— Поэтому ты хочешь, чтобы я тебя убила? Потому что станешь опасен? В смысле опаснее, чем сейчас?

— Да.

Они помолчали.

— Сколько? — тихо спросила Адикия.

— Шесть недель, — Деймос прекрасно понял ее вопрос, — может девять, если буду редко пользоваться модулем.

— А что потом?

— Потом, учитывая то, что модуль «Ока» пассивно работает всегда, а мой уровень синхронизации с ним близок к сотне, со мной вряд ли смогут справиться. Только если артиллерией, которой у армии нет.

Адикия серьезно посмотрела на Деймоса, пытаясь понять, не манипулирует ли он сейчас ею.

— Так, может, — начала она, — решим все прямо сейчас? Ты и сам можешь, арсенал для тебя открыт…

Деймос засмеялся.

— Я слишком труслив для того, чтобы покончить с собой, Адикия. Слишком хочу жить. Я раньше был капитаном, до ранения, из­за которого попал сюда. И сижу я тут только потому, что всегда очень хотел жить, — он встал из­за стола и подошел к одному из шкафов. — Я уверен, что старик прячет где­нибудь здесь нормальный чай или кофе.

Он покопался на полках, но так ничего и не нашел. Адикия молчала.

— Ладно, черт с ним, — он прекратил свои попытки что­либо найти. — Мне пока нельзя умирать, Адикия. Есть кое­что, что я должен исправить, а ты мне в этом поможешь. Ты будешь моими глазами, ушами, моим проводником и помощником, чтобы я смог минимизировать использование модуля в будущем. Это позволит мне выиграть время и остаться в здравом уме как можно дольше, чтобы успеть.

— Успеть что? — спросила Адикия.

Деймос вернулся в кресло Ивора, покрутился на нем из стороны в сторону, что­то вспоминая.

— Два года назад у меня был один приказ…

Ему постоянно снился один и тот же сон.

— Чего ты добиваешься?

Оливер не знал, что ответить.

— Чего ты добиваешься? — повторил свой вопрос неизвестный мужчина в военной форме.

— Я не знаю.

А потом вспышка и следом за ней ударная волна.

— Чего ты добиваешься?

Они стояли посреди выжженной пустыни.

— Я не знаю.

— Ты должен ответить на этот вопрос, — каждый раз говорил его загадочный собеседник и, поворачиваясь к нему спиной, делал всего пару шагов и растворялся в воздухе.

— Оливер!

Голос Мэтта. Мелисса опять привела его в сознание.

— Оливер! Старик, тебе надо поесть.

Он окинул взглядом их очередную стоянку. Слева от него, у дерева, стояла пара солдат в форме правительственной армии. Их глаза были также пусты, как и его желудок, — Мелисса ни на секунду не ослабляла контроль над его невольными носильщиками. Рядом, склонившись над ним, стоял Мэтт, а за его спиной, у дерева, сидела женщина­телепат.

Выглядела она чуть лучше самого Оливера. От былой опасной и в чем­то дикой красоты не осталось и следа. Мелисса осунулась, похудела, а кожа на лице приняла такой же, как и у Оливера, пепельно­серый оттенок.

Но Оливер не жаловался, ему в очередной раз посчастливилось остаться в живых. Он встретился с Мелиссой взглядом, попытался улыбнуться своей спасительнице, но вышла только не самая приятная гримаса.

— Опять пайки? — в шутку проворчал Стальной Генерал.

— Да, опять пайки. Поменяем повязки, и снова в путь.

Опять Мелисса его вырубит. Если бы не этот сон, который повторялся уже сотню раз, он был бы ей даже благодарен.

— Мы возвращаемся в Столицу, да, Мэтт?

— Тебе нужен врач, старик.

— Мне нужен покой и нормальная жратва.

Мэтт ничего не ответил и только тяжело вздохнул.

— Тебе нужен нормальный врач, который сможет тебя правильно заштопать. Ты жив только благодаря тому, что Мелисса держит тебя фактически в коме круглые сутки, — на лице Мэтта читалась тревога.

— Вы мне колете боевые[6]?

— Да.

— Сколько времени прошло?

— Почти четыре недели.

Дело дрянь. От печени, судя по всему, уже мало что осталось.

— Скоро все?

— Мы почти пришли.

— Я чувствую себя чуть лучше, чем обычно.

