Антон звал меня, но голос его звучал для меня как далекое эхо.

«Тебе же лучше, если она не сбежала». Что Юровский будет делать, когда доберется до чертовой стены и не обнаружит там Анну? Дом Герских далеко. Там она в безопасности, а Юровский никого не найдет.

Что он сделает со мной, когда поймет, что я ему соврала?

Я заснула, положив здоровую руку под подбородок. Какое-то время спустя меня разбудил скрип открывшейся двери моей камеры. Я приподнялась на локтях и отползла по грязному полу подальше от посетителя. Мерцала керосиновая лампа. Огонь лизал стекло, пачкал его черным. Свет прогнал крыс в тень, а я наконец смогла разглядеть, кто ко мне пришел.

Это был Агапов.

– Матерь божья, – с ужасом пробормотал он. Присел на колени и осветил лампой мое тело, разглядывая синяки и раны. – Что они с тобой сделали?

Я бросилась к нему быстрее, чем ожидала. Схватила за коленку, чтобы не ушел.

– Помоги мне сбежать, – прошептала я. – Он вернется и убьет меня. Они убьют меня. Просто дай пробежать мимо. Никто не узнает.

– Я… я не могу, – промямлил он. Уставился на гематомы на моем лице. – Это неправильно.

– Да, неправильно. Пожалуйста, выпусти меня!

– Наверху еще дежурят охранники. Большая часть батальона уходит, но несколько человек остаются с чекистами следить за тюрьмой. Нас увидят.

– Должна быть какая-то задняя дверь. Или окно, куда я могу пролезть. Думай.

Но Агапов покачал головой:

– Ничего такого нет. Выйти можно только через зал суда.

Энергия, овладевшая мной, потухла, как спичка. Я упала на спину, ударившись головой об пол, и раскинула руки.

– Ну и вали к черту, – зло пробурчала я.

Он меня поймал. А теперь оставляет умирать. Вот тебе и милый, улыбающийся паренек.

– Я воды принес, – сухо сказал он. – Хочешь пить?

Я вновь приподнялась и выхлебала полмиски. В голове немного прояснилось, я почувствовала прилив бодрости и придумала еще один план.

– Можешь передать сообщение большевикам? – спросила я. – Ближайшему командованию Красной армии или Областному Совету? Телеграмму послать? Рассказать, что он творит. Я красная, член партии. Расскажи своему командиру. Он может остановить Юровского?

– Юровский и есть мой командир, – сказал он. – Его оставили во главе нашей роты. И, Анна… – Он тяжело вздохнул. Я осознала, что он до сих пор не знает моего настоящего имени. – Областной Совет прекрасно знает, что здесь происходит. Он получает от них телеграммы раз в несколько часов. И даже из Москвы. Командир Юровский выше всех по званию. Намного выше.

В глазах потемнело, словно он потушил лампу. Зачем Агапов вообще пришел? Принес воду, но взамен лишил меня всякой надежды.

В партии все всё прекрасно знают. И позволяют чекистам и Юровскому творить все что им вздумается. И неважно, что я состояла в партии уже почти два года. Никто не арестует Немова за то, что он пытал меня.

Мне было так же плохо, как когда я узнала о настоящей семье Анны. Все вокруг притворялись, что были на моей стороне. И все вокруг мне врали. Меня ждет не просто смерть от пыток. Я умру в одиночестве, а мою смерть окрестят как справедливое наказание. Большевики скажут, что я этого заслуживала. Что я предательница.

Может, я действительно этого заслуживала. Я защищала царскую дочку. Если Анна выживет, она всему миру расскажет об убийстве царской семьи. Ее история всколыхнет волну негодования, направленную против большевиков. И я ей в этом помогла.

Неудивительно, что Юровский меня ненавидел.

Агапов ушел, пообещав вернуться, но как будто мне это поможет.

– Евгения? – позвал Антон.

Я промычала в ответ.

– Не буду спрашивать, в порядке ли ты. Уже знаю ответ. Могу я тебе как-то помочь?

Из глаз брызнули слезы и полились по щекам. По непонятной причине его доброта ранила больше, чем насмешки Немова.

– Если только у тебя есть ключ, – сказала я.

Он тяжело вздохнул:

– Хотел бы я сказать, что такие жестокие пытки над девушкой твоего возраста меня шокируют, но большевикам уже нечем меня удивить.

