Договоренность – что контракт!

И по херу, из-за чего она на условия эти пошла!

А контракты соблюдать нужно!

Мог бы вообще ее задницей кверху опрокинуть и вдолбиться в сладкую заднюю дырочку! Под визги. Рот заткнуть чем-нибудь.

Я. В полном. Своем. Праве.

Только какого хера внутри отчего-то так противно делается, когда снова взгляд этот вспомню?

Режет. Прямо по грудине. Прямо таки внутри. Бляяяяядь.

Маленькая сладкая пигалица.

В кулаке сожми – и ни хрена от нее не останется. Даже перьев, и тех не будет.

А умудрилась каким-то хером мне под дых зарядить!

Выхожу, даже не вытираясь.

Рефлекторно захлопываю за собой новую , только что вставленную дверь в ванну так, что дрожит весь номер. А, может, даже и этаж.

С птичкой этой никаких, блядь, дверей и геликов не напасешься!

Кстати, не забыть нужно новую тачку выбрать.

Но что поделать, если мозги мне как в кипяток малышка опустила с самого начала?

Я как на американских горках с ней. То льдом замораживает, то снова на хрен кипятком ошпаривает и в этот кипяток прямо мозгами и опускает.

И член стоит так, что разрывает на хрен черепную коробку!

И снова.

Глазища свои выпучила.

К краю кровати, к стене уползти пытается, как только видит мой член. Прямо на него и смотрит.

Губки упругие распахнула.

Зашибись.

Обычно это возбуждает. Но не тогда же, блядь, когда мне на член смотрят так, как будто я им убивать ее собираюсь!

– Тряпки я сказал же снять, - останавливаюсь рядом. Буравлю глазами.

Играет?

Ни хрена.

Реально. Нижняя губа прямо дрожать начинает. И ни хрена не от возбуждения!

– Давай, Лина!

Тяжело опускаюсь на постель рядом.

Даже, блядь, свет выключаю. Чтобы смущалась поменьше.

– Сбрасывай эти ошметки. Мы как договаривались? Ты вообще без одежды. Двадцать четыре часа в сутки.

Ага.

Наказание мое и проклятие.

Я же свихнусь, ее все время обнаженную видеть. А и не видеть не могу.

Один рефлекс.

Сбросить с нее все лишнее. Сразу, как вижу. Обхватить руками, чтобы намертво. Впечататься так, чтобы каждый выступ, каждую шершавинку ее кожи на своей чувствовать. Все блядь, бугорки и впадинки!

И брать. Брать, блядь, судорожно. Неудержимо. Неистово.

Нажраться до искр из глаз и снова брать. Утолить зверский голод, а после бесконечно распробовать.

Каждый ее вкус.

До оргазма и после.

Запах ее чтоб в ноздри забился.

Брать, пока не отрублюсь. И все равно, даже тогда не отпускать!

– Не бойся.

Снова вздрагивает, когда обхватываю ее, раздевшуюся, дергая на себя за круглое, дерзко выступающее бедро. Американская горка. Самая что ни на есть.

Член упирается в сладкие упругие ягодицы.

И я стонать готов. В мозгах уже окончательно все дымиться.

– Не трону, сказал.

Уже рявкаю. Что за привычка дурная сжиматься в комок?

– Спи давай. Завтра отрабатывать будешь. По полной программе. Сейчас спи. И не всхлипывай там. Никто тебя, блядь, не убивает и не насилует.

Соблазн ходячий. Ведьма. Чертовка.

И вот что мне теперь делать?

Хрен отпущу.

Моя.

Моя, - понимаю, зарываясь лицом, как пацан дурной малолетний, в густые волосы.

Моя, с самого начала.

Как только увидел.

Никогда так не реагировал.

И тут – с одного взгляда. Понял, что весь ночник разнести готов, чтобы забрать себе. Присвоить. Вдолбить в себя.

А после того, как взял…

Неумелую. Не насытился даже. И наполовину не насытился. А все равно – моя. Не отдам уже. Не отпущу. Никуда на хрен от меня не вырвется!

Легонько бедро поглаживаю.

И внутри как-то теплом приятным что-то разливается.

Успокаивается птенчик. Сжиматься перестает. Расслабляется.

И что?

Мне что, реально, серенаду ей завтра спеть? С самого утра?

