— Всё в порядке, милая, что ты выдумываешь? — Мне не нужны скандалы, но, наверное, по-другому сегодня не получится. — Ещё слишком рано, зачем поднялась? Утром поговорим, хорошо?

— Ничего хорошего! — вскрикивает скандалистка, спрыгивая на пол, огибает кровать и подбегает ко мне. Она голая, светлые волосы разметались по плечам, а в глазах застыли слёзы. — Зачем ты меня сюда привёз? Чтобы на утро из квартиры выставить?

Ох, очередная ненормальная. И где они этого набираются? В статьях типа «Тридцать три совета по удержанию мужика посредством масла лаванды»?

— Зачем ты всё драматизируешь? — Складываю руки на груди и, покачиваясь с пятки на носок, смотрю на разгневанную подружку. Почему многие так любят всё усложнять? — Я очень устал, правда, сегодня был трудный день, поэтому мне не нужны твои истерики. Если что-то не устраивает, то можешь прямо сейчас собрать свои манатки и проваливать отсюда, пока я окончательно не вышел из себя.

— Да как ты смеешь, чмо лысое?! — кричит почти в ярости, а мне смешно. Держусь из последних сил, чтобы не рассмеяться ей прямо в лицо — не хочу казаться ещё более отвратительным и циничным, чем есть на самом деле. — Думал, попользуешься мною и на помойку выбросишь?

— Даже и не думал тебя куда-то выбрасывать. — Мне действительно непонятно, что в её хорошенькой голове творится. Какая ещё помойка? — Просто разойдёмся как взрослые люди. Тихо и спокойно.

— А если я не хочу? — смотрит на меня печальными глазами и как-то даже съеживается, что ли?

— Не хочешь расходиться без скандала? Я заметил. Так же хорошо всё начиналось. Думал, ты вменяемая.

— В смысле?

— Только последние идиотки скандалят после секса. Всё так хорошо начиналось. Ты миленькая, может быть, я преступил через свои принципы и переспал с тобой ещё пару раз, завтра, например. А сейчас придётся тебя выгнать.

— Нет! — взвизгивает красотка и закрывает лицо руками. Так, ещё немного и она разрыдается, а этого вообще не выношу. — Я не хочу уходить от тебя. Неужели тебе не понравилось со мной? Неужели тебе не понравилось? Мне казалось, у нас был прекрасный секс, ты был доволен же, да? Так зачем расставаться? Могу остаться здесь... 4

Если я когда-нибудь пойму природу такого мазохизма, то стану на одну сотую процента счастливее.

— Слушай, девочка, я не собираюсь с тобой жить. Вообще ни с кем жить не собираюсь, уяснила?

— Это всё из-за неё? Арчи, но ты же не можешь заживо себя похоронить!

Ага, эта, значит, у нас доморощенный психолог. Ума, наверное, в Интернете набиралась.

Она смотрит на меня участливо, как на больного, а мне хочется намотать её светлые волосы на кулак и хорошенько приложить о дверной косяк. Несколько раз медленно вдыхаю воздух, наполняя им лёгкие, в попытке успокоиться. Но если она хоть ещё одно слово в этом направлении скажет, я точно её придушу.

— Так, милая моя, собирай свои грёбаные шмотки и катись туда, откуда пришла. И насрать, что сейчас ночь — вали!

— Ты не можешь так со мной поступить! — вопит, мгновенно превратившись в разъярённую тигрицу. — Я тебе не девка гулящая!

— Когда с первым встречным трахаться ехала, видно, забыла об этом. Проваливай, в самом деле. У меня от тебя голова трещит.

Стои?т, широко открыв рот, и часто-часто моргает. Такая потешная, впрочем, не потешнее десятков других. Иду на кухню, чтобы не мешать ей собраться, наливаю себе виски и через несколько минут хлопок двери — резкий, оглушительный — заставляет на секунду съежиться, но следующим приходит облегчение.

Сначала до слуха доносится жужжание телевизора, радостный возглас и в завершение — топот маленьких ножек по полу. Обычное утро выходного дня — ничего не поделаешь.

— Мама, мамочка, поднимайся! — Тонкий голосок единственного любимого мужчины врывается в сознание на бешеной скорости, отдаётся эхом и разрушает хрупкие остатки сна. — Там такое! Мамуля, ты ещё спишь, что ли? Вставай, вставай, вставай!

Мой сын возмущён, что позволила себе всё ещё лежать в кровати, когда он проснулся и полон кипучей энергии — хмурит брови, смешно закусывает пухлую нижнюю губу. Он всегда обижается, если встаёт раньше меня, но я настолько устала за прошедшую рабочую неделю, что просто не могу подняться, хоть режь, хоть на части рви. 2

— Что там стряслось? — Стон вырывается из груди, когда я замечаю, что на часах всего семь часов утра.

