Она бросила взгляд на книгу.

– Оставь себе, – произнесла она. – Ты и твоя семья и так забрали все, что у меня было.

У меня перехватило дыхание, и я выронила книгу. Как она смеет?

– Подвинь лошадей, Вальчар, – сказала она.

Он подчинился и отвел лошадь, чтобы Евгения могла проехать.

– Евгения, вы можете пойти с нами, – сказал он. – Я пообещал вашей матери, что помогу вам обеим.

– Нет.

– Ладно. Будьте осторожны. Если понадобимся, мы в большом доме на севере от поселка. Подождем, пока красные не уйдут из Исети. Дом белый, с большими садами, у него сожжена… сожжен… верх, – закончил он, позабыв слово «крыша».

Евгения вновь мрачно рассмеялась. Мне захотелось ее как следует встряхнуть.

– Дом Герских. Куда же еще? – горько усмехнулась она. – Мы больше не увидимся.

Она уехала, не удостоив меня ни взглядом, ни словом. Я смотрела ей вслед. Покинутая. Замерзшая. Как лед.

Я хотела помочь Косте, но вместо этого обменяла его жизнь на царскую дочку. Совершила самую большую ошибку в своей жизни.

Дело не только в том, кем Анна была на самом деле, а в том, как она врала даже после того, как я увидела открытку. Словно я такая глупая, что не поверю собственным глазам. Словно все крестьяне тупые, как пробки.

Я думала, мы подруги. Она богатая, я бедная, но нам нравились одни и те же книги. Мы смеялись над одними и теми же вещами. Я думала, мы одинаковые.

А она оказалась Романовой. Не просто богатой, а богаче Церкви. Богаче Бога. Но вместо того, чтобы пожертвовать свои деньги на помощь нуждающимся, ее отец отправил Льва на смерть.

Его бюрократы и милиция обкрадывали нас. Он обложил нас налогами так, что нам стало нечего есть, а потом позволил дворянам забрать последние крохи.

А его отродье в это время плясала, пила чай и примеряла красивые платья. Вот какой была жизнь Анны. Ее не заботили простые люди. Наверняка она никогда не думала о крестьянах, которые потом и кровью оплачивали ее дворцы.

Теперь у нее нет выбора.

Я не смогу забыть, как она кричала о своем отце. Анна любила его так же сильно, как я любила батю. Она любила своих сестер, как я любила Льва и Костю. И она потеряла их, как потеряла и я. От этой мысли скрутило живот.

Анна всего лишь хотела остаться в живых. Проблема была во мне. Это я привела в дом Романову, потому что меня соблазнили блестящие камушки. Именно моя жадность убила Костю. Именно моя мягкость позволила ее слезам разжалобить меня. Если бы я была хорошим коммунистом, как Костя, этого бы не произошло. Костя был бы жив. Я была бы дома с ним и мамой, работала бы в поле, сражалась за нашу свободу.

А теперь у меня остались лишь Романова, чешский солдат и дом Герских, где они спрятались.

Я больше не могла находиться в их обществе. Мне нужны были мои люди.

Я направила Буяна в Исеть – она всего в паре верст от чертовой стены. Привязала Буяна к дереву на небольшой поляне, где он мог пожевать траву, цветы и попить из ручья. Опасно было оставлять его здесь вот так, но все же лучше, чем в поселке.

Сердцем Исети была церковь, возвышавшаяся на высоком холме. Несколько домиков вокруг образовывали центральную площадь. Сегодня не базарный день, но там собралось много народу. Красные солдаты бегали из церкви наружу и обратно, как муравьи у заплесневелого хлеба. Десятки жителей приносили овощи, зерно и ткани. Желающих помочь солдатам собралось столько, что образовалась приличная очередь.

Это сильно отличалось от Медного, где солдаты выжимали из нас все до капли. Здесь люди смеялись и дружелюбно болтали с солдатами. Они искренне хотели помочь армии. Отдавали то, что могли, а красные не требовали большего. Они понимали, что у нас ничего нет. Они сражались за нас.

«Мир, земля и хлеб» – девиз большевиков. Они прекратили войну с Германией. Позволили нам забрать земли у дворян. И оставили крестьян в покое, чтобы те могли спокойно выращивать зерно. Это все, чего хотели красные.

