– Не надо, – заплакала я.

Немов сжал плоскогубцы и потянул. Я закричала. Он все тянул и тянул, отрывая ноготь, а я не переставала выть от боли. Когда все закончилось, я могла лишь скулить.

Рука безвольно упала мне на колени. Я засунула палец в рот и не ощутила вкуса крови. Сосала, чтобы успокоить рану, но это не помогало. Палец горел, рука тряслась от боли. Это в сто раз хуже избиений. По щекам непрестанно катились слезы, в глазах щипало.

Немов выхватил мою руку изо рта и взялся за следующий палец.

– Нет! – завизжала я. – Не надо!

– Слабовольная, – холодно бросил Юровский. – Ты и твой брат тоже. Интересно, что скажет ваша мать, когда узнает, что вырастила предателей.

Меня словно водой окатили. Я перевела взгляд с пальца на оживленное лицо Немова, а затем на Юровского. В голову пришла лишь одна мысль.

– Не вмешивайте сюда мою мать, – потребовала я.

– А почему нет? – спросил Юровский. – На ней лежит ответственность за ваше воспитание. У меня, знаешь ли, тоже есть дети. Из поколения в поколение передаются худшие черты. Алчность, которую помещики и кулаки прививают своим отпрыскам. Или слабость характера. Мой отец был слаб. Мягок. Мне пришлось измениться, чтобы показать своим детям: мир нужно менять делами, а не пустыми молитвами. Трусость вам привила мать – больше некому. Если не ответишь мне, я прикажу ее арестовать и допросить.

– Нет! – отчаянно закричала я. – Она ничего не знает! Она даже не знает, кто Анна на самом деле. Никто не знает! Я сама узнала день или два назад. Моя мать не знает ничего, она ничего не сделала!

– Тогда, если хочешь ее защитить, говори, где Романова.

– Не трогай мою мать. – Я наклонилась и спрятала лицо в изгибе руки, которую все еще держал Немов.

– Отвечай на вопрос.

– Ладно, – простонала я.

Немов отпустил меня.

Я пыталась держаться. Молчала, пока хватало сил. Но выбора не было. Рука упала на колени, как дохлая рыбина. Мне хотелось прикончить Немова. Убежать подальше от чекистской тюрьмы. Убить Юровского или умереть самой. Хотелось, чтобы эта чертова комната провалилась под землю. Чтобы все это здание затряслось и рухнуло, погребая нас под обломками. Но ничего не случилось.

– Я все скажу, – произнесла я.

– У нас есть план. – Иржи нашел меня возле лошадей.

Несмотря на поступившую информацию, я все никак не могла избавиться от мысли, что Евгения может появиться в любой момент, чтобы забрать Буяна. Разведчики могли и ошибаться. Может, Евгению и не ловили вовсе, а она просто не хотела меня видеть, поэтому не собиралась приходить в дом. Пускай бы ненавидела меня: это лучше, чем быть в плену.

– Расскажи, – попросила я.

– Я оставляю трех человек, чтобы присмотреть за тобой и ранеными.

Значит, только семь солдат, включая Иржи, отправятся за пленными. В поселок, где расположились десятки красных солдат.

– Но этого недостаточно…

– Красные уже уезжают на север. Тюрьма находится на юге поселка. Они поедут последними. Не так уж много людей осталось. Мы думаем, что тюрьму освободят завтра, так что сегодня хороший момент для атаки.

В его словах был смысл. На помощь чекистам придет меньше солдат. А так как им нужно пробираться в поселок ночью, чтобы оставаться незамеченными, выбора не было. Могло сработать, если Евгения еще жива. И если командир Юровский не найдет нас раньше.

– Хорошо. Тогда буду ждать здесь с твоими людьми. Нужно быть наготове, чтобы уйти в любой момент… На случай, если за вами будет погоня. Или…

Я не стала доводить мысль до конца, но Иржи все и так понял.

– …или если мы не вернемся. Да. Один человек будет наблюдать за дорогой. Если увидит кого-то из красных, выстрелит в воздух один раз. Услышишь – сразу убегай, Анна. Беги туда, где мы встретились, к чертовой стене. Кто-нибудь из нас – или мы все – заберет тебя там утром.

Я тревожно сглотнула:

– А если утром никто не появится, я останусь сама по себе.

