Прежде всего нам хотелось бы привести ряд свидетельств, принадлежащих большому знатоку античной философии, жившему во II в. н.э., Диогену Лаэрцию. Он написал огромный трактат, излагающий все главнейшие течения античной мысли, которые были до него. Не без удивления мы здесь читаем одно рассуждение, которое приведем полностью (Diog. L. IX 71-73 Гаспаров):

"71. Начинателем этой школы иные называют Гомера, ибо он более всех высказывался об одних и тех же предметах в разных местах по-разному, и в высказываниях своих никогда не дает определенных догм. Называют скептическими и изречения семи мудрецов, такие, как: "Ничего слишком" и "За порукой - расплата", ибо понятно, что если кто в чем-то ручается твердо и убежденно, то за этим следует расплата. Скептически судили, говорят они, Архилох и Еврипид, когда Архилох (68 Diels3 Верес.) говорит:

Настроения у смертных - друг мой Главк,

Лептинов сын,

Таковы, какие в душу в этот день

вселит им Зевс, -

а Еврипид (Suppl. 734-736 Nauck Шервинск.):

О Зевс! Что говорить про род людской,

Про ум его? Мы от тебя зависим,

Творим лишь то, чего желаешь ты.

72. И Ксенофан, и Зенон Элейский, и Демокрит по такому мнению оказываются скептиками, - Ксенофан, когда говорит:

И ни один из людей не видел

и впредь не познает

Ясного образа (to saphes)... - (В 34 Diels8).

Зенон, когда отрицает движение, говоря: "Движущееся тело не движется ни в этой точке, ни в этой" (В 4 D9); Демокрит, когда отбрасывает качества и говорит: "По установлению холод, по установлению тепло, по существу же лишь атомы и пустота" (ср.: В 125) и еще: "По существу мы ничего не знаем, ибо истина - в глубинах" (В 117). Так же и Платон оставляет истину богам и божеским чадам, сам же ищет лишь вероятного смысла (Tim. 40 d). И Еврипид говорит:

73. Кто знает, эта жизнь не есть ли смерть,

И смерть не есть ли то, что жизнь, для смертных?

(frg. 638 N.-Sn.)

И даже Гераклит: "О величайшем не станем воображать правдоподобного" (В 47). И Гиппократ высказывается лишь с сомнением, как подобает человеку. Но прежде всех Гомер:

Гибок язык человека - речей для него изобильно

Всяких: поле для слов и сюда и туда беспредельно.

Что человеку измолвишь, то от него и услышишь.

(II. XX 248-250 Гнед.).

Ибо здесь говорится о равносилии и противоположности доводов".

Прежде чем квалифицировать с точки зрения скептицизма приводимые у Диогена Лаэрция свидетельства, заметим, что в этом расширенном толковании скептицизма Диоген Лаэрций вовсе не был одинок. Цицерон, например, причислял к скептикам Эмпедокла, Анаксагора, Демокрита, Парменида, Ксенофана, Платона и Сократа (Cic. Acad. II 5, 14; ср.: II 23, 72-74, где кроме этих философов упоминается еще ученик Демокрита Метродор Хиосский). Согласно Сексту Эмпирику (Adv. math. VII 49, такой же текст и ниже, в VII 110 и в VIII 326), Ксенофан (В 34) тоже отрицал существование критерия истины:

"Из них [отрицающих критерий истины], по мнению некоторых, Ксенофан своим утверждением о том, что ничто не постижимо, придерживался этой тенденции, когда писал:

Ясного муж ни один не узнал, и никто не возможет,

Знающим стать о богах и о том, что о всем говорю я.

Коль и случится ему угадать совершенное в слове,

Сам не узнал бы: у всех мнящая мысль пребывает.

50. В этих словах он, похоже, "ясным" называет истинное, известное, в согласии с чем сказано еще:

по природе просто слово истины.

