Этот поцелуй только подтвердил его мысли. Да, она сбежала практически моментально, да, держалась так холодно, будто между ними вовсе ничего не произошло. Но, чёрт, просто потому что это была она. Такая.

И ничего с этим не поделаешь.

Они оба прекрасно понимали, что погрязли в этом уже с головой. Куда теперь бежать? От кого? Друг от друга или же от себя? От себя не сбежишь. И от него Марине тоже не уйти.

Хотя в последнее время Рембез действительно подумывал о том, чтобы выловить её в каком-нибудь безлюдном местечке, где она от него точно никуда не сможет улизнуть, и устроить допрос с пристрастием на тему их отношений. Взаимоотношений, вечно исправлял он сам себя. Ведь отношений ещё никаких не было. А может, и не будет. Может, она его выведет из себя окончательно, и он возьмёт да задушит её на месте.

Или скорее задушится сам.

Вот же…

– Чёрт возьми, – недовольное шипение извне прервало густой поток мыслей, и Егор повернул голову к своей соседке, отвлечённо покусывая верхнюю губу.

Тут же насмешливо поднимая брови. Увиденная картина позабавила, и юноша едва сдержал рвущуюся улыбку, поджимая губы.

Маркер, которым Гейден выделяла некоторые фрагменты в своём конспекте, умудрился потечь и испачкать ярким неаккуратным синим пятном несколько тетрадных листов подряд. Однако даже не столько это стало причиной недовольства Марины. Одна из вечно соскакивающих с девичьего худого плеча прядок угодила прямо в эту влажную кляксу, и русые концы теперь окрасились яркой краской бирюзового оттенка.

Всплески негатива, волнами исходящие от Гейден, наверное чувствовались бы даже за километр. Егор же, сидя к ней так близко, ощущал их очень отчётливо. Голубые глаза метались с окрашенной пряди на испорченную тетрадь и обратно, оценивая, какой ущерб был значительнее. А Егор неосознанно подумал о том, что теперь концы этого локона прекрасно гармонировали с цветом её сердитых радужек.

И как она только умудрилась?

Ещё и пальцы измазала, пока пыталась спасти свою тетрадь. Естественно тщетно. Пятно становилось всё больше и пачкало страницы насквозь, оставляя влажные яркие следы.

Девушка тяжело вздохнула, прикрывая глаза. Слегка развела пальцы, чтобы случайно не измазаться ещё сильнее или не измазать что-нибудь вокруг себя. Быстрым движением отбросила за спину пострадавшую прядку. Та тут же заструилась вдоль худого тела, сверкая ярким концом у самой талии. Скользнула ещё раз недовольным взглядом по своему столу и, негромко цокнув языком, поднялась со своего места. Протиснулась мимо Егора, предусмотрительно приподняв руки, чтобы не испачкать его рубашку, в несколько быстрых шагов оказалась у стола преподавателя. Две короткие фразы, кивок в ответ – и вот девушка уже скрывается за дверью. Егор усмехнулся, наблюдая, как с тихим хлопком закрывается за ней створка.

Только сверкнула напоследок сердитыми глазами.

Да, девушка-катастрофа. Девушка-беда. Девушка-апокалипсис. И он хотел угодить в самое пекло этой катастрофы-беды-апокалипсиса. Каждый день по самую голову, по самое «не хочу», сам готов был делать шаг прямо в эпицентр этой маленькой бури.

Лишь бы она позволила это.

Лишь бы, лишь бы.

Как урвать момент разговора с ней, если она то и дело исчезает куда-то вместе с подружкой? Может, в самом деле просто поймать её где-нибудь и припереть к стенке, пока она не соизволит сказать ему хотя бы пару слов. Хотя обычно такие беседы приводили только к тому, что он не мог думать ни о чём постороннем, кроме как о ней самой, находясь к девушке так близко.

И разговора как-то не выходило. Почти никогда.

А потом они ругались. Циклично, уже почти по обыкновению, на уровне каких-то сраных рефлексов.

Грёбаный замкнутый круг.

Егор вздохнул, отворачивая голову. Осознавая, что продолжал пропиливать глазами закрытую створку двери, за которой скрылась Марина. Взгляд ненароком скользнул по парте и, наткнувшись на испачканную тетрадь, замер. Столешницу украсили небольшие синие разводы. И открытый маркер чуть поодаль вместе с колпачком.

