Как будто, блядь, до сих пор не верю.

Словно боюсь, что разожму руки, и птичка просто исчезнет. Растает. Растворится. Окажется миражом, которого и не было никогда. Как дымка, ускользнет сквозь пальцы.

Член до сих пор стоит колом.

Но в груди, под ребрами, дергается что-то покруче оргазма.

Толчками. Как волны о берег в шторм.

До сих пор глаза ее перед собой вижу.

Сияющие. Закатившиеся. Ее крик, до хрипа, до сорванного горла, с именем моим, когда кончала, снова и снова.

Блядь, девочка. Какая же ты чувствительная. Как сладко ты кончаешь, как дрожишь под моими руками.

Никогда этого не делал.

Собственное удовольствие всегда на первом месте. Остальное на хрен никогда не интересовало.

Но для нее. Для нее я готов терпеть. Сдерживаться. Мне, блядь, гораздо слаще, когда птичка кайф получает. До потери пульса. До потери, блядь, сознания. И даже в отключке, блядь, улыбка на ее губках играет. Даже вот так. Без сознания. Выпотрошенная. Улыбается. Мне.

И беззвучно имя мое губами выдыхает.

Это пиздец.

Это сносит башню круче, чем весь самый крутой, самый, блядь, охренительный и грязный секс за всю мою жизнь вместе взятый!

Одурев от ее вкуса.

Он запаха ее, возбужденного, дурманного, ведет так, как ни от чего в жизни. Разве что он ее глаз. От улыбки этой, от которой, блядь, как будто солнце кто-то включает прямо под дыхалкой.

Так одурел, что уши на хрен заложило.

Не мог налюбоваться тем, какая она там.

Идеальная. Чистая. Сладкая. Подрагивающая. Исходящая соками.

Не мог не распробовать на вкус.

Как наркоман одуревший, в запах ее окунулся. Такой терпкий. Такой, что смывать не хочется.

Мысли даже никогда не допускал, что такое женщине делать буду. Это вообще запредельным казалось. Бабу вылизывать. Пиздец. Их губы должны ствол обрабатывать. Не наоборот.

Но с ней все переворачивается с ног на голову. Летит на хрен в пропасть. Все становится ненормальным, вывернутым.

И, блядь, я рад.

Я готов. Чтобы выворачивалось и переворачивалось и дальше. Всегда.

Реально. Как наркоман.

Получаю дозу, и все мало. Ядом отравляюсь, а только улыбка до ушей и радость дикая. И еще этого яда хочется. Пить. Черпать. Пригоршнями. Так, чтобы по горлу лилось.

И не хочу, чтобы кончалось. Еще. Еще. Еще.

Больше этой сладкой отравы.

Больше сияния в глазах моей девочки, моей пташки. Такой крохотной. Такой чувственной.

Потому что от этого сияния у меня самого внутри светиться начинает.

Там, где всю жизнь мрак и темно. С самого детства, сколько себя помню. Чернота одна.

Потому что нельзя было иначе.

Слабости иметь. Иллюзии. Мечты. Улыбки там всякие.

Их очень быстро обламывали. Нет. Ни хера. Не так.

Они сами тебя бы и сломали на хрен. В том мире, где все кулаками выбивать приходилось. Когда ломали кости и сто раз могли закопать тебя самого в вонючей подворотне.

Там даже кулаки не так важны были, чтоб не сдохнуть. Потому что сила – она внутри. И из нутра этого все светлые надежды и хотелки выбивать уже самому себе приходилось. Каждый день. Выбивать. Вытравливать. Выжигать кислотой.

Иначе бы сдох. Сломался. Сдался бы.

Но теперь.

Теперь вот все прорвалось.

Нежность эта блядская. Так и прет со всех щелей.

Любить ее. Баюкать. На руках носить хочется. Прижимать к себе и просто слышать, как блаженно она дышит во сне.

И дергается.

Дергается внутри. Под ребрами.

Так жестко. Так сильно.

Оказалось, что не вытравил до конца. Не выжег.

Просыпается что-то во мне.

Огромное. Светлое, блядь. Такое, что самого с головой накрывает.

В первый раз ведь чем-то на самом деле дорожу.

Убить за нее?

Это смешно. Убить я и за меньшее способен, чем моя птичка.

Только ведь сам сдохну теперь. Если потеряю. Или если с ней что-нибудь случиться.

Сдохну. Вены сам себе выгрызу. Кровью на хрен истеку.

