Пограничник, получивший водку, тем временем делал сержанту страшные рожи за спиной Чучундры, мол, давай сваливать, пока не поздно, и международными жестами сигналил о грядущей выпивке.

Сержант облегченно выпалил:

– Так точно, товарищ лейтенант, всё ему передам. С праздничком вас!

Чучундра пожал руки пограничникам. Кролик обнял их обоих на прощание.

Уазик с довольными погранцами уехал, описав круг почета. Стюардесса, наблюдавшая всю эту сцену с трапа, тщательно заплевала окурок и помахала нам рукой.

– Давайте, служивые, а то без вас улетим, – позвала нас толстуха неожиданно хриплым басом.

– Я только машину сменщику верну, – соврал Кролик и запрыгнул в кабину Газа.

– За мной, – скомандовал Чучундра.

Мы с Панфилом начали подниматься по трапу, подталкивая арестантов стволами.

Посмотрев вверх, я испугался. Мне показалось на секунду, что вот-вот я упаду куда-то ввысь, вопреки всем правилам мира.

Полярное сияние безмолвно бушевало, захватив все небо, переливаясь праздничными сполохами. Обезумевший цветной шторм смешивал и расплескивал краски по черному холсту неба в такт какой-то космической, недоступной нам, но разумеется, существующей музыке.

В самолёте пахло дезинфекцией и пылью, как впрочем, пахло всегда в подобных самолётах.

Салон оказался полупустой. Да и в самом деле, какого черта и кому нужно было лететь в Анадырь в феврале?

Все пассажиры разместились в передней части. Мы, соответственно, начали рассаживаться в хвосте. По трапу простучали торопливые шаги, и в салон ввалился запыхавшийся Кролик.

– Машину в темноте оставил за ангарами, хрен найдут, – шепнул он мне.

Толстая стюардесса махнула водителю трапа, мол, отгоняй, и захлопнула люк, повернув ручку блокировки.

Между тем в самолете обнаружилась еще одна бортпроводница, но худая. Раздавая взлётную карамель, она спросила Панфила, опасливо косясь на наших арестантов:

– А им можно конфетки?

– Можно, – великодушно разрешил Панфил.

– А за что их, бедненьких, что они сделали?

– Мы, девушка, зарезали семерых прапорщиков, – не упустил такой возможности Джаггер. – А кстати, как вас зовут?

Тощая стюардесса, охнув, высыпала полподносика карамели на душегубов и быстро ушла в нос. Больше она к нам не приближалась. Батя и Джаггер, довольные, зачавкали конфетами.

Гудение моторов усыпляло. Казалось, что полёт этот продолжится так же, как и начался, тихо и мирно, и самолёт как бы сам по себе приземлится в каком-то ином мире, где все будет по-другому.

Время шло, борт летел на восток и мы не могли допустить посадки в Анадыре. Кролик поглядывал на часы и шептался с Чучундрой.

Панфил наклонился ко мне и тихонько прочел прямо в ухо:

– Время! – сказал Кролик, – пора менять маршрут.

Он и Джаггер встали одновременно и, прихватив один автомат, отправились в сторону пилотской кабины.

Мы прикрывали тыл.

Толстая стюардесса загородила вход в кабину, Джаггер указал на нас, и Панфил приветливо помахал ей автоматом.

Затем пацаны вошли в кабину и прикрыли дверь.

Не знаю, о чем и как они говорили с экипажем, но только минут через пятнадцать Джаггер вернулся к нам, вручил мне потертый ПМ, изъятый у бортмеханика.

– Я передернул, патрон в стволе, не шмальни случайно, – предупредил меня Джаггер. – Пошли, Чучундра, со штурманом курс проложим. Мужики нормальные оказались, не трепыхались, жизнь дороже.

Те пассажиры, что не успели еще задремать, недоумевали немного, наблюдая хождения военных людей в кабину и обратно, но поскольку полёт продолжался спокойно, то и люди не волновались. «Раз ходють, значить надоть. Кому надо, тот и ходить». На счастье нам, советская власть отучила народ от излишнего любопытства.

