Изложение Квинтилиана охватывает огромный материал (X I, 46-131), где можно найти характеристики самых разнообразных писателей, понимание которых может быть дополнено интересными стилистическим чертами (XII 10). То, что Квинтилиан называет "сильным" стилем (XII 10), по-видимому, соответствует тому, что он говорит об энергии, силе и крепости Гомера, Эсхила, Софокла, Архилоха, Энния, Фукидида, Платона, Демосфена (X кн.). Квинтилиан использует здесь самую разнообразную терминологию, желая как можно детальнее обрисовать тот или иной стиль. Подбор лексики указывает на опытного, зоркого, принципиального ритора. То он называет сильный стиль "густым" (densus), "кратким", "безыскусственным" (incompositus), даже "необработанным" (rudus); выделяя в нем силу (vis), крепость (validus), горячность (vehemens), возбуждение (affectiones), быстроту (velocitas), колкость (acerbita), вес (pondus), силу, величие (cothurnus), торжественность (grandiloquus), звучность (sonus), величину (grandis), выдающееся (gravitas) и возвышенное (sublimitas). "Цветущий" стиль намечается здесь как более умеренный и правильный (Пиндар, Алкей, Эсхин, Цицерон, Геродот, Ливии, Аристотель, Феофраст). В нем "больше мяса" (plus carnis), чем крепкой мускулатуры (minus lacertorum), больше полноты содержания, текучести (fusus, latior), разнообразия (varietas), остроумия (abundantia salis), словоохотливости (facundia), веселости (laetus), благородства (nobilis), утонченности (urbanitas), приятности (suavis) языка, а также целесообразности композиции и плана (compositionis et dispositionis), тщательности (diligens), умеренности (pressus) и обработанности (eultus). Наконец, намечается здесь и третий род писателей вроде Симонида, Еврипида, Феокрита, Овидия, Ксенофонта и Исократа, которые стремятся преимущественно к прелестному и изяществу. Этот простой стиль заключает в себе легкость (levitas), простоту (tenuis) и свойственную ему целесообразность выражения. Этот стиль легко становится деревенским (rusticus, pastoralis), хотя и не переходит в вульгарность. Квинтилиан отмечает здесь мягкость (mitis), нежность (deliciores), тонкость (subtilis), изящество (elegans), веселость (iucunditas), сладость (dulcis), аттическую прелесть (veneres, venustas), грацию (gratia), усладу (voluptas) и шаловливость (lascivus). Есть здесь свобода чувства и желание вызвать жалость (miseratio). Во всех этих характеристиках чувствуется субъективно психологическое нащупывание, а не строгость и определенность классификации, что указывает на большую устойчивость эллинистически-римских традиций, которые пока еще не подвластны логике и схематизму риторов конца античности.

11. Музыка в ораторском искусстве

Среди вспомогательных средств ораторского искусства Квинтилиан рассматривает музыку.

Еще Орфей и Лин, по преданию, оказывали магическое воздействие на людей, животных и природу. Пифагор же строил весь мир по законам гармонии. Не должен пренебрегать музыкой и оратор. Если уже простое напевание мелодии облегчает человеку его тяжелое настроение и если гребцы пользуются пением для облегчения своей работы, то и оратор найдет для себя в музыке прекрасное орудие для воздействия на публику. Музыка, прежде всего, научит его пользоваться звуками своего голоса соответственно внутреннему содержанию речи, заставляя о высоких предметах петь величественно, о нежных - приятно, научая, где и как надо повышать и понижать голос. Музыка, далее, научит соответствующим образом располагать слова в пьесе, пользоваться телодвижениями и находить нужный тон для произнесения. Безусловно необходима она еще и потому, что оратору приходится иной раз прямо произносить стихи, которые в античности часто совсем не отличались от пения. Квинтилиан предостерегает от изнеживающей, сладострастной музыки, но предписывает мужественную, строгую и бодрую (I 10, 9-33).

