– О! О! эти русские! Все портят!

Пристал к религиозному санитару, тот турнул его еще хлеще. Ицхак еще горше:

– О!!! Эти религиозные!!! Спасу от них нет!

Чуть позже его также разочаровали эфиопы, аргентинцы, йеменцы, иракцы и индийцы. Про бедуинов нечего и говорить.

Короче, Ицхака перестали устраивать абсолютно все. Видимо, гипоксия повредила не только кору его головного мозга, но и саму его древесину.

Вызвали меня в другое мужское отделение. Больной жалуется на боли. Нога болит. Ну, у него-то она еще долго будет болеть. Это наш старый, известный, можно сказать, знаменитый больной.

Будучи в психозе, шалил себе в собственном доме. Громко шалил, агрессивно. Соседи вызвали полицию. Те приехали, и поскольку пресловутый больной не только не сдался, но и напал на незваных гостей с ножиком, один, самый решительный полицейский, открыл огонь на поражение. И был, видимо, настолько меток и гуманен, что пять пуль положил больному в правое бедро, почти в одну точку. Потому, что первая, вторая, третья и четвертая пули, его не остановили.

Вот какие у нас бывают психозы. Лично я – горжусь! Но и полицейский молодец, мастерство за кофием не пропьешь! Подвиг его меткости омрачил лишь тот факт, что ещё две пули достались сестре больного, которая на минуточку высунулась из кухни, посмотреть, кто это там так шумит.

Видать, она здорово удивилась, когда поняла, что палят в неё. По счастью, все остались живы. В протоколе полицейские написали, что господин Н, несмотря на то, что получал в ногу пулю за пулей, продолжал атаковать полицейских, проклинать их и угрожать им, и очень сердился.

Мне кажется, его можно понять.

Ладно, дежурю себе дальше, никого не трогаю. Спать мне охота, но не дали, черти, отдохнуть.

Позвонили и сообщили, что привели какую-то девушку с ранкой на пальце. Почему в психиатрический приемный покой? «Ну, ладно, – думаю, – приду – увижу, что там за ранка».

Уже на подходе к приемнику меня смутили крики погибающей свинки. Вот, то есть, как способна кричать свинья, когда ее долго и неумело режут – то же самое услышал и я.

А увидел я следующее: в лобби приемного покоя мечется толстенькая невысокая девушка с очень неприятным лицом, и криками изображает ту самую погибающую свинку. На левой её руке висит женщина и пытается тряпкой зажать рану на пальце.

Надо сказать, что удается ей это не очень хорошо, поскольку в крови не только она сама, но и девушка с неприятным лицом, и весь пол, а местами даже стены.

На правой руке у девушки висит похожий на неё мужчина (видимо папа). У папы в руке имеется небольшой кислородный баллон, трубки которого он сноровисто, но безуспешно пристраивает на мордочку девушке с неприятным лицом. Нет смысла добавлять, что и мужчина в крови по уши.

Вся эта тройка шарашится по лобби в живописном танце смерти, а секретарша глядит на это дело стеклянными глазками из-за стеклянной же загородки.

Я осторожно интересуюсь причиной визита. Родители девушки, драматично выкрикивая фразы, с тяжелым испанским акцентом, сообщают, что она олигофренка и аутистка, а кроме прочего страдает повышенным внутрилегочным давлением и пневмонией. И именно сегодня рассадила палец о стекло.

Припомнив смутно общую медицину, понимаю, что нужно бороться с кровотечением. И вот, я, психиатр, то есть человек, по определению, чуждый насилию и боящийся крови, зову медбратьев. Мы надеваем перчатки и наваливаемся на девчонку.

Не тут-то было. Силы в ней немеряно. Тут медбрат Юваль, служивший в спецназе, хитрым боевым приемом заламывает ей руку и предъявляет палец к осмотру.

Ёрш твою медь! До кости! Кровища хлещет. Надо шить, а у нас нечем, значит надо отправлять в «Сороку» к хирургу. Общими усилиями с родителями начинаем перевязку. Девчонка не сдается. Просто Кармен! Испанские проклятия смешиваются с русским матом. Вокруг кровь. Поросячьи визги жертвы режут уши.

На мгновение реальность меняется, и я чувствую себя участником какой-то отчаянной пиратской схватки. Наконец палец перевязан. Все переводят дыхание. Улыбаются. Все же мы молодцы!

