Воздушный шарик надежды в моей груди лопнул.

– Так его круглосуточно охраняют? – спросила я. – А нет ли других русских офицеров, более… щедрых?

Он поморщился.

– Мы хотим оставаться союзниками, – сказал он. – Простите, но мы не можем…

– Нет, – быстро проговорила я, осознав, что переступила границу. – Конечно, вы не станете игнорировать его приказы. Я лишь хотела узнать, нет ли другого офицера, который мог бы уговорить лейтенанта передумать.

– Есть капитан Орлов, – задумчиво проговорил он. – Хороший человек, следующий по званию. Он занимается телеграфом и бумагами.

– Не поможете мне его найти?

Лейтенант Вальчар улыбнулся:

– Его тяжело не заметить. Он крупный человек… – Он изобразил руками большое пузо. – И работает из школы.

– Спасибо вам большое. Я надеюсь, что вы скоро воссоединитесь со своими товарищами, – с благодарностью сказала я. – Если я могу вам чем-то помочь, пока я здесь, пожалуйста, только скажите.

Он отмахнулся.

– Нет, ничем, – улыбнулся он. – И я предложу вам то же самое: если я могу вам помочь, скажите. А вообще-то, – продолжил он, – может быть, вы сможете убедить дочь Алены в том, что я не враг? Я никому не собираюсь причинять вред.

А он благородный. Конечно, глупо с его стороны переживать о том, что думают враги, но это многое говорило о нем как о человеке.

Ах, если бы он только не просил невозможного. Убедить Евгению – непростая задача. За ужином она даже смотреть на него не хотела. Могу лишь представить, что она сказала – или не сказала – ему утром. Однако, если я смогу выполнить его просьбу и завоевать его расположение, он, скорее всего, согласится взять меня с собой.

– Хорошо, – кивнула я.

Я не была готова встречаться с капитаном Орловым в одиночку, поэтому отправилась на поиски Евгении. Она оказалась в огороде. На ней была надета большая соломенная шляпа, которую обычно носили мужчины, чтобы защититься от солнца.

– Проснулась наконец, – ворчливо произнесла она, поднимаясь. – Хорошо спала?

Спала я плохо. И злилась за то, что Евгения мирно ночевала на улице, избегая моего присутствия. Мне хотелось спросить ее в лоб: «Почему?» Неужели я ей так ненавистна? Но этим я рисковала в очередной раз поссориться, и вряд ли тогда она захочет мне помочь.

– Неплохо, спасибо.

Она улыбнулась. Я заметила, что ее коса была опрятнее, чем вчера, да и в целом Евгения выглядела чище.

– Ты помылась, – сказала я. – Верно? Я не смогла найти мыло. Где оно?

К моему удивлению, по ее щекам разлился розовый румянец.

– У нас давно не было мыла, – сказала она.

Меня захлестнуло унизительным жаром стыда. Я знала, что краснею, но остановиться не могла. У них нет денег даже на мыло?

Папа всегда говорил, что капитализм – это несовершенная, но эффективная система. Не все смогут жить, как мы, во дворце, но он приносил наибольшую пользу наибольшему числу людей. Папа не мог знать, что есть семьи, которые живут в таких печальных условиях, как Кольцовы. Возможно, его советники не позволяли ему увидеть настоящую бедность.

А теперь я жила так же. Я не могла найти слов, которые могла бы сказать Евгении. С каждым мгновением моего молчания ее лицо становилось все более напряженным и красным от смущения. Неудивительно, что она купилась на утопические обещания большевиков. Возможно, и я бы тоже купилась, если бы всю жизнь прожила так.

– Неважно, – сказала я с напускной бодростью. – Пожалуйста, не думай, что я жалуюсь. Ты и твоя семья проявили ко мне необычайную щедрость. Здесь есть все, что мне нужно.

Морщинка меж ее бровей разгладилась.

– Можем остановиться у ручья по пути к Петровым, – пробормотала Евгения.

– По пути куда?

– К Фоме Гавриловичу Петрову. Это муж женщины, которую вчера застрелили, Нюрки Петровой. Мама не разрешила мне пойти с ней в поля. Сказала, что нужно принести Фоме яиц. Он наш мясник. Друзей у него немного. Я думала, ты захочешь пойти со мной, а не оставаться здесь.