— Я телик смотрел, а там тако-ое! — Женечка нетерпеливо ёрзает рядом на узкой кровати, тянет ручки, требуя моего безраздельного внимания. Дикий восторг плещется в голубых глазах — уж не знаю, что его так взволновало, но перевозбудился он знатно. — Сем-пи-о-нат!

Женечке четыре, почти пять, но он до сих пор смешно коверкает некоторые буквы — даже логопед пока не помогает. Зато он очень забавный, когда пытается, как сейчас, выговорить трудное слово.

— Чемпионат, милый, чемпионат, — смеюсь, притягиваю тёплое тельце, ещё не лишённое детской пухлости, к себе, заключая в крепкие объятия.

Это позже он заострится весь, станет колким и ершистым; потом будет иметь от меня секреты и бриться по утрам, но сейчас, в любое время дня и ночи, могу обнять его как можно сильнее, прижать к сердцу, вдыхая самый сладкий в мире аромат — аромат детства.

— Я же так и сказал, — дуется сын, удобнее устраиваясь рядом. — Семпионат.

— Ладно-ладно, болтун, что там за чемпионат такой? — Мне интересно всё, что волнует Женечку, потому что по-другому не могу. Он единственный не позволяет мне опустить руки, когда от тоски и наваливающихся проблем хочется выть белугой.

— Ой, мамочка, там тако-о-е! Ты бы видела! — он захлёбывается от восторга, крутится, размахивает руками, пытаясь хотя бы жестами, если уж слов не хватает, обрисовать масштаб того, что так сильно поразило. — Масасыклы! Они такие класивые, очень!

Страсть моего сына к железным коням началась чуть ли не с рождения. Никогда не мог устоять, узрев на улице проезжающий мимо мотоцикл — стоял, открыв рот, с распахнутыми от восторга глазами. Он даже на трёхколёсном велосипеде ездит, повязав на голову расписной платочек, будто это бандана — такой смешной и серьёзный, что слёзы из глаз от хохота.

— И что там? Чемпионат, где выбирают самый красивый мотоцикл? Конкурс красоты?

— Мамочка, ты такая взрослая, а такие глупости говоришь, — хмыкает Женечка, поворачивает ко мне голову, и я замечаю снисхождение и упрёк в его глазах. Вот, докатилась: уже четырёхлетний мальчик считает меня идиоткой. Почему-то думала, что в запасе есть ещё десяток лет. — Не-а, там не то. Там они кататься будут, показывать всякие штуки. Будут самого шустрого масасыклиста искать. Мамочка, они такие красивые, я видел!

— Мотоциклисты, что ли? — не сдерживаюсь и смеюсь.

— Масасыклы! — кричит Женечка, вырываясь из моих объятий. Вижу, что обиделся, гордец эдакий. — Пойдём туда, а? Мамочка, я очень хочу, там так весело будет. Я всё видел, на Зелёной поляне будет это всё. Пойдём, а? Ну, пожа-а-алуйста!

— Конечно, пойдем. — Целую сына в макушку. Он такой тёплый и родной, что сердце замирает, настолько сильно люблю его. И пусть в моей жизни творится полный кавардак, ребёнок к этому не имеет никакого отношения. Ради него я всё выдержу, как бы временами и не казалось по-другому.

— Ура! — Женечка вырывается из моей хватки, вскакивает на ноги и принимается прыгать по кровати. — Я знал, что ты согласишься!

— Всё-то ты знаешь, — говорю, вытягивая ноги и руки в тщетной попытке унять боль в перетруждённых, растянутых мышцах.

Мы приехали с Женей на Зелёную поляну, где, несмотря на июльскую жару, не протолкнуться: наверное, всё население города пришло посмотреть на чемпионат или по-другому: байк-шоу, которое, оказывается, проводится ежегодно. Но я здесь ни разу не была, потому что мы с сыном меньше года живём в этом городе.

Размалёванные и одетые весьма экстравагантно девушки стайками перемещаются от одного байка к другому, виляя бёдрами и активно привлекая к себе внимание мужчин в кожаных доспехах. Те рассматривают юных нимф оценивающе, с кривыми ухмылками на губах и о чём-то перешёптываются. Часто я и на себе ловлю их оценивающие взгляды — медленные, вдумчивые, явно провокационные. После каждого раза, когда замечаю очередного ценителя женской красоты, что глядит на меня, не таясь, словно раздеть мечтает, хочется схватить сына и, крепко зажмурившись, бежать отсюда, сломя голову. Я не большая любительница повышенного мужского внимания к своей персоне — каждый раз становится неуютно и немного боязно.