Привык я. Что дорожить никем нельзя. Близко к себе не подпускать, не то, чтобы в душу. А тут…

Одно ее дыхание. Тихое. Нежное. А уже там. У меня. Внутри.

И от счастья какого-то дикого рычать хочется.

– Сладкая моя, – шепчу, нежно перебирая густые локоны пальцами.

– Моя сладкая девочка. Появилась и сердце, на хрен, в ладошки сжала. Хуже, чем за яйца меня держишь.

И дышу.

Запахом ее. Волосами. Целую всю ночь в шейку.

Не чтобы распалить или взять. Ни хрена. Нежно. Напиться не могу. Аккуратно, чтобы не потревожить.

Пиздец.

*   *   *

– Мне пора ехать, - шепчу , нависая над пташкой.

В сладкие сочные губы, от которых до скрежета в зубах бы не отрывался.

Будто заныриваю в сонные, распахнувшиеся и тут же полоснувшие светом глаза.

Блядь. Вот оно. Мое солнце. И тут же в груди такое же свечение отбивается.

Пора. Пора отрываться. Иначе провалюсь на хрен.

– Холодильник забит. Телефон на столе, с моим номером. И ключи.

– Ключи?

Глаза распахиваются удивленно.

Сонная. Такая теплая со сна. И , блядь, светится.

Сжать бы ее. Вбиваться со всей мощью сейчас. Втягивать в себя эту одуренную сладкую негу.

Никогда не оставлял у себя ночевать женщин.

От мысли одной противно с кем-то под боком просыпаться.

Но, блядь, ничего красивее и желаннее, чем сонная птичка, никогда в своей жизни не видел.

– Мне пора, – шепчу, с силой заставляя себя оттолкнуться от обвивших мою шей рук.

– Правда, птичка. Иначе просто не уйду.

Не сдерживаюсь. Притягиваю. Дергаю вверх, впечатываясь всем телом.

Такая податливая. Такая солнечная, моя птичка. Тут же непослушно обвивает ноги вокруг моих бедер. Блядь. Что ж ты со мной делаешь.

– Пора…

Рычу, еле отрываясь от этих дурманных губ.

– Отдыхай.

Бережно укладываю обратно.

– Постараюсь скорее со всем справиться, но сама понимаешь. Уж как получится.

– Пресс-конференция, – кивает Лина, окончательно просыпаясь. – А зачем мне ключи?

– Ну как же? Ты теперь хозяйка, – усмехаюсь проводя рукой по волосам. – Но лучше оставайся в доме. Пока я не подберу охрану, тебе лучше самой не выходить. Не все так просто.

Ну да. Мне –то самому охрана не нужна. Сам порву каждого, кто сунется. Но теперь я не только о себе должен думать.

– Но в ближайшее время тебе и не придется, – ухмыляюсь, наматывая волосы на кулак.

– Только сегодня дела. А завтра… И всю ближайшую неделю… Мы никуда из этого дома не выйдем. Так и знай. Готовься, Лина…

С рыком трусь о ее губы. Резко отстраняюсь и выхожу.

Блядь.

Реально. Пещерным человеком становлюсь. Затянул свою женщину в пещеру и век бы из нее не вылезал. Из женщины, ясен хрен.

Спиной чувствую, как птичка падает обратно на подушки.

Да. Замотал тебя, девочка вчера. Слегка. Настоящий раунд только впереди. Готовься.

На ходу вытаскиваю пиликающий мобильник.

Ну кто бы сомневался. Сколько Михалычу было не лень делать звонков и отправлять сообщений? Миллион?

Но открываю только одно. С незнакомого номера. Странно. Мой номер личный знает очень узкий круг людей. Откуда незнакомец?

« А тебя, Градов, оказывается так легко развести, – хмурюсь, срываясь на тачке с места.

Что за хрень?

Реально повелся, что чистую девочку нашел? Девственностью и невинностью подкупила? Так невинность сыграть можно, а девственность сейчас на раз вшивается. Думаешь, она зря в том клубе, где ты отдыхаешь, танцовщицей заделалась? И с братом, с долгом его, с отморозками этими все сама же и подстроила. Брата родного подставила, чтобы в постель и в дом к тебе пролезть. Думай, Градов. У тебя врагов много. Каждый из них хотел бы оказаться к тебе так близко. Засланная девка. Она и должна была подобраться. Информацию сливать. И похоже, ей удалось через член тебе мозги высосать. Скоро такими темпами не просто информацию, тебя самого сольет. Управлять тобой начнет. Ты бы включил мозги. Подумал».