Мамино лицо омрачилось. Я ходила по тонкому льду. Но чех рассмеялся.

– Мой русский очень плохой, – сказал он, улыбаясь с фальшивой скромностью. – Хотел быть в Германии. Мой немецкий лучше мой русский.

Я бы тоже хотела, чтобы он был в Германии.

– Sprechen Sie Deutsch? – вдруг сказала Анна.

Я знала достаточно, чтобы понять: она спрашивала, не говорил ли он по-немецки. Батя преподавал немецкий в школе – до 1914-го, когда началась война. Потом все немецкое оказалось под запретом. Даже столицу переименовали из Санкт-Петербурга в Петроград, потому что прежнее название звучало слишком по-немецки.

Анна говорила легко. Я сощурилась. Ее настоящий русский говор был странный. Может, она иностранка? Немка? Черты лица у нее были точно непростые: узкий нос, острая челюсть. Она выглядела так, словно родилась в другой стране. Но это бред. Так ведь?

– Ja, – сказал чех.

Он изверг еще несколько слов, которые я не распознала, и Анна ответила. Ее лицо засветилось, будто ей доставляло облегчение говорить на другом языке. На немецком.

Теперь они могут говорить втайне от всех. Я не доверяла чеху, и мне не нравилось, что он подбивает клинья к Анне.

Ночью меня терзали кошмары о мучительной гибели моих сестер. Я не была свидетелем их смерти, но мое воспаленное воображение с тошнотворной настойчивостью рисовало все новые и более кровавые картины. Вновь и вновь в подвале доме Ипатьевых их бездыханные тела падали на меня, а еще теплая кровь из их ран текла мне на одежду, окрашивая ее в алый.

Из лап ужасающих сновидений меня освободил негромкий стук входной двери дома Кольцовых. Несколько мгновений я вспоминала, где нахожусь. Сначала вновь почувствовала запах табака, кваса и пота. Я лежала на колючей копне сена, которую Евгения принесла внутрь. После такого пробуждения было сложно заснуть вновь. Несколько часов я тщетно ворочалась в бесконечных попытках лечь поудобнее. В какой-то момент я заметила, как по моей постели ползет жучок. Снизу тихо сопели Алена и лейтенант Вальчар, сильные запахи били в нос, грубое сено царапало кожу. Я молилась о сне как о спасении.

Утро я встретила с отчаянной благодарностью и чугунной головой. Внизу, в комнате, за столом завтракали Константин и лейтенант Вальчар. Алена ушла, Евгении тоже не было видно. Без нее я чувствовала себя неловко. Ее отсутствие ощущалось, как вырванный зуб.

Она должна была спать со мной на чердаке, но вместо этого она собрала в охапку свою кучу сена и вынесла ее наружу. Они с братом спали во дворе. Как будто не могли перенести и одной ночи под общей крышей со мной или лейтенантом.

Мне не хотелось разговаривать с Константином, но избегать его я не могла. Когда я стала спускаться по лестнице, мужчины повернулись ко мне.

– Доброе утро, – сказала я.

Они – даже Константин – ответили тем же. Я немного расслабилась. По крайней мере, на меня не набросились сразу же. Меня удивляло, что Константин мирно разговаривал с лейтенантом Вальчаром, а на меня даже не смотрел. Хотя неудивительно: вдали от поля боя солдаты часто выказывали друг другу уважение. Похоже, лейтенанта он оценивал более достойным вежливого обращения, нежели меня.

Я вышла на улицу облегчиться, а после подмылась водой из ведра, оставленного для этих целей. Мыла не нашла, стекла или зеркал у Кольцовых не было, так что я сделала что могла. Как же мне хотелось принять настоящую ванну! У меня чесалась голова, одежда Евгении пахла чем-то затхлым, а волосы отчаянно нуждались в расческе. Я знала, что Евгения тоже не в лучшем состоянии. Но как она живет в таких условиях?

Когда я вернулась в дом, Константин уже мыл посуду, а лейтенант Вальчар собирался к своим товарищам, охраняющим въезд в поселок. Я поспешила за ним.

– Подождите! – окликнула его я.

Он остановился у калитки и снял фуражку. Я отдала ему кусок хлеба. Его отложили для меня, но я не хотела это есть.