Он сжал зубы и кивнул.

– Надеюсь, ты сделаешь все возможное, чтобы этого не случилось, – сказала я.

– Давай встретимся здесь сегодня ночью, – улыбнулся он, – и покурим с Евгенией, отпразднуем воссоединение.

– Знаешь, это пока твой лучший план.

– Послушай только, – продолжил он. – Бежать может быть небезопасно. Если услышишь два выстрела, это значит, что дом окружен. Тогда не беги, а прячься в подвале. Мои люди разделятся и постараются их отвлечь. А ты должна прятаться.

Я прокашлялась, тщетно пытаясь избавиться от комка в горле.

– Где именно мне спрятаться?

– Я покажу.

Вместе мы прошли на заднюю лестницу, и я впервые спустилась в подвал. Тяжело ступая, я заставляла себя идти вперед. Каждая клеточка моего тела хотела сбежать из темного подземелья. Деревянные перила были до дрожи холодные на ощупь, воздух становился все тяжелее, атмосфера угнетала и даже пугала. Я вспомнила последний раз, когда меня заставили спуститься в подвал, и тело тревожно напряглось. Мы спускались все ниже и ниже.

Этот подвал был похож на пещеру, в которую еле проникал свет солнца сквозь небольшие окошки. Все помещение было заставлено старыми ящиками, а в боковых стенах я заметила двери. В остальном подвал был пуст, и я не представляла, где здесь можно спрятаться. Иржи подвел меня к одной из дверей и открыл ее – глазам предстал тесный, опутанный паутиной чулан. Внутри было темно, как в могиле, пахло гнилью и плесенью.

Я вновь прокашлялась.

– Несколько очевидное место, не находишь?

– Лучшее, что есть, – безрадостно ответил Иржи. – Услышишь два выстрела – залезай сюда. Не выходи, пока не убедишься, что снаружи безопасно.

Я представила, как прячусь в темноте и грязи, пока наверху чешских солдат убивает большевистская армия.

Я не смогу.

– До этого не дойдет, – произнесла я вслух. – Иржи, ты должен освободить наших друзей и вернуться за мной. Это наш единственный путь к спасению. Ты должен вернуться.

– Постараюсь, – сказал он.

Мы покинули дом, и я вернулась к Буяну, сжала в ладони Машину цепочку и стала молиться.

– Я все скажу.

– Ну говори тогда, – поторопил меня Юровский.

Он настоящий дьявол. До встречи с ним я даже не верила в существование дьявола, но вот он передо мной во плоти.

И все же. Нужно дать ему то, что он хочет.

– Она у чертовой стены, – сказала я. – В маленькой пещерке на южной стороне. Прячется там с моей лошадью. Конечно, если не сбежала еще, не дождавшись меня.

Юровский вскочил на ноги.

– Тебе же лучше, если она не сбежала, – отрывисто бросил он. Его голос охрип от волнения. – Отведите ее вниз, – приказал он Немову. – Встретимся у стойл. Я возьму еще двоих, и мы выдвинемся. Я знаю, о каком месте она говорит. Дорога займет час, а солнце уже почти село. Нужно действовать тихо. Торопитесь.

Он выскочил из комнаты, тут же забыв про меня. Немов даже не пытался поиздеваться надо мной или разбередить мои раны. Отвязал меня и потащил обратно в камеру.

– Что с вами не так? – возмущенно закричал Антон, когда Немов запирал за мной дверь. – Вы мучаете ребенка, девочку! Разве не понимаете, насколько это бесчеловечно? У вас сердца нет!

Чехи тоже кричали, в основном на чешском, но Гавел выкрикнул на русском: «Она девочка!», так что, похоже, они защищали меня. Наверное, все здесь слышали, как я кричала.

– Заткнись! – Немов ударил винтовкой по решетке камеры Антона. Металл отозвался гулким колокольным звоном. – Или то же самое будет и с тобой.

Я даже не пыталась встать. Не пыталась двигаться. Синякам и ранам на моем теле это бы не понравилось. Я сосала палец, чтобы успокоить боль, но это не помогало. Так что я просто продолжала лежать. Каменный пол приятно холодил сквозь одежду покрытую испариной кожу. Сколько часов я провела в той комнате? Совершенно потеряла счет времени.