Мотоцикл замедляет ход и, в конце концов, тормозит. Оглядываюсь по сторонам и замечаю, что мы приехали: вот мой дом, а чуть вдалеке детский сад, где ждёт меня Женечка. Разжимаю руки, снимаю с головы шлем и слезаю на землю. Тугой клубок внутри постепенно начинает разматываться, и я чувствую сожаление, что это путешествие нельзя было продлить ещё хоть ненадолго.

— Ну, всё, — произношу, вручая Арчи нагретый на солнце шлем. — Спасибо, что подвёз.

— Да не за что, — ухмыляется, глядя на меня в упор. — Мне только в радость.

— Брехун.

— То хам, то брехун, — смеётся, не сводя с меня глаз. — Столько комплиментов разом я последний раз в школе получал, когда ущипнул в учительском туалете за задницу физичку.

— Да ты ещё и извращенец. Герантофил, что ли?

— Вообще с ума сошла? — хохочет, запрокинув голову назад, а я любуюсь его шеей, на которой под плотной татуированной кожей двигается внушительный кадык. Интересно, есть ли на его теле места, по которым не прошлась машинка татумастера? Вот что за мысли, скажите на милость, в голову лезут?! — Она молодая была, да и я рано сформировался.

— Озабоченный, значит.

— Нет, мы просто с Филином поспорили, а спор, как ты понимаешь, дело святое.

— Бедная физичка, — улыбаюсь, представив эту картину.

— Ну, вот да, её немного жалко, хотя тогда было весело.

— Ладно, я пошла, — произношу, делая шаг назад. Надо скорее отсюда убираться, пока я окончательно не поплыла и не превратилась в старнную дурочку. — Ещё раз спасибо.

— Ещё раз не за что.

Когда я, отвернувшись, направляюсь к детскому саду, меня останавливает чья-то рука. Резко поворачиваюсь и сталкиваюсь взглядом с невообразимой зеленью глаз. На фоне загорелой кожи они кажутся особенно яркими.

— Стой, ты забыла. — Через секунду в моих руках оказывается увесистый бумажный пакет, источающий необыкновенно приятный аромат свежей выпечки. — Не вздумай отказываться, это для Женечки.

И убегает. В прямом смысле слова убегает! Не в силах проронить ни слова, перевожу взгляд с пакета, наполненного до краёв свежими круассанами, на Арчи, впрыгивающего на мотоцикл, что тот сайгак. Через мгновение он срывается с места и, подняв столб пыли, скрывается за поворотом.

Что, чёрт тебя дери, только что произошло? Он купил круассаны и отдал их моему сыну? Зачем? Сумасшедший мужчина, не иначе.

Чувствую как помимо воли улыбка расползается по моему лицу, а щёки горят огнём.

Не знаю, может быть, я совершенная клиническая идиотка, но это мне кажется таким романтичным, что даже хочется плакать.

— Ой, мамуля, что это такое? — спрашивает Женечка, когда я ставлю перед его носом блюдо с круассанами. Следом перед сыном возникает большая чашка чая. — Это вкусно?

Улыбаюсь, глядя как Женечка морщит нос и нюхает выпечку.

— Попробуй, не бойся, — улыбаюсь, присаживаясь рядом, и помешиваю чай в своей чашке. — Один человек сегодня сказал, что эти круассаны — самые вкусные на свете.

— Да? — недоверчиво косится на меня сын. — А этот человек не одманщик?

Знать бы ещё самой ответ на этот вопрос.

— Не обманщик, милый. — Иногда кажется, что Женечка никогда не перестанет коверкать слова. — Почему-то мне показалось, что ему можно доверять.

Потому что я доверчивая идиотка, которая очень устала от жизни и захотела поверить в сказку, которую никто даже не планировал рассказывать. 7

— Ладно, — кивает сын и протягивает пухлые пальчики к самому румяному рогалику из лежащих на блюде.

— Как твой день сегодня прошёл? — спрашиваю, наблюдая как Женечка, зажмурившись, откусывает от булки маленький кусочек. Он всегда такой осторожный, если дело касается незнакомой ему еды. — Ни с кем не дрался?

— Подожди, мамочка, я же пробую, не сбивай. — Сын окидывает меня осуждающим взглядом за то, что посмела помешать.

— Ох, извините, уважаемый Евгений Эдуардович! — склоняю голову в шуточном раскаянье.

