Блядь. Пробирает этими глазищами. Как будто не я в нее, а она в меня втаранивается. Вбивается жестко. Ядовитым жалом. Наркотиком одуренным.

С острым наконечником, который пробивает на хрен все внутри.

А я и рад, что меня прямо вовнутрь долбят. Как идиотская рыбища, что на крючок попалась и кайфует от того, что жрет вкусную наживку. Будто и не понимает, что ее и  саму сожрут.

Точно будто под меня создана.

Каждой вздутой веной на члене ощущаю, как она меня сжимает. Втягивает в себя. С одурительным хлюпаньем.

Опускаю глаза ниже. Пиздец. Ничего красивее не видел.

Развожу пальцами створки, вожу по дергающемуся клитору, распахивая липкую одурительную влагу. На бешенной скорости тараню, вбиваюсь так, что искры перед глазами.

И смотрю. Смотрю, как член в нее входит. Как дрожат все сильнее ее лепесточки. Розовые. Мокрые. Нежные. Точно бабочка, блин.

– Роман…

Стонет, и я замираю.

Член внутри нее горит. Раскаленным железом становится.

– Больно?

Замираю внутри нее, но пальцами остановиться не могу. Наглаживаю клитор, чувствуя, как в нем пульс сладкой птички отбивается. По моим собственным венам течет.

– Нет.. Ох… Роман…

Ее глазища распахиваются изумленно.

Так, как и хотел. С дымкой запредельной. Шальной. Будто ведет ее. Как и меня.

– Нет. Не останавливайся…

Блядь. Это спусковой крючок. Ты сама вертел, что тебя пронизывает, привела в неконтролируемое состояние, птичка.

Дергаю на себя, хватая за плечи.

Вжимаю хрупкое нежное тело в свое.

Толкаюсь внутрь мощным ударом и рычу, когда с криком обхватывает мою шею. Бороздками кровь ногтями ведет. И орет. Орет, судорожно забившись на моей члене. Сжимая так, что вытреливаю. Закачиваю спермой, толкаясь на запредельной скорости. Сам ору, как девчонка, смешиваясь с ее криками. С тем, как колотится ее сердце под моей грудью. Блядь.

– Лина? Ты в порядке?

Член дергается внутри нее, требуя срочного продолжения.

Так. Сперму первую выплеснул. Даже распробовать как следует не успел. И не могло быть по-другому. Столько мариноваться.

Так бы, не выходя из нее, и продолжил.

– Эй? Птичка?

Сжимаю челюсти, стаскивая с себя ее обмякшее тело. Провожу пальцами под глазами, стирая слезы.

Осторожно подхватываю на руки, укладываю на постель, как хрупкую фарфоровую статуэтку.

Она такая и есть. Хрупкая. Фарфоровая. Хоть и вдаряет сама по мне так, что крепче молотка по черепу захерачивает. Моя.

– Это…

Пташка испуганно распахивает глаза.

– Что это было, Роман?

Всхлипывает. Все тело трясется. Мелко-мелко. Блядь. Так же, как и ее складочки под моими пальцами.

Снова сжимаю челюсть.

Аж яйца дергает, как хочу чувствовать это дрожание членом. У нее внутри.

Но для птахи , похоже, и так слишком много ощущений на сегодня. Надо дать отдохнуть. А то снова сбежать захочет. Хоть, наверное, не сможет и подняться. Вот как сейчас. Руки как плети повисли. Даже ноги не сводит, хоть и стыдливая. Вот, вижу, как дернуться пробует. А ни хрена не выходит. Тело, будто кисель.

– Это? Это было начало, птенчик. Начало того, чем мы будет заниматься. С утра до ночи, – провожу рукой по распахнутым для меня складочкам. Чувствую, как обоих прошибает током.

Опускаю палец внутрь. Блядь. Она и правда там вся дрожит. Это пиздец.

Яйца снова сжимаются. Член требует оказаться в ней. Внутри. И не выходить. Ближайший месяц. Или год. Хотя. Так и будет. Главное, чтобы малышка не погибла от оргазмов.

– Типа анонса фильма, которым мы будем заниматься в ближайшее время, – хриплю, понимая, что теперь удержаться еще сложнее, чем раньше.

Раньше я, как голодный, просто нюхал вкусную горячую еду и слюни пускал. А теперь взял маленький кусочек внутрь. И внутри все бурлит от неудовлетворенности. Сожрать всю и целиком хочется. С перьями. С потрохами. С глазищами этими. И особенно – с сердцем. Чтоб не только складки ее для меня дрожали. А чтобы и оно. Стучало. Только для меня.