Руки сами потянулись к её вещам. Юноша перевернул несколько страниц, проверяя, сколько из них оказались насквозь пропитаны краской. Всё было не так критично; пальцы сжали бумажный край четырёх листов и потянули на себя. Резкий звук рвущейся бумаги заставил парочку студентов обернуться в поисках источника лишнего шума. Егор небрежно скомкал страницы и, закрыв маркер, поднялся со своего места, направляясь к мусорному ведру.

Когда бумажный снежок оказался там, а Рембез только вернулся на своё место, металлическая продолговатая ручка двери опустилась, и в класс скользнула всё ещё недовольная Марина. Волосы были убраны в конский хвост на затылке, который легко раскачивался в такт каждому её движению.

Девушка повернулась к Егору боком, закрывая за собой створку, и в это мгновение взгляд почти против воли нашёл ярко-синий кончик одной из прядок.

Сегодня Марина была одета более сдержанно и привычно взгляду, нежели в пятницу. Обычные брюки, сужающиеся к лодыжке, тёмная ткань которых обласкала худые бёдра, и свободная бежевая блуза на пуговицах. Тихие шаги отдавались лишь лёгким шорохом, никакого намёка на тот стук высоких каблуков.

И, соответственно, девушка сразу стала ниже. Когда она стояла в своих туфлях с тонкой шпилькой и небольшой платформой, то практически доставала носом до его подбородка, и Егору не приходилось наклоняться слишком низко, чтобы поцеловать её.

Эта мысль пронеслась электрическим зарядом изнутри, и молодой человек едва не вздрогнул всем телом. Марина как раз проходила за спинкой его стула, и хотя она совсем не касалась его, он ощущал её присутствие слишком явно.

А затем она то ли ахнула, то ли просто судорожно вздохнула. Поколебалась немного, но осторожно опустилась на своё место, и через секунду Егор уже чувствовал пристальный взгляд на своей скуле. Едва сдерживая улыбку. Она, как назло, рвалась растянуть губы с такой силой, что щёки мгновенно заныли от напряжения.

Он так хотел взглянуть хотя бы одним глазком на выражение её лица, но подавил в себе это пылкое желание. Только рисовал в своей голове удивлённо приподнятые брови, округлившиеся глаза с голубыми радужками и приоткрытый рот. Она точно заметила. На её стороне парты был почти идеальный порядок. Разве что пара смазанных разводов, но они не слишком портили картину.

Словно и не было этой маленькой катастрофы с потёкшим маркером.

Девушка смотрела несколько секунд прямо на него. Наверное, ошарашенно, но Егор не мог сказать точно. Только делал вид, что с непомерным интересом слушает преподавателя. Что учитель там вещает вообще? Чёрт его знает.

Но Егор сразу замечает, когда Марина отворачивается. Видит краем глаза её копошения. Как она откладывает маркер в угол стола, выравнивает тетрадь, кладёт руки перед собой на парту, сцепив пальцы. Наклоняет голову, и волосы больше не падают вперёд, а раздражённых выдохов не слышно.

Слышно только следующее:

– Спасибо.

И это напрочь выметает любые мысли из головы.

Рембез на мгновение опешил. Распахнул глаза, замирая. Затаил дыхание, чувствуя, как по груди пробежала странная волна мурашек. Медленно повернул голову и упёрся взглядом в улыбающиеся голубые глаза.

Уже не такие сердитые, какими были ещё пару минут назад.

Светящиеся и блестящие. Что её так сильно порадовало? Закрытый фломастер и вырванные из тетради листы? Он мог бы радовать её так каждый день, но в таком случае у неё бы уже очень скоро вовсе не осталось страниц в тетрадях.

Усмехнулся краем рта, кивнув девушке, и она отвернулась, стискивая пальцами шариковую ручку и возвращая внимание к преподавателю. Сходу начиная что-то строчить.

И как она так может? Егор сомневался, что вообще мог услышать хотя бы что-нибудь. Вникнуть хоть в одно словечко, произнесённое биологичкой. А она – легко, да ещё и так сразу. Вот как можно было так запросто вырваться из сжимающих мысленных оков? Раз – и вынырнуть из этой затягивающей пучины.