12. Заключение

Подводя итог, нужно сказать, что в Квинтилиане, может быть, больше, чем у кого-нибудь другого, выражена эллинистически-римская тенденция ощупывать художественную форму изнутри. Его отдельные характеристики и выражения доходят в этом отношении почти до импрессионизма. Заговорит ли он о стилях живописи или архитектуры, упомянет ли об особенностях того или другого писателя - наконец, коснется ли той или другой художественной формы, мы всегда найдем у него, во-первых, рационально-обоснованную и расчлененную форму искусства, а во-вторых, внутренне-живой, как бы дышащий, трепещущий коррелят. Общеэстетические позиции Квинтилиана выясняются при внимательном анализе материала. Максимальная формалистическая сознательность в риторике и поэтике, на какую только была способна античная мысль, находится именно у Квинтилиана; и максимально четкое чувство живого эстетического содержания этих форм содержится именно в этом "Ораторском наставлении". Дальше этого античное искусствоведение не пошло.

1. Вводные замечания

В заключение нашего анализа эстетических тенденций в науке об ораторском искусстве вполне закономерен вопрос о том, что же, по мнению знатоков этого искусства, питало красноречие и что было причиной его упадка в I в. н.э.

Как было сказано, "Ораторское наставление" Квинтилиана оказалось той высшей "суммой риторики", дальше которой теория не только римского, но и вообще античного красноречия не пошла. Совершенно естественно при этом ожидание некоего итога, ставящего последнюю точку на линии многовекового развития родного для каждого грека и римлянина искусства вдохновенного художественного слова, создавшего знаменитое учение о стилях и качествах речи. Такой печальный итог отчасти, как мы уже видели (с. 549), был подведен автором трактата "О возвышенном". Обратимся теперь к младшему современнику Квинтилиана и, по всей видимости, современнику Псевдо-Лонгина знаменитому историку Корнелию Тациту (ок. 57 - ок. 117 г. н.э.).

Тациту принадлежит некогда оспаривавшийся диалог "Об ораторах", который раньше относили к годам юности историка, а теперь датируют приблизительно 100-105 гг. н.э. В этом диалоге, написанном не без влияния цицероновского трактата "Об ораторе", ведут беседу известные ораторы - М.Апр, В.Мессала, Куриаций Матерн и Юлий Секунд. Повод к беседе - желание К.Матерна оставить поприще оратора и уйти в поэтическое творчество среди "дубрав и рощ" (12), в "безмятежном уединении" (13).

В связи с этим диалог делится как бы на три части: гл.5-13 - спор о предпочтении судебного красноречия или поэтического творчества, в котором участвует защитник первого - Марк Апр, и апологет второго - К.Матерн; главы 15-26 - спор о сравнительной ценности древнего и нового красноречия и, наконец, гл. 27-42 - причины упадка красноречия. До некоторой степени позиции Тацита можно объединить с точкой зрения его героя К. Ма-терна. А так как трактат Квинтилиана "О причинах порчи красноречия" до нас не дошел, то основная тема диалога Тацита может считаться особенно ценной и подытоживающей.

2. Проблема упадка красноречия

Характерно, что Тацит в своем диалоге даже ставит под сомнение жизненность самого жанра ораторской речи и риторического обучения в специальных школах. То, что для Квинтилиана было безусловно необходимо, для Тацита является предметом горьких раздумий. Реставраторские тенденции Квинтилиана на основе греко-римской классики Тациту отнюдь не импонируют{436}. Он констатирует упадок красноречия, потерявшего реальные условия общественно-исторического развития. Поэтому и Тациту и герою его диалога Куриацию Матерну остается только один выход - покинуть область риторики и уйти одному - в историю, другому - в поэзию. В диалоге "Об ораторах" позиция Тацита резко противоречит также и автору трактата "О возвышенном", который считал ответственными за вырождение подлинного чувства высокого ораторского искусства тех, кто нарушал нормы морали, строгого воспитания и благочестия.