Батя от скуки даже задремал.

– Панфил, я схожу в кабину, пригляди тут, – попросил я.

– Валяй.

Придерживая пистолет, чтоб не выпал, я прошел в кабину.

Обе стюардессы проводили меня злобными взглядами, но не сказали ни слова.

«Вот дуры, – подумал я. – Если долетим, так хоть на Америку посмотрят».

В кабине Чучундра спорил со штурманом.

То, что керосина, скорее всего, хватит, они уже выяснили. Но штурман, лысоватый дядя с бакенбардами, теребя воротник нейлоновой рубашки, настаивал, что нас собьют советские ПВО.

– Собьют, как бобиков, – горячился штурман.

– Точно, Миг поднимут, залепят ракету в движок, и хана, – поддержал штурмана второй пилот, румяный крепыш с усами. – Лучше полетим в Анадырь, пацаны! А? И мы никому ничего не скажем…

– Ты, я смотрю, до лётного училища в ментовке работал, – оборвал его Джаггер, – так поешь складно.

– Авось не собьют, – сказал я, – они после того «Боинга» корейского на воду дуют. Главное на запросы не отвечать, пока будут соображать да согласовывать, что это летит и куда, мы уже проскочим. Да и пьяные все сейчас, ещё не протрезвели…

– И без шуток, – добавил Джаггер, – у наших чуваков, тех что в салоне, есть граната. Даже две. Чуть что – бах! И ракета не понадобится!

Где-то через час, по мере приближения к границе, рация ожила, и запросы диспетчеров посыпались один за другим. Больше всего их интересовало, почему мы не отвечаем. Чучундра завладел аппаратом связи и в корне пресекал слабые попытки второго пилота ответить хоть что-то.

Командир корабля, морщинистый тип с ёжиком седых волос, смахивающий на старого боксера, за все это время не проронил ни слова. Только шевелил мощными желваками да потел. Он, видать, был из тех людей, которые умеют покоряться неизбежным обстоятельствам достойно.

Мне даже было приятно, можно сказать, я немного гордился, что нашим самолетом управляет такой опытный воздушный волк, а не какая-нибудь размазня, способная оказать серьезное сопротивление.

Бортмеханик, похожий на запойного пьяницу, лишившись пистолета, вообще утратил интерес к происходящему и дремал не хуже Бати. Видимо это было что-то нервное.

– Мы над нейтральными водами, – вдруг сказал штурман.

Тогда Чучундра нацепил гарнитуру, отнятую у второго пилота, покрутив рацию, настроился на частоту разведчика и закричал в микрофон:

– Sky bird, sky bird! This is civil aircraft. Mayday! Mayday!!! Mayday!!! Sixty passengers on board. We ask for political asylum!

Все это Чучундра выдал в эфир несколько раз.

– Они ответили, – вдруг выпучил он глаза, – они отвечают с базы «Эллисон»! Это Анкоридж!

– Дай сюда, – Джаггер сорвал с Чучундры гарнитуру, – ты вечно что-то недослышишь! Ой, точно! Велят следовать за сопровождением! На, Чучундра, говори с ними сам, я что-то стремаюсь. Бабай, что застыл, дуй за Панфилом!

Панфил безмятежно дрых, положив голову на Батин живот.

– Пошли, хорош кочумать, – растолкал я его, – тебе звонят из Америки.

Панфил вскочил. Батя засопел еще слаще.

В кабине, и без того непросторной, мы просто сидели друг на друге. Панфил с Чучундрой общими усилиями смогли объяснить диспетчерам базы «Эллисон», что вообще происходит. Американцы тактично поинтересовались запасом топлива и высотой.

Мы летели навстречу солнцу, и хотя внизу еще была ночь, на нашей девятикилометровой высоте наступил жемчужный, неяркий рассвет.

В салоне послышались изумленные возгласы пассажиров. Тут же Джаггер дико заорал мне в зазвеневшее ухо:

– Смотри!!!

Справа от нас серебристой рыбкой появился, словно ниоткуда, силуэт истребителя F-15 «Eagle»