– Рома…

– М, птенчик?

Со вздохом вытаскиваю из нее палец. Нет. Не стану пока доводить до обморока. Пусть отойдет немного.

– Мне бы в душ…

Блядь. И краснеет.

Двигаться чуть начала. Тут же грудь закрывает руками. Ноги сдвигает.

– Чего?

Рычу, дергая ее на себя. Прижимая так, что снова ее сердечко маленькое ровно под моими ребрами бьется. Стучит.

Мое. Все мое. И это, тоже. Не отдам. Хрен теперь отпущу. Ты себе смертный приговор сегодня, пташка, подписала. Окончательный. Сдвинешься, – с мясом вырву. И себе это сердечко оставлю.

– Нет, Лина.

Опускаю пальцы вниз.

Урчать хочется от того, как она снова дергается. Струной выгибается.

Провожу вверх, по животу, до самой груди размазывая сочную влагу.

Пиздец запах. Сразу по мозгам лупашит так, что искры высекает.

– Этой ночью мы будем пахнуть нами. А не какой-то хренью из химических шампуней и гелей для мытья. Поверь. Запаха, лучше, чем этот, ни один долбанный гений-парфюмер еще не придумал. Так что давай спи. Все равно не вырвешься.

Да.

Захватываю в кольцо руками. Чуть пространства оставляю, чтоб дышать смогла. Для верности еще и ноги ее раскидываю. Ногой между бедер вклиниваюсь.

Никуда. Ты. Не уйдешь.

Лина.

– Так и просыпаюсь, чувствуя на себе мертвую хватку.

Как будто медведь в своей берлоге прижал меня к себе, оплетая своими огромными мощными конечностями. И так и не выпустит.

Прямо в ухо чувствую чуть хриплое дыхание.

Зажмуриваюсь, вспоминая, что вчера было.

Низ живота безумно тянет. Но… Как-то сладостно. Приятно. Я бы даже сказала, будоражаще.

Стенки внутри сами сжимаются, когда прислушиваюсь к ощущениям. И соски простреливает, будто огнем. В миг наливаются чем-то странным. Гореть и покалывать начинают, как будто требуют его пальцев. Изнывают прямо без них.

Страшно?

Пытаюсь разобраться.

Нет, не то, что он вот так, словно в капкане, держит меня в своих руках и ногах. И даже не от его твердого, как бита, члена, который нагло и по-собственнически упирается мне между ягодиц.

А от того, что я таки с размаху бросилась в эту пропасть.

Может, надо было лучше подумать? Больше поговорить?

Потому что на дне этой пропасти – чистое пламя. Лижущее мне кожу. Пылающее. Способное меня поглотить с спалить на раз.

– Проснулась, – его рука ложится мне на грудь, и я снова всхлипываю.

Черт. Я таки попалась. Попалась на крючок под названием Градов.

До ломоты в костях хочется продолжения. Неистового. Жесткого. Насквозь прошибает, когда вспомню, каким безумием горели вчера его глаза.

– Ты поняла, что вчера произошло, птичка?

Только глухо стону, задыхаясь и прикусывая губу, когда Роман, как ураган, подминает мое тело. Нависает. Жжет проклятыми чернющими глазами, перед которыми я не могу устоять.

Хоть и лежу, а ноги все равно подкашиваются.

– Ты теперь моя. Не по договору. Совсем моя. Насквозь. С потрохами, – цедит хрипло сквозь сжатые зубы.

Резко сминает пальцами нижнюю губу.

– Говорил, - обжигает губы своим дыханием. – Мое. Не портить!

– Твоя?

Выдыхаю, чувствуя, как пронзает дрожь только от того, что скольжу по его губам своими. – И что это значит?

Кто я теперь для него? Риана, которая должна будет ублажать, когда ему захочется? Новая игрушка, как Бэлла? Или как тогда, на том свидании? Его… Девушка… Отношения? Или секс?

– Что значит быть твоей, Роман Градов?

– Это.

Его рука сжимает мою грудь, и я снова выгибаюсь дугой под его руками. Позвоночник выстреливает сам. Дергаясь. Все тело тут же поддается, как будто чувствует своего хозяина.

– Это значит, Ангел, что нет никакого договора. И никто тебя уже никуда не отпустит. На шаг не отпущу теперь от себя! На кого глазищами сверкнешь, тому член и его собственные глаза выдру. Без разговоров. Даже не спрашивая, зачем ты на него смотрела. И еще.