Мэтт помрачнел. Сколько раз он уже видел это: солдат приходит в себя на пару часов, говорит, что ему лучше, а потом умирает ночью. Последний рывок организма, Оливер был на грани.

— Это хорошо, — сказал Мэтт. — Давай поедим.

Он поднес ко рту друга ложку с дымящимся пайком. Стальной Генерал не был идиотом и молча открыл рот, снимая с ложки зубами, а после проглатывая безвкусную, но питательную массу. Когда о тебе заботятся, не стоит выделываться.

— Мы найдем тебе врача, — рассеяно пробормотал Мэтт.

Четырьмя неделями ранее…

— Оливер!!!

Мэтт заметил, что его друг потерял сознание и отвесил ему пару ощутимых пощечин.

— Мэтт, не надо, это я, — подала голос Мелисса.

— Что — ты?!

— Отключила его, так будет проще.

Мэтт с недоверием посмотрел на их с Оливером спутницу, но бить товарища перестал.

— Что будет проще?

— Он сейчас в стадии глубокого сна. Я, как могла, замедлила сердцебиение и оградила органы чувств. Иначе он истечет кровью или умрет от шока.

— Вот что­то мне подсказывает, что лучше было бы держать его в сознании.

— Кто знает, — ответила женщина. — Но кровотечение замедлилось.

В ее словах была доля здравого смысла, хотя Мэтт не был медиком и не мог оценить правильность подобного решения.

— Ладно, тащи остатки своей рубашки, надо его перевязать.

Мелисса молча кивнула и, сжав зубы от боли в ноге, поднялась и пошла за повязками, которые готовились изначально для нее.

Пока она собирала тряпки на перевязку, Мэтт открыл аптечку на своем костюме, достал антибиотики, медицинский гель и степлер. Уже с помощью Мелиссы он, как мог, промыл раны, залил три рваных входных отверстия гелем и стянул края скобами.

— Наверное, даже лучше, что он без сознания, — признался Мэтт. — Меня как­то раз такой хреновиной штопали прямо на поле боя, ощущения те еще.

— Да, — согласилась Мелисса. — Но ты же понимаешь, что если шрапнель задела селезенку или кишечник, то он нежилец?

— Понимаю, — хмуро ответил Мэтт. — Понимаю.

Следующие сутки прошли в тревогах. Как только они подлатали Оливера и дождались, когда гель окончательно застынет, зафиксировав края раны, они погрузили раненого товарища на самодельные носилки и потащили прочь от места бойни. Мелисса уверяла, что в радиусе пятисот метров нет ни души и теперь она точно засечет чье­либо приближение, но Мэтт решил перестраховаться. На следующий вечер они опять прокололи Оливера боевыми стимуляторами на пару с антибиотиками и привели в чувство, чтобы покормить.

Мужчина был слаб, но его жизни ничего не угрожало. Мэтт точно знал, что пока у них есть запас походных армейских медикаментов, его друг будет жить. До этого времени им нужно было найти толкового хирурга, чтобы извлечь шрапнель, которая, судя по тому, что Оливер еще дышал, внутренние органы не задела — дистанция была великовата или ему просто повезло. А на следующий день Мелисса, которая ушла за водой, вернулась в сопровождении пары солдат. Так они получили запасы еды, стимуляторов и тягловую силу для носилок. Так, меняя солдат, когда предыдущие падали от истощения, они прошли несколько недель.

Быстро передвигаться не получалось. Уколы помогали, но трясти носилки было нельзя. Плюс ко всему Мелиссе было невероятно тяжело управлять сразу двумя людьми, контролировать каждый их шаг, чтобы, не дай бог, они не перевернули носилки с раненым. По этой причине они делали частые остановки, а иногда женщина просто замирала на месте, отпуская их маленький караван на метров двести вперед, а после тяжелым, усталым шагом догоняла своих спутников.

— Как ты, Мелли? — спросил как­то Мэтт.

— Голова раскалывается на части, но жить буду, — ответила Мелисса.

— Ты почти не спишь.

— Я знаю, но так проще. Проще постоянно держать солдат под контролем.

Раз в трое суток, когда носильщики выдыхались настолько, что просто уже были неспособны даже под ментальным контролем женщины­телепата поднять носилки, Мэтт пускал их в расход, пряча тела в кустах или забрасывая листвой, а Мелисса укладывалась спать. Она спала по шестнадцать, а иногда и по двадцать пять — тридцать часов кряду. Ее мозг требовал отдыха.