Редко её лицо в последнее время выражало радость. Переживала – и это было заметно.

Гейден словно подорвала их всех своим неожиданным исчезновением. Киричук хоть и не показывал этого, переживал не меньше, чем они. Однако его поддержка действительно помогала. И Диане, и Рембезу.

Всё-таки Егору казалось странным, что даже подруга не знала о местоположении Гейден. Порой среди всего того вороха мыслей проскакивали такие, в которые верить не хотелось. От которых, ему казалось, у него начиналась паранойя.

Он честно старался отгонять их от воспалённого рассудка.

Ему иногда хотелось подозревать Лисовскую. Будто бы она врала ему. Или что-то недоговаривала. А может, действительно не знала. Но почему – тоже оставалось загадкой. Опять же тут должны были быть свои обязательные нюансы. Просто так ничего не бывает. А в этот раз – особенно.

И он не понимал. А когда он чего-то не понимал, он начинал злиться. Потому что ненавидел находиться в состоянии грёбаной неопределённости.

Потому что он постоянно находился в этом состоянии всё последнее время.

– Как ты?

Паша.

Егор нашёл его взгляд. Тёмный, с нотками странного волнения. Будто бы Егор находился на той стадии опустошённости, когда люди обычно делают шаг вперёд с многоэтажки или затягивают верёвку вокруг шеи.

Иногда ему хотелось.

Но это всё было конченым бредом, конечно.

– Нормально.

Он уже сбился со счёта, в который раз повторял это слово. Гнилое, пропитанное ложью до самого основания.

Когда он отвечал «нормально», ему было далеко как не нормально.

А Паша, кажется, прекрасно понимал это. Протянул руку и коснулся плеча, легко хлопнув по нему. В знак поддержки, наверное. Но стало проще, и Егор благодарно кивнул.

– Сегодня солнце выглянуло, – тихо произнесла Диана, констатируя очевидное. В иной ситуации эта фраза показалась бы выбранной совсем не к месту, но сейчас шатенка просто хотела разрядить обстановку, и за это ей нужно было сказать отдельное спасибо.

Она пыталась хоть немного отвлечь друзей от той пропасти, в которую они продолжали лететь со стремительной скоростью.

Свет обрисовал контуры тела и волос, даже самых крошечных и пушистых, у макушки и собранного пучка. Егор не видел её лица и глаз, но ему показалось, что сейчас тёмно-синие глаза были до предельного грустными и тоскливыми.

– Да, неожиданно, – постарался поддержать разговор Киричук, тоже устремив взгляд в окно, жмурясь, когда солнечные лучи, пробиваясь сквозь плотные полоски штор, слепили глаза. – По прогнозу его не ожидалось ещё как минимум неделю.

– Угу, – отстранённо промычала Диана и опустила голову, опираясь предплечьем о деревянную спинку стула.

Снова наступило молчание. Солнце, которое всегда ассоциировалось с радостью и теплом, сейчас не поднимало настроение ни на толику. Оно словно просто было. Просто существовало. Просто слилось со всей серостью вокруг и тоже стало мрачным, тусклым и… обыденным, что ли.

Егор почти с облегчением выдохнул, когда класс наполнился звонкой мелодией, объявляющей о начале первого урока. Потому что больше не нужно было молчать без причины. Как бы то ни было, на уроке нужно вести себя тихо, соблюдать дисциплину и говорить, только когда разрешит преподаватель. Или что-то в этом роде…

Он никогда особо не старался следовать этому правилу, но ведь из-за этого оно не прекращало существовать. А сейчас – ещё и являться хорошим оправданием молчанию. Просто чтобы оно перестало быть таким неловким и напряжённым.

Сегодня уроки длились невыносимо медленно. Время будто ещё сильнее сбавило свой ход и теперь тянулось до невозможности долго. Наматывалось на чей-то воображаемый палец неспешно и так растянуто, что хотелось завыть. Егор едва не выл. Бродил взглядом по классу, цепляясь то за спины Киричука и Лисовской, то за лицо классного руководителя, то за буквы, выведенные на доске, однако невидящим взглядом, проваливающимся и глядящим сквозь.

Солнце до сих пор касалось его левого глаза, и Егор только сейчас до конца осознал тот факт, что оно действительно показалось в первый раз за эти тёмные пару недель.