Все, чего хотела я. И если меня никто не узнает, я могу пойти им помочь.

«Продолжай бороться», – так сказал Костя. Не «Подружись с врагами».

– Добрый день, товарищ, – поприветствовала я солдата.

Он присматривал за очередью из местных жителей, пришедших передать солдатам еду. На вид он был ровесником Вальчара – лет девятнадцать, с круглым пухлым лицом и яркими глазами.

Он бросил взгляд на мою грудь и улыбнулся.

– Познакомиться хочешь, милая? – спросил он.

Я фыркнула. От смущения у меня зарделась шея.

– Нет.

Улыбка сползла с его лица, так что я торопливо перешла к делу:

– Просто хотела спросить, не нужна ли вам помощь. Я член партии.

Над этим он посмеялся. Я сжала зубы.

– Ты? Не мала еще? – спросил он.

Я слышала подобные комментарии тысячу раз, но все равно мне было обидно.

– Меня не избирали. Я посыльная. Из Мед… В смысле, из небольшого поселка. Я помогла создать там ячейку еще до октября.

– Вот это ты уникальная, – протянул он, продолжая указывать людям куда идти. – Подожди секунду. Да, ты нам пригодишься. Эй! – крикнул он другому солдату. – Подмени меня. Я пойду с ней внутрь.

– Да что ты? – усмехнулся его друг с явным намеком.

Пухлый солдат подмигнул мне и махнул рукой, чтобы я шла за ним.

Я замедлила шаг. В церкви может быть кто угодно. А солдат не даст проверить.

– Что внутри? – с тревогой спросила я, подходя к лестнице.

Церковь была огромная, построенная из красного кирпича, с высокой белой маковкой. Мы уворачивались от солдат, бегающих туда-сюда по лестнице.

– Нам нужно рассортировать вещи, которые приносят люди. Думаю, пригодится женская рука.

Мы приближались к дверям. Я остановилась и схватила солдата за локоть. Нельзя заходить вслепую. Там может быть кто угодно.

– Ты слышал что-нибудь о командире Юровском? – дрожащим голосом спросила я.

Он поднял брови:

– А ты его поклонница? Вот счастливчик.

Я ждала, задержав дыхание.

– Имя-то я слышал. Командир Чека, да?

Я кивнула.

– Он, наверное, в тюрьме. Там расположились чекисты, которые ехали с нами. Охраняют пленных.

Тюрьма была на другой стороне поселка. Я улыбнулась с облегчением.

– О, хочешь пойти полюбоваться на своего героя, да? – Солдат положил руки на сердце. – Какая жалость.

– Очень смешно, – сказала я. – Я хочу помочь здесь. Покажи, что нужно сделать.

Входя внутрь, я наклонила голову. В церкви было темно, потолок находился на такой высоте, что свет из окон почти не попадал на пол. Снующие туда-сюда солдаты подняли столько пыли, что я закашлялась, не привыкнув к грязному воздуху. Я внимательно всматривалась в лица присутствующих, но никого не узнала.

А потом я увидела алтарь и кучи высотой в несколько локтей, в которые солдаты беспорядочно сваливали еду и вещи…

– Ну и бардак, – поразилась я.

Мы шли по проходу рядом с другим солдатом, который вывалил содержимое своей корзинки в кучу.

– О чем я и говорю. Поможешь нам его разобрать. Как тебя зовут?

– Мм… Анна Вырубова. – Не задумываясь, я назвала фальшивое имя Анны. – А тебя?

– Помощник командира взвода Агапов. – Он выпятил грудь, гордый, как павлин. – Но ты, Аннушка, можешь звать меня Влад.

– Ух ты, – без особого восторга пробормотала я. Слишком уж фамильярно он себя ведет. – Ладно, Агапов, – сказала я строго. – Как нам лучше организовать работу? И почему вы не складываете припасы сразу в телеги? Вы разве не поедете скоро на север?

Он покачал головой:

– Приказ был отступать. Но часть нашей роты еще сражается в Екатеринбурге. Мы ждем, когда они нас догонят. Должны скоро. Или нам прикажут возвращаться на поле боя. Надеюсь, что прикажут, – добавил он, но смотрел на меня так пристально, что я поняла: хорохорится.