Самому смешно.

От серенад моих девчонка точно испугается!

Да так, что я ее потом буду из-под кровати вытаскивать! Как котенка перепуганного. Сожмется там в комочек. Одни глазища останутся. Потом еще заикаться начнет!

Но я придумаю способ.

Потому что птенчик еще не поняла. Из этой постели ей уже не уйти. Придется подобрать ключик к этим перепуганным глазищам! Только, мать его, какой? В жизни ключики не подбирал. Все дверцы для меня обычно сами призывно распахиваются!

Дыхание успокаивается.

Спит птичка.

Спит и чуть подрагивает во сне.

А я, как идиот, слушаю дыхание.

По волосам провожу и улыбка ненормальная сама собой по губам растекается.

Моя. Моя уже насовсем. Каждым перышком. Не отпущу. Не отдам. Не выпущу.

Только как мне сделать, чтобы и внутри моей стала?

Аж под ребрами что-то гудит.

Даже стояк ненормальный, уши раздирающий готов терпеть.

Ради того, чтобы и мне в ответ птичка улыбкой расцвела. И чтобы глазища ее по-другому, а не от страха  распахивались. Чтобы слезы из них брызгали от оргазмов мощных, а не от того, что приходится в моей постели из-за брата-идиота быть. А я бы их выпивал. Из глаз бы прямо слизывал.

И все равно.

Не отдам. Не отпущу. Даже если и дальше шарахаться будет.

Нет у тебя обратной дороги, птенчик. Моя. И перышками своими перед другими даже не думай сиять и размахивать! Задушу ведь каждого! Одним щелчком шею переломаю. Чтоб слюнями на тебя не захлебывались!

*   *   *

Лина.

Не замечаю, как проваливаюсь в сон.

Черт.

Не так все должно было выйти! Не так.

Разозлила этого громилу!

Но ничего с собой поделать не могу!

Поняла, что меня сейчас, после такого свидания, на котором я почти забыть успела о жуткой сделке, жестко повалит на кровать. Подомнет. И придется договор отрабатывать.

Разъярился. Разозлился. Да так, что меня саму его кипятком прямо ошпарило!

Снова громыхнул дверью в ванную. Он их все, похоже, расколотит. Вдребезги.

Ярость его просто страшная.

Как и глаза, которыми прожигает.

Не думала, что не тронет.

Когда из ванной вышел.

Распаленный. Разгоряченный весь. Хоть от кожи и прохладой веет, явно под ледяной водой стоял. А жаром и яростью, похотью дикой так и брызжет. Еще сильнее опаляет, чем сначала.

Черт.

Закусываю губы. До крови.

Сжимаюсь все под его огромной рукой, что по-хозяйски, по-собственнически меня к себе прижимает.

Стальной раскаленный член в меня сзади упирается. Так, что протаранит, кажется, сейчас сквозь кожу. Насквозь.

Правда не тронет?

Не могу поверить.

Врет, наверное. Чтобы я расслабилась.

Вся сжимаюсь. Вся дрожу под его раскаленным телом. Хоть и к спине прижимается, а будто снова его вес на себе чувствую.

И не так-то на самом деле и жутко то, что между нами произошло. Нет.

Его огромный орган не убил меня и даже не разорвал ничего, хоть низ живота до сих пор и тянет. Чуть болезненно. И как-то странно.

В том ужас, что вещь я для него. Предмет. Игрушка. Просто объект для сброса пара.

Я продалась.

И у нас вовсе не отношения, как мне на какой-то глупый миг показалось, пока гуляли.

Я просто вещь. Я не имею права голоса. Все, что внутри у меня, все мои желания – все это не имеет для него никакого значения.

Захочет – приласкает и на ужин сводит. Захочет, - дернет на волосы и заставит встать на колени. Ублажать ртом или раздвигать ноги. Вот и вся суть того, что происходит. Грязь. Грязь, в которую я сама себя втолкнула. Сама, добровольно , в рабство сексуальное отдалась.

Человеком, девушкой живой быть перестала.

Просто объект для удовлетворения его члена. И не больше.

И горько так от этого. Обман со свиданием был лучше. Заставил отогнать тяжелые мысли. Но сейчас…

Даже после того, как сказал, что не тронет, - все равно сжимаюсь.