– Нет, мы должны сходить в школу, – сказала я, вспоминая, что узнала от лейтенанта Вальчара.

Я рассказала Евгении, что лейтенант сообщил мне о моем кузене и генерале Леонове.

– Дом Петровых по пути, – она пожала плечами. – Можем заглянуть к нему, сходить к ручью, а потом пойдем отправлять твою телеграмму.

Она одолжила мне платок, чтобы я могла прикрыть волосы, и мы направились к дому Петровых, перелезая через соседские заборы и пробираясь сквозь густые заросли хвои, чтобы не выходить на дорогу.

Дом Фомы оказался еще меньше избушки Кольцовых и не в таком хорошем состоянии, но его жизнерадостные голубые стены делали поломанные ставни не такими убогими. Приблизившись, я заметила нарисованные на фасаде месяц и звезды. И хотя большинство звезд поблекли, некоторые еще сохраняли свой яркий желтый цвет. Рисунок был красивый и выглядел бы гораздо лучше со свежей краской. В крестьянских деревняхя такого не встречала.

Евгения перелезла через невысокий деревянный забор в поросший сорняками огород и побрела через грядки картофеля, свеклы и капусты. Я последовала за ней, но не так ловко, умудрившись споткнуться о кочку.

– Осторожно, – шикнула Евгения.

Она схватила меня за локоть и потащила вперед. Лодыжку вдруг кольнуло, и я, поморщившись, наклонилась ее почесать.

Евгения засмеялась:

– Ты прямо в муравейник наступила.

Я приподняла юбку: действительно, по ноге полз большой красный муравей. Я смахнула его. Кожа вокруг укуса неприятно горела. Хотела еще раз ее почесать, но Евгения остановила мою руку.

– Это как укус комара. Если продолжишь чесать, будет большой волдырь, – сказала она, все еще смеясь. – И что бы ты без меня делала?

Раздраженная, я показала ей язык.

Она беззлобно закатила глаза:

– Пойдем, хватит время терять. Эй, ты это слышала?

С дальней стороны дома раздался слабый шлепающий звук. Я не смогла понять, что это было. Евгения пошла вперед, такая же растерянная, как и я.

На заднем дворе стоял Фома. Жилистыми руками он медленно вонзал в землю лопату и выбрасывал выкопанную почву в образовавшуюся кучу. Рядом с ямой я заметила холмик, прикрытый цветным покрывалом. Сердце ушло в пятки: я сообразила, что там лежала Нюрка. Фома копал ей могилу.

Я взглянула на Евгению. Она громко сглотнула и подошла к старику.

– Евгения? – Он поднял взгляд.

Его голос звучал устало, а сам он словно еще сильнее постарел со вчерашнего дня. Фома вытер морщинистое лицо рукавом рубашки. Могила уходила вглубь всего на локоть[3], а одежда старика уже насквозь пропиталась потом.

– Да, это я, – сказала Евгения. – Яйца принесла. – Она поставила корзинку на землю рядом со мной. – И… я хотела извиниться. Мы попали в беду в Исети, и я потеряла все ваши горшки. И все деньги.

– Ох, – вздохнул Фома. Он, кажется, не замечал меня, или ему было все равно.

В полном молчании мы стояли посреди двора. Мне очень хотелось отвернуться, притвориться, что я не видела этой печальной картины. Мне был невыносим вид еще одного трупа. А Нюрка была прямо под покрывалом, бледная и холодная. До меня даже доносился характерный запах. Не выдержав, я прикрыла рот рукой и все-таки отвернулась. Нужно оставить старика и его мертвую жену, чтобы он мог пережить эту трагедию в тишине и одиночестве. Я ждала, что Евгения развернется и уйдет, но вместо этого она нарушила тишину.

– У вас есть вторая лопата? – спросила она.

Евгения собиралась ему помочь. Значит, придется стоять здесь, рядом с телом, рядом с запахом, рядом с тяжестью стариковского горя.

– Нет, – ответил Фома. – Только эти. – Он указал на пару совков на земле.

Евгения протянула мне один.

– У нас нет на это времени, – прошептала я. – Нужно найти капитана Орлова.

Евгения посмотрела на меня с такой неприязнью, что мне захотелось провалиться сквозь землю от стыда.

– Ты когда-нибудь думаешь о других? – спросила она тихо и укоризненно. – Делай что хочешь. – Она швырнула совок мне под ноги.