– Вы наверняка проголодаетесь днем. Пожалуйста, возьмите с собой.

– Вы очень заботливая. Спасибо.

– Уверена, что местная еда сильно отличается от той, что вы привыкли есть. Вы не скучаете по родным блюдам?

Он мечтательно улыбнулся:

– Да. Я скучаю по дому в Моравии. Особенно… – Он шлепнул себя по шее, убивая насекомое. – Особенно по комарам. – Он засмеялся. – Комары в России такие же суровые, как ее солдаты.

Здешние комары действительно были вездесущими и беспощадными. У меня самой руки и ноги были сплошь покрыты укусами.

– Из уст знаменитых своих бесстрашием чехословаков, – сказала я, – я приму это за комплимент моим соотечественникам, лейтенант Вальчар.

– Вы так хорошо говорите по-немецки. – Он улыбнулся. – Такое облегчение – пообщатьсяс кем-то без затруднений.

– Могу представить. – Я улыбнулась в ответ. – Наверное, вам непросто находиться здесь, в окружении врагов. – Я указала на дом Кольцовых. – Пожалуйста, не думайте, что я такая же… недоброжелательная, как они.

Он склонил голову, раздумывая над моими словами, а затем пожал плечами.

– Я не переживаю на их счет, – сказал он. – На самом деле мне бы хотелось, чтобы мы прекратили воевать. Большевики неправы насчет войны, но они верят в самоопределение. В то, что люди должны управлять сами собой. К этому же стремимся и мы, чехи. Мы не хотим, чтобы нас кто-то контролировал.

Я проглотила раздражение. Вот же, посчитала его союзником, а он говорит, совсем как Евгения. Неудивительно, что они с Константином поладили. Чехословаки сражались за свою независимость от Австрийской империи, союзницы Германии. Похоже, что, кто бы ни победил в этой войне, Евгения окажется права – век империй подошел к концу.

– Конечно, – быстро проговорила я. – У вас благородная цель. Меня по-настоящему восхищает Чехословацкий легион. Перед смертью отец очень высоко отзывался о ваших солдатах. – Это, по крайней мере, было правдой: чехословаки сражались вместе с нашей армией.

– О, сожалею о вашей потере.

– Спасибо, – сказала я и вдруг грустно засмеялась. – Я всех потеряла. Коммунисты убили всю мою семью в Екатеринбурге. Знаете, мы поддерживали чехословаков и Белую армию. Поэтому их убили. Я едва спаслась. Евгения мне помогла. Мне некуда было пойти, и она пожалела меня.

– Рад, что вы ее встретили, – сказал он, – но я, признаться, удивлен. Она кажется несколько… холодной. Я решил, что ей не нравятся незнакомые люди, но, видимо, дело во мне. Может быть, ее оскорбил мой ужасный русский?

Его слова заставили меня вновь улыбнуться.

– Уверена: это не так. Евгения по натуре подозрительная, но она хороший человек, – возразила я. – Когда я сказала ей, что мне нужно добраться до моего кузена, который служит у генерала Леонова в Челябинске, она несколько раз пыталась мне помочь. Но повсюду большевики. Я не представляю, как мне добраться на юг.

Он поднял брови:

– Вам не нужно идти на юг. Леонов едет сюда. Его люди помогут нам отбить Екатеринбург.

От этой новости я почувствовала себя легкой, как воздушный шар.

– Они едут на север?

– Да, мы их ждем. Поедем на встречу через два дня. Моя рота отделилась от нашего полка во время стычки за городом. Мы пытаемся с ними воссоединиться.

Генерал Леонов едет сюда! Ему не придется посылать за мной из Челябинска. Александр, мой двоюродный брат, ближе ко мне, чем я смела надеяться. В глазах защипало от нахлынувшего облегчения, и я, отвернувшись от лейтенанта, чтобы он не заметил выступивших слез, постаралась их быстро сморгнуть. Он тактично смотрел на горизонт, пока я приходила в себя.

– Это замечательные новости, – наконец произнесла я. – Мне бы хотелось сейчас отправить ему весточку. У вас есть телеграф, которым я могла бы воспользоваться?

– У русских есть, – сказал он. Его взгляд потемнел. – Лейтенант Сидоров даже нам не позволяет им пользоваться.