еще его все время дергает. То глаз, то морду, дерг-дерг, тик у него, что ли? Он нам психотерапию читает, знаменитый психотерапевт. Одно меня смущает. Если бы, не дай бог, понадобилось мне к плечу чьему-то припасть, то уж к чьему угодно, только не к плечу, над которым физиономия его дергающаяся. Да седые волосы, вьющиеся из носу.