Мэтт вдохнул, собираясь с силами, бросил взгляд на Майкла, который неведомо откуда знает о существовании его брата, на Мелиссу, будто оценивая, может ли он настолько ей верить, чтобы рассказывать об этой части своего прошлого, и начал:

— Мы с Джеймсом стояли у истоков движения сопротивления, — сказал Мэтт. — Вы, наверное, помните, Майк, то время, когда за кражу кило риса расстреливали на месте. Насмотревшись на эти зверства тогдашней хунты, мы и стали организовывать партизанское движение…

Мэтт прервался, вспоминая те далекие­далекие времена.

— Джеймс всегда был слабым. Не духом, нет, физически. Не знаю, в кого он пошел, наверное, в нашу мать, а не в отца, как я, но его тщедушность только разжигала в нем злобу и жажду власти. А если помножить все на нравы того времени — он очень быстро из милого парня превратился в исчадие ада.

Мэтт потянулся, снял папку и взял один из стаканов.

— В какой­то момент я перестал понимать, сопротивление мы или просто банда мародеров, но ничего не мог с этим поделать. Тогда я уже повстречал Оливера и сконцентрировался на его продвижении, чтобы иметь в совете командиров против Джеймса лишний голос, но он сам ушел.

— Сам ли? — спросил с намеком Ивор.

— Ну, как сам. В определенный момент его методы пересекли невидимую черту, грань, после которой нет пути назад. И я поставил его перед выбором: либо я его расстреляю, либо он проваливает, и я его больше никогда не вижу. Он выбрал второе. А после его место в штабе занял Оливер.

— То есть прародителем ударного корпуса был Джеймс? — с удивлением спросил хирург.

— Да, — ответил Мэтт, — Оливер изначально просто принял командование… — мужчина запнулся, — еще зеленый был  для такой ответственности, я им просто заткнул дыру в рядах командующего состава. Почему вы вообще спросили о Джеймсе?

Ивор молча взял свой стакан с чаем и сделал несколько больших глотков.

— «Око» — неоднозначный проект, и мы никогда не получили бы то, что есть в этом центре, да и сам центр, без мощного покровительства сверху, — Ивор поставил стакан и продолжил, — точнее, без очень влиятельного покровителя, скажем, одного или нескольких членов Совета.

— Вы хотите сказать… — начал Мэтт, но Ивор его перебил:

— Да, Мэтью. Этот покровитель — Джеймс Харрис, и, судя по описанию, это именно ваш младший брат.

Мэтт вскочил, при этом опрокинув стул, выхватил из кобуры пистолет и направил на Майкла Ивора.

— Ах, ты, мразь! Ты же знал с самого начала, кто я такой, еще там, в подвале, где я тебя нашел!

Мелисса лишь молча наблюдала за происходящим, абсолютно не понимая, чью сторону должна в данной ситуации занять.

— Да, — согласился Ивор, — я знал. Скажу больше: именно Джеймс привел вас в Столицу, обратно, после того как ты нашел в Гетто Оливера.

Пазл происходящего в последние недели стал складываться у Мэтта в голове в единую картину.

— Ах, ты су… — начал старый командир.

В этот момент Ивор коротко кивнул Мелиссе с одним им понятным намеком. Женщина подчинилась. Она ворвалась в разум Мэтта и не дала тому нажать на спусковой крючок.

— Молодец, Мелли, я всегда знал, что Джеймс умеет выбирать людей, — Ивор встал со своего места и вытащил из одеревеневшей руки Мэтта пистолет. — Он вам больше не понадобится, Мэтью.

— Что ты делаешь, тварь? — прохрипел старый командир.

Говорить было невероятно тяжело, но Мелисса все же позволяла ему это делать.

— И ты, сучка, зачем? — теперь он обращался к женщине, еще минуту назад которой он доверял как боевому товарищу.

— За прошедшими событиями вы упустили, сэр, — слегка дрогнувшим голосом ответила Мелисса, — что ни один оператор не стал бы помогать командованию мятежников просто так. Извините, но у меня был приказ. От них, — она кивнула на Ивора, подразумевая последнего и Джеймса Харриса. — Мне очень жаль, сэр, но я — солдат.

— Умница, — Ивор улыбнулся женщине и обратно уселся в свое кресло, спрятав пистолет Мэтта в ящик стола. — Я обещал Деймосу, что все расскажу вам, Мэтт. Этот приказ до сих пор бьется в моей голове, и я не могу ему противиться, но при этом каких­-либо других указаний наш божок не давал.