"Мужем" он называет человека, пользуясь видовым [понятием] вместо рода, так как "муж" является видом "человека". Этим способом речи обычно пользуется Гиппократ, когда говорит: "Женщина не возникает с обеих сторон", то есть что женское существо не зачинается в правых частях матки. "О богах" - в качестве примера на суждение "о чем-нибудь неясном". "Мнящая" же мысль (docos) есть мнение как процесс и мнение как результат.

51. Таким образом, сказанное Ксенофаном получает после упрощения такой смысл: "Никакой человек не знает истинного и известного, во всяком случае в вещах неясных. И даже если он случайно натолкнулся бы на это, он все равно не знал бы, что он натолкнулся на это, но он [только] полагает и мнит".

Итак, в античной литературе имеется достаточно свидетельств о том, что скептицизм у греков - очень древнего происхождения, начиная прямо с Гомера, и что большинство древних философов-космологов отнюдь не чуждо очень глубоких элементов скептического настроения. Поэтому у исследователя возникает естественный вопрос: действительно ли скептицизм у греков столь всеохватывающая тенденция и действительно ли ее нужно начинать прослеживать с самого Гомера. Коснемся сначала в нескольких словах художественной литературы.

1. Гомер

Что Гомер - это героический век, то есть безусловная вера в богов и судьбу, это ясно. И сказать, что Гомер скептик, поставив после этого точку, никак нельзя. Тем не менее скептического у Гомера чрезвычайно много, так что позднейшие скептики, привлекавшие Гомера на свою сторону, отнюдь не во всем не правы.

Мы уже приводили выше по Диогену Лаэрцию ссылку на Гомера (II. XX 248-250) о слишком большом разнообразии противоречий и условности человеческих мнений и человеческих словесных заверений. Если это считать элементом скептицизма, то всякий, знакомый с Гомером, несомненно скажет, что таких элементов скептицизма у Гомера чрезвычайно много. Но скептицизм Гомера распространяется гораздо шире.

Оказывается, что сами людские мысли изменчивы ввиду того, что изменчивы дни, посылаемые все время Зевсом с небес. Читаем (Od. XVIII 136-137 Верес):

Мысль у людей земнородных бывает такою, какую

Им в этот день посылает родитель бессмертных и смертных.

Значит, интуиция текучести и связанного с этим релятивизма человеческих мнений у Гомера уже была вполне налицо. Но необходимо пойти еще дальше. Ведь у Гомера наряду с верой в богов, часто трактуемых к тому же весьма обыденным и вполне бытовым способом, безусловно имеется и вера в судьбу. Эта вера, как показал автор настоящей работы{273}, отражает на себе влияние разных эпох греческого народного развития и выступает то более интенсивно, то менее интенсивно. Иной раз она выше и сильнее самих богов, иной раз она отождествляется с волей самих богов, а иной раз трактуется даже подчиненно по отношению к богам. Так или иначе, но этот неизвестный и никому не понятный источник и направитель всей человеческой жизни, судьба, несомненно привносит в мировоззрение Гомера весьма острую ощутимость случайности, непонятности, недостоверности и вообще всякого релятивизма. Другими словами, если говорить о судьбе, то несомненно, что все греческое мироощущение нужно трактовать как пронизанное элементами скептицизма, неожиданности, неопределенности и всякого рода случайности. Это ничуть не делает греков субъективистами. Наоборот, признавая свою судьбу, греки отказываются, может быть, только от познаваемости этой судьбы, но нисколько не отказываются от ее объективного существования и от зависящего от нее объективного миропорядка.

Поэтому нисколько не удивительно, если мы читаем о родоначальнике греческого скепсиса Пирроне следующее сообщение Диогена Лаэрция (IX 67):

"Филон Афинский, человек, близкий Пиррону, рассказывает, что охотнее всего он упоминал о Демокрите, а также о Гомере, восхищаясь им и без конца повторяя (Il. VI 146):

Листьям в дубравах древесных подобны сыны человеков.

Восхищался он и тем, что Гомер уподоблял людей осам, мухам и птицам, и приводил строки (Il. XXI 106 слл. Гнед.):

Так, мой любезный, умри! И о чем ты столько рыдаешь?

Умер Патрокл, несравненно тебя превосходнейший смертный!