Вот о чём говорила Диана, когда пыталась завязать разговор.

Как будто предвестник чего-то хорошего.

Но ведь ни черта подобного, а стереотип и интуиция оставались всего лишь стереотипом и интуицией.

Вспышка лежащего дисплеем вниз смартфона разом вынесла из головы абсолютно все мысли, что ещё пытались наворачивать слабые круги по двинувшемуся сознанию. Быстрое движение рукой – и пальцы уже сжимали корпус самсунга, поворачивая экраном к лицу. Взгляд сверлом впился во всплывшее на нём уведомление о сообщении. И, когда глаза пробегают по двум маленьким строчкам, Егор чувствует, как внутренности начинают медленно опускаться, тяжелея. Потом скользит ещё раз, и ещё – только чтобы убедиться: ему не кажется.

«Абонент «Марина» появился в сети сегодня в 8:27».

И огромный пузырь облегчения будто бы заточает Рембеза в себя.

С чего бы ему взяться? Это ведь ничего не значит. Ничего не изменилось. Кроме того, что он теперь знает: она видит. Должна видеть. Все его звонки и сообщения, число которых едва ли не достигает сотни и которые всё никак не могли до неё дойти. Теперь же они должны были достигнуть адресата.

Взгляд застыл где-то на середине предложения. Егор краем сознания понимает: он не дышит. Не дышит, не двигается. Только голова пульсирует изнутри, и пальцы отчего-то начинают мелко дрожать.

Медленное движение впереди себя заставляет оторваться от экрана. Молодой человек поднимает глаза, натыкаясь на ошарашенный взгляд повернувшейся к нему вполоборота Лисовской. Тонкие пальцы сжимали экран, на котором то же самое сообщение.

Абонент появился в сети.

А в тёмно-синих радужках такое изумление, такая дрожащая надежда и – самая толика – облегчение. Чуть-чуть, на самом дне, но его видно, потому что Диана всё продолжает смотреть своими слишком распахнутыми, словно не верит.

Или словно надеется, что Егор сейчас подтвердит все догадки, вспыхнувшие в её голове. А их, кажется, была целая тысяча, если не меньше. Но он хотел подтвердить каждую из них, потому что, чёрт…

Абонент появился в сети.

И Киричук, обернувшийся через плечо. Взгляд, ошарашенный и будто немного непонимающий, мечется между Дианой и Егором. И пальцы тоже сжимают телефон с раскрытым блоком сообщений на экране со слишком высоким показателем яркости.

Снова недоверчивый взгляд вниз. Глаза не обманывают. Ошибкой это быть не может. И если он сейчас… сердце подскакивает в кульбите от сверкнувшей в голове яркой вспышки осенившей вдруг мысли.

Если он сейчас позвонит, то, наконец, услышит что-то кроме «вызываемый абонент недоступен». Например, длинные гудки, для начала, затем – как сердце лупит по рёбрам, и последние грозятся вот-вот треснуть, а потом – возможно – её голос.

Её голос.

Чёрт, а ведь он может. Да запросто! Ещё как может! Его от этого звонка отделяет только пара слов, несколько шагов и закрытая дверь. А это – ничто. Такое жалкое ничто, что даже становится смешно, и хочется рассмеяться в голос.

Рука поднимается практически на автомате, самопроизвольно, привлекая внимание классного руководителя. Егор только слышит слова, отражающиеся от стен ярко освещённого кабинета. Произнесённые собственным голосом.

– Я могу выйти?

И встаёт даже раньше, чем получает согласие от женщины, слегка сбитой его внезапной просьбой. Выходит из-за парты. Бросает быстрый взгляд на Киричука и Лисовскую, замечая в их лицах львиную долю надежды.

Надежда. О, да.

Нынче его спутник по жизни. Постоянный, ага.

А ещё в глазах обоих плещется поддержка, которая почти толкает в спину, заставляя идти. Он пересекает кабинет за несколько быстрых шагов. Рука тянется к двери, пока вторая всё стискивает смартфон, даже не потрудившись заблокировать его. Ледяные пальцы сжимаются на ручке, надавливают, и через пару секунд Егор чувствует прохладу и полумрак коридора, прикрывая за собой дверь.