Я представила Костю в военной форме. Он вернулся домой через пару дней после зачисления на службу, в новых ботинках и буденовке, с блестящей винтовкой. Был так рад, что ему выпал шанс присоединиться к революции. Я ему завидовала. Мечтала, что, как только мне исполнится восемнадцать, я поеду в Петроград и присоединюсь к женскому батальону смерти. Мне хотелось быть похожей на брата.

Я вспомнила нашу последнюю встречу в Медном. Петр, Даша и Наталья говорили о создании своего местного совета. Мы хотели сместить несправедливую общину старейшин, которая управляла деревней. Ту самую, из-за которой мама осталась в Медном, несмотря на опасность для жизни. Мы хотели лучшего правительства.

– Это чекисты, – сказала я. – Не большевики.

– Ты их все еще защищаешь? – засмеялся Антон. – Чекисты и есть большевики. Владимир Ленин знал, что делает, когда создавал тайную полицию. Без чекистов ему не выиграть этой войны. А их дела ни для кого не секрет. Лидеры красных позволяют им существовать.

Неужели наши лидеры действительно обо всем знают? Ответ ошарашил меня, почти как кулак Немова. Конечно знали. Черт возьми, даже я знала, что чекисты совершают невообразимые вещи. До меня доходили слухи, хотя я была никому не известной деревенской девушкой. Лидеры большевиков знали. Так почему не остановили зверства?

– Ты против революции? – спросила я.

– Нет, – твердо сказал Антон. – Не против. Я хочу коммунизм. Я хочу демократию. Я хочу, чтобы людей представляло Учредительное собрание. Но большевики все это блокируют. Прогоняют любую политическую партию, которая пытается работать с ними. Кадетов, социал-революционеров, меньшевиков – всех! Большевиков больше заботит собственная власть, а не идея коммунизма.

Я слишком устала, чтобы спорить. Все, что сказал Антон, я не раз уже слышала. Но коммунисты из других партий только и могли, что болтать и жаловаться каждый раз, в то время как большевики пытались хоть что-то сделать.

Но теперь мне хотелось, чтобы кто-нибудь что-то сделал, чтобы остановить большевиков.

Несколько часов спустя меня разбудил шум на лестнице. Громоподобный топот сапог. Я застыла. Помещение озарил свет керосиновой лампы, но нес ее не Агапов. Немов вернулся. И он пришел за мной.

– Ты сучка, – прошипел он.

Его товарищ отпер дверь, они подхватили меня под руки и подняли с пола. Я кожей ощущала их злость. Немов сделает мне больно, очень больно. Не желая повторения пыток, я стала пинаться и выбила из его руки лампу. Она разбилась, и пламя погасло, но их это не остановило. Они поволокли меня наверх, бросили на стул, связав. Веревки больно впились в запястья и лодыжки, точно зубы собаки.

Юровский уже ждал. Он подошел ко мне, и солдаты тут же отступили, уступая ему место. Его глаза пылали от злости. Я испуганно сжалась, но прятаться было негде. Мне не сбежать. Юровский поднял руку и наотмашь ударил меня ладонью по лицу. И так распухшая щека взорвалась болью. Кожа на губе лопнула, и оттуда брызнула кровь, испачкав рубашку Юровского.

Раньше он меня не трогал, только отдавал команды Немову. Но теперь не мог сдержаться. Весь потный, с бешеным взглядом. Волосы всклокочены, одежда помятая. Он словно сошел с ума.

Юровский схватил меня за челюсть. Пальцы вонзились в череп под ушами. Я испугалась, что голова лопнет, как орех. Как будто со стороны услышала свой стон. Дыхание Юровского было громче. Он приблизил свой острый нос к моему.

– Ты соврала мне, – сказал он хриплым голосом. – В пещере никого не было. Никаких признаков того, что там разбивали лагерь. Ни костра, ни навоза, задетой паутины на входе. Ее там никогда не было, да? Отвечай!

В голове стучало от боли. Я не могла ответить. Едва понимала, что он мне говорит.

Юровский закричал в отчаянии, а потом резко отпустил меня. Голова закружилась, к ушам прилила кровь.

– Почему ты ее защищаешь? – Он сжал руки в кулаки, и я сфокусировала на них взгляд. Но Юровский не стал бить меня, а прижал кулаки к вискам. – Ты была большевичкой. Твой брат был большевиком. Как получилось, что ты готова умереть за их дело, если тебя завербовали совсем недавно?