Этим молниеносно пользуется олигофренка-аутистка. Она, сука, срывает повязку, и все начнется сначала.

В конце концов, я-таки отправляю ее в «Сороку». И там доктор Мишка Сеченов мудохается с ней до утра. А утром ее госпитализируют в терапию из-за легочной недостаточности.

Но я-то этого пока еще не знаю, у меня-то пока все только начинается.

Едва я вошел в секретарскую, как тут же и был буквально освежен новостью. Мне сообщили, что областной психиатр вытащил сегодня шесть принудительных проверок, а значит, в течение вечера и ночи амбуланс привезет шестерых сумасшедших. Разумеется, если поймает.

Как будто нам не хватает новых больных. Вот взять хоть одного из них, этих свежепойманых…

Утром этого новенького пациента проверял заведующий отделением профессор Фолкнер. При сём посчастливилось присутствовать и мне. Санитар ввёл в ординаторскую черного человечка лет тридцати. Он здорово смахивал на Уго Чавеса, тогда ещё живого президента Венесуэлы, только был меньших размеров и намного чернее.

Маленький черный Чавес непринужденно развалился в предложенном кресле, строго взглянул на нас и лениво произнес с африканским акцентом:

– Ну, что скажете, смертные?

– Хотелось бы узнать что-нибудь о вас? – вежливо попросил Фолкнер.

– А что про меня, фак вас, знать, – начал грубить Малыш Чавес с полуслова, – я, фак вас так, понятно кто, я – посланец бога…

– А я никого никуда не посылал, – сострил бородатой остротой профессор Фолкнер, после отдыха в Америке пребывавший в игривом настроении.

– Ты, что же это, смертный, фак тебя, хочешь сказать, что ты бог? – разозлился утративший чувство юмора Чавес. – Ты ж, фак тебя, самозванец, а я – заместитель бога! Мессия! Его посланец, а не твой!

С этими словами он начал подниматься с кресла (видимо, чтобы проучить нас хорошенько) и мы, поняв, что беседа потеряла предметность, позвали санитара поздоровее…

Но это утром. А ближе к вечеру, дежуря по приёмнику и разбираясь с принудительными проверками, я понятия не имел, что происходит в отделении.

А происходило там, вот что:

Малыш Чавес, заместитель бога, мессия и посланец, сделался настолько гневлив и беспокоен, что персонал закрыл его в специальной мягкой комнате, оборудованной камерами наблюдения и динамиками с приятной тихой музыкой. Именно благодаря качественным видеокамерам и цветному монитору, медсестра Вера смогла увидеть во всех подробностях, что Заместитель Бога, быстро обретя самообладание, принялся мастурбировать. Причем, по словам Веры – достиг глубокого удовлетворения трижды. Намастурбировавшись же всласть, улегся на мягкий пол и якобы задремал.

Купившись на дешёвую разводку, персонал открыл мягкую комнату. Малыш Чавес вышел и немедленно дал в морду случившемуся рядом больному, а заодно расцарапал рыло подоспевшему санитару. Через несколько секунд он укусил за палец медсестру Веру, прибежавшую посмотреть, кто это там получил в морду и кому это там расцарапали рыло. Ну, обыкновенно – позвали подмогу, навалились разом, зарядили шприц.

Когда Малышу Чавесу укололи хлорпромазин, Заместитель Бога выкинул такую штуку: завел под низкий лоб глаза, перестал дышать, рухнул, выгнулся красивой дугой и закатил шикарный эпилептический приступ.

Судороги шли непрерывно, волна за волной, приступ явно перерос в эпистатус.

А Малыш Чавес даже не думал приходить в себя. Только тогда кто-то из персонала догадался нажать тревожную кнопку, прицепленную у каждого из них на поясе.

Сигнал тревоги получили охранники на входе, и атаманша справочной службы Симона, которая высунулась, как кукушка из своего окна и завопила неистово:

– Срочно доктора в шестнадцатое! Помирает!!!

Это дикий зов и услышали одновременно мы с Халайлой, арабским доктором, который играл в интернет-казино в секретарской.

Оба-два мы травлеными крысами влетели в лобби, проскочили на территорию и припустили в сторону шестнадцатого, хотя дежурным по этому отделению сегодня вообще был доктор Груш, тоже порядочный долботряс.