Тут же (53bс) высказывается аналогичное суждение и о сфере удовольствия. "Всякое малое и немногосложное удовольствие, если оно чисто от скорби, бывает приятнее, истиннее и прекраснее, чем великое и многосложное". Мы знаем, что геометрические фигуры и максимально отчеканенные звуки являются у Платона предметом "чистейшего" удовольствия.
Но идеальная "чистота" играет еще большую роль в рассуждениях о душе. "Какова душа поистине, для этого надо созерцать ее не в поврежденном состоянии, происходящем от общения ее с телом и с другими началами зла, как созерцали мы ее теперь, а в состоянии чистом, которое достаточно созерцать умом. Тогда-то ты найдешь ее гораздо прекраснее и разглядишь яснее справедливые и несправедливые ее действия и все, что до сих пор рассматривалось" (R.P. X 611с). Здесь чистота поставлена в прямую связь с исключением всего хаотически чувственного. Об этой чистоте души "от всех зол и пожеланий, относящихся к телу" (Crat. 403е-404а), "от неправды и дел беззаконных" (R.P. VI 496), о чистоте души после переселения на тот свет (X 614е) читается, как мы уже видели выше, не раз. "Разумную природу", засыпая, надо питать "прекрасными мыслями и рассуждениями", и стихия вожделения должна позволить "ей одной, самой по себе, в ее чистоте, стремиться к созерцанию чувством того, чего сама она не знает" (IX 572а). "Когда мы хотим что-нибудь узнать чисто, мы должны отвязаться от тела и созерцать самые вещи самою душою" (Phaed. 66d). При таком очищении душа ближе всего подходит к уму и пронизывается им. "Каким родам приписываешь ты сущность самую чистую? Например, хлебу ли, питью, мясу и всякой вообще пище или роду истинного мнения, познания, ума и всякой вообще добродетели?" То, что всегда тождественно себе, то бессмертно и истинно, то и более чисто. А то, что несогласно с собою, не подобно себе самому, то обладает обратным свойством (R.P. X 585bс). Следовательно, чистое существует "само по себе", и оно всегда тождественно себе.
В некоторых своих сочинениях Платон особенно интенсивно связывает чистоту с философией отделения души от тела и переселения ее в другой мир: до смерти тела душа становится "ближе к знанию" по мере очищения от тела, а "отрешившись от бессмыслия тела", мы делаемся "чистыми" (Phaed. 66е-67а); тот, кто воздерживается от пороков и любит мудрость, умирает "совершенно чистым" (82с); философия именно и дает такое "освобождение и очищение" (82d); "самая настоящая земля стоит чистая в чистом небе, - там, где звезды" ( 10%); мы живем как бы на дне моря и не знаем, "насколько чище и прекраснее тот мир, который выдается из моря в верхнее пространство" (109d); тамошние ощущения выше наших, "насколько воздух чище воды, а эфир чище воздуха" (111b); "мы посвящены были в видения непорочные, простые, непоколебимые и блаженные; и, созерцая их в сиянии чистом, были мы сами чистыми, целостными и не носили на себе знака той оболочки, которую теперь телом называем и в которую заключены, словно в раковину" (Phaedr. 250с).
Не нужно, однако, думать, что эта философия перевоплощения и переселения душ является безусловно и всегда необходимой для платоновской чистоты. Последний приведенный текст из "Федра", как и многое из "Федра" и "Пира", предполагает наличие "чистоты" и в чувственном мире, где она угадывается и вспоминается и где она осмысливает и оформляет собою всю фактическую действительность. В этом смысле "чистого" очень много содержится уже и в чувственном мире. Таковы указанные выше геометрические формы и музыкальные звуки. Кроме того, насколько можно заметить, с понятием идеальной чистоты Платон соединяет также представление обработанности, чеканности, четкости. Так, приступая к исследованию "идеи блага", Платон говорит, что добродетели надо созерцать в "совершеннейшей отделке" и что нельзя маловажные вещи иметь "самыми обработанными и чистыми", а важнейшие считать "недостойными величайшей тщательности" (R.P. VI 504е). Искусство, основанное на точных измерениях линейкой и циркулем, несмотря на свою "нечистоту" (поскольку оно относится к хаотической телесной текучести), сохраняется в полной мере и для случая наиболее совершенного функционирования всей эстетической сферы (Phileb. 62b).