— Вкусно! — вскрикивает, преисполненный чистым восторгом, и с жадностью откусывает следующий кусочек, на этот раз повнушительнее. Несколько секунд, и круассан исчезает, словно и не было никогда. — Очень вкусно! Поплобуй!

— Хорошо, — киваю и беру самый маленький и чуть помятый. Откусываю и понимаю, что это действительно самое вкусное, что я пробовала в жизни. Арчи кто угодно, но только не лжец.

— У тебя тоже шоколадный? — спрашивает, глядя на меня широко открытыми глазами, наполненными искренним интересом.

— Не-а, у меня лимонный.

— Фу, — кривится сын и недоверчиво косится на оставшиеся булки. — Думал, что они все вкусные, а тут ещё и лимонные есть. Не люблю лимоны, они кислые.

— Нет, это очень вкусные лимоны, сладкие, попробуй, — прошу, протягивая ему свой круассан. — Ты такого точно не ел никогда.

— Да? — хмурится Женечка, глядя на меня с подозрением. — Но ведь не бывает сладких лимонов, ты сама говолила!

— Мало ли что я говорила, — смеюсь, глядя, как сын снова зажмуривается и высовывает язычок, чтобы лизнуть лимонный крем. — Правда же вкусно?

Женя молчит, не открывая глаз, пытается распробовать и, в конце концов, медленно кивает, а на маленьком личике расплывается довольная улыбка.

— Да! Вкусно!

Мы смеёмся, пробуем круассаны, пытаясь угадать, какая в них начинка, и каждый новый кусочек дарит неизменное блаженство, будто и правда ничего вкуснее раньше не ели. Глядя на то, как счастлив мой сын, понимаю, что никогда не перестану благодарить за это Арчи. Не знаю, зачем он это сделал, но поступок этот разукрасил наш с Женечкой вечер яркими красками, и за это я буду благодарна всегда.

Всё-таки насколько мне мало нужно для счастья.

— Мамочка, а давай завтла тоже купишь эти куласаны, хорошо? — спрашивает сын, когда подходит время засыпать, и он уже, выкупанный и облачённый в пижаму со смешными гномиками, лежит в кровати. — Они такие вкусные.

— Как-нибудь обязательно куплю.

— Но я хочу завтла, — капризничает Женя, растирая кулачками слипающиеся сонные глазки. — Купишь завтла?

— Там ещё много осталось, так что завтра будут тебе круассаны.

— Ладно, — неожиданно легко соглашается сын и уже через несколько секунд сопит, обняв плюшевого слоника, без которого не умеет засыпать.

Смотрю на него, обмирая от нежности, и понимаю, что Женя — самое дорогое, что есть в моей жизни. И пусть он не знает своего отца и, надеюсь, никогда не узнает, но я сделаю всё для того, чтобы он не чувствовал себя обделённым. Даже если ради этого нужно будет разбиться в лепёшку и совершить невозможное.

Оставшись наедине со своими мыслями в полумраке кухни, наливаю себе чашку кофе и впервые за долгое время понимаю, что, наверное, счастлива. Я нашла работу, у меня есть замечательный сын, полное блюдо круассанов, подаренных человеком, который мне нравится.

Да, чертовски нравится. Само собой, что всё это глупость и блажь, но эти неожиданные чувства словно пробудили меня ото сна, растревожили душу и дали силы жить дальше, бороться и не опускать руки. Пусть Арчи — всего лишь мираж, иллюзия, но он определённо достоин того, чтобы влюбиться в него.

— Ты часто бывал в этом городе? — спрашивает Ксюша, когда мы выходим на улицу из такси.

— Несколько раз был, лет шесть назад.

— Где мы здесь жить будем? Ты уже думал?

Ох, снова этот быт, которым так одержима Ксюша. Рюшики, занавески, кружавчики — любимая тема для разговоров. А ещё дети и собаки, будь они не ладны. Она пока молчит, но все её намёки говорят красноречивее любых слов — Ксения отчаянно хочет выйти замуж. И, насколько я могу судить, именно за меня. Ну, что ж. Мечтать не вредно — девочки это любят. Не буду пока что разочаровывать — ещё успею.

— Ну, я, лично, поеду сейчас договариваться насчёт работы, а ты тем временем, раз такая хозяйственная, и подумаешь, где мы сможем остановиться.

Она пялится на меня широко открытыми глазами.