Деймос и Адикия укрылись в одном из жилых домов внутреннего кольца, верхние этажи которого оказались заброшены. Девушка уже давно крепко спала в углу, подложив под голову вещмешок, но к Деймосу сон не шел.

— Неплохо вы тут развлекаетесь, — Генри появился, как обычно, из ниоткуда.

Деймос обратил внимание, что с течением времени чем больший урон EP­22 наносил его мозгу, тем реальнее было его альтерэго, его прошлая личность. Сейчас ему казалось, будто Генри (именно так, по имени, он теперь звал свою галлюцинацию), еще недавно представляющий из себя обугленный труп, скоро сможет двигать предметы.

— И чего мы тут сидим? — опять заговорил он. — Ты же знаешь, что времени у нас не очень много, а потом, дружище, мы сольемся в экстазе единения.

Генри схватил сам себя за плечи, будто обнимая, и покрутился из стороны в сторону.

— Ты же ждешь этого, Деймос?

— Не то чтобы очень сильно, — ответил последний.

Галлюцинация разразилась истерическим хохотом, который эхом прокатился по пустой квартире.

«Это лишь в моем сознании, Адикия не услышит», — подумал Деймос.

— Конечно же, в твоем сознании, капитан! Вот только задумайся: а может, ты настолько поехавший шизофреник, что сейчас разыгрываешь мини­спектакль, спешно меняясь местами с самим собой, а то, что ты сидишь там, у окна, — это и есть основная часть галлюцинации? — Генри хитро прищурился, растворился в воздухе и медленно, будто бы нарочно, материализовался уже вплотную к своему хозяину. — Не хочешь умирать? Мужик, да ты шутник.

— С чего это?

— Те, кто не хочет умирать, не идут на службу в армию, твердоголовый ты мой, — ответил Генри. — А ты до целого капитана выслужился!

Деймос промолчал.

— Что ты задумал? — Генри прищурился, будто пытался что­то выведать.

Это выглядело вдвойне странно, учитывая, что у них с Деймосом была одна голова на двоих.

— К чему вообще эти вопросы? Ты же все и сам знаешь.

— У шизофреников принято говорить самим с собой, кажется, — ответила часть его сознания, — а ты же шизофреник?

— Заткнись, — огрызнулся Деймос.

Генри только покачал головой и оторвался от пола, взмывая вверх. Ловко перевернувшись, призрак коснулся ногами потолка, пару раз топнул и стал прохаживаться по комнате, будто бы привыкая к новому положению в пространстве.

— Мы же договаривались не нарушать законы физики, — заметил Деймос.

— Да класть я хотел на эти договоренности, мужик, — ответило видение. — Ты раскис, ты сомневаешься в том, что мы должны сделать!

Генри отошел в угол потолка и прислонился к стене. Всей своей позой он старался показать, что так оно и должно происходить, чем еще больше раздражал Деймоса. Даже его одежда тянулась вверх, а не сползала вниз, будто бы для этой части его сознания действовало собственное гравитационное поле, удерживающее галлюцинацию в подобном положении.

— Мы можем вмешаться в ход жизни других людей, Деймос, — сказал Генри. — Я тебе уже говорил, что судьба взамен утраченной жизни и рассудка дала тебе в руки Золотого Короля — фигуру, которая изменит жизнь миллионов. Но я вижу, что ты не уверен в себе, ты отталкиваешь меня, игнорируешь меня всякий раз, когда я пытаюсь направить ход событий в нужное нам русло. К чему были все эти сюсюканья в центре? Зачем ты потребовал от меня вытащить Оливера Стила с того света? Еще одна подстраховка на тот момент, когда ты растворишься и останусь только я?

Плод воспаленного сознания Деймоса спрыгнул с потолка на пол и опять подошел к своему хозяину.

— Рано или поздно, Деймос, ты канешь в лету, и останусь только я как единственно достойный к существованию! Я чувствую, как трещит скорлупа твоей ментальной защиты, барьером, воздвигнутым твоим новым «я», Деймосом, от своего истинного «я» — меня. Ты, созданный, чтобы подчинять миллионы, диктовать волю своих кукловодов, сейчас даже боишься коснуться разума Адикии, чтобы узнать, спит она или нет!