У Платона есть еще одно понимание чистоты, магическое. Но, как это можно видеть также из разграничений "Федра", Платон очень четко отличает эстетическую чистоту от катартики, то есть от магии. Платон подробнейшим образом говорит об ощущениях после преступления, после невольного убийства во время состязания - "руки убийцы считаются чистыми, если он, по закону, совершил очищение" (Legg. VIII 83 la). Мы не будем выписывать здесь из "Законов" все эти подробные тексты (IX 865, 868, 877, 881, XI 947d), - Платон говорит об этом целыми страницами. Говорится об очищении таинствами и независимо от преступления (Phaed. 69с). Магическое очищение не есть ни физическое, ни психическое, ни этическое, ни просто "идеальное" и, что для нас сейчас важнее всего, также не эстетическое, хотя оно может иметь своим объектом и тело, и душу, и мораль, и искусство. Что магическая катартика отличается у Платона от эстетической, это мы знаем не только из разграничений "Федра", но еще из "Кратила", и притом в очень яркой форме.
Здесь рассматривается значение слова "Аполлон". Философ утверждает, что значение это четвероякое: "мусическое, мантическое, врачебное и стрелковое". Для каждого из этих значений Платон находит этимологическое основание в имени "Аполлона". Но, во-первых, ясно, что эстетическая сторона Аполлона не есть ни мантика, то есть прорицание, ни врачевание, ни - тем более отдельные и специальные черты образа Аполлона вроде его лука, стрел и любви к стрельбе. Во-вторых, что же такое эта эстетическая сторона? Платон пишет: "Что же касается музыки, то необходимо предположить, что как [в словах acoloythos и acoitis]{55} альфа часто значит "вместе", так и здесь она обозначает совместную полярность (ten homoy polesin) и в отношении неба, что, как известно, называют "полюсами", и относительно той гармонии, которая свойственна песне, что называется созвучием (symphonia), поскольку все это, по словам знатоков музыки и астрономии, связывает все предметы (polei hama) с помощью некоей гармонии. И вот этот бог (Аполлон) владычествует с помощью упомянутой гармонии тем, что он вращает вместе (homopol on) все это как у богов, так и у людей" (Crat. 405с).
Это очень важное место у Платона. Здесь формулируется довольно точно платоновское представление о сущности эстетического предмета. Представление это, как мы видим, главным образом фигурное, структурное. Если удалить из цельного жизненного опыта Платона и греков моменты религиозные - пророчество и магию, удалить практическую заинтересованность (вроде использования медицины), удалить внешние и более или менее случайные черты, то еще останется эстетический опыт. Однако он будет относиться уже к структуре бытия, а не просто к самому бытию. Как и в "Филебе", на последней высоте эстетических откровений "симметрия" все же остается единственной, абсолютной категорией, превосходящей по своей значимости все прочие. Гармоническая полярность, точно исчисляемое вращение наглядно данных противоположностей, а в конце концов просто геометрическая фигурность (которую, конечно, можно заполнить любым негеометрическим и, в частности, органически-жизненным содержанием) - вот что отличает у Платона эстетический предмет от религиозно-магического, этического и хаотически-телесного. И, таким образом, магическая чистота не имеет ничего общего у Платона с чистотой эстетической.
При этом, как видно, специфика эстетического выделяется у Платона (и вообще в античности) чисто формально, хотя в примере с именем Аполлона Платон доказывает нерасторжимость эстетического от магически-практического и чисто жизненного. В общем, тоже формальным путем Платон доходит и до сознательного монотеизма (если иметь в виду его учение об абсолютном Едином). Однако было бы ошибкой христианизировать Платона, поскольку в своем Абсолюте он видел только единство, то есть математическую природу, но никак не личность с каким-нибудь определенным именем. Формально - это монотеизм, но по существу - принципиальный и последовательный политеизм. Формально Платон учит о специфически эстетической чистоте, но по существу, по содержанию, это есть полное растворение всего эстетического в